- Если вернулся значит всё, так к нам и прилипнешь, не зависимо от того найдёшь своих или нет. Ты мне сейчас можешь, что угодно говорить, а я всё равно знаю, никуда ты из нашей общины не денешься. Всё парень, наш ты теперь - гнусаво хихикнув, завёл старый, перед сном, свою длиннющую песнь про жизнь.

Он много чего умного говорил до глубокой ночи. Учил меня уму разуму, объяснял почему происходят те или иные события, давал советы, как поступить в том или ином случае и ещё знакомил с разными тонкостями, возникающими во время долгих взаимоотношений между людьми. Слушал его плохо, вчера не до этого было. В голове у меня выстраивался маршрут движения совсем не простого и многодневного пути, там же проверялся и перепроверялся список вещей, и продуктов, сложенных в новый мешок, купленный у Дена вчера же вечером. Старый не вместил в себя всего, что появилось в моём распоряжении за последние дни и его пришлось отправить внутрь более объёмного представителя местных рюкзаков. Ещё думал о том, как буду жить дальше, в том случае, если по каким либо причинам наша встреча со Степаном вновь не состоится. На оставшиеся семь копеек сильно не пошикуешь, а на ферме работать, вечно, мне так до сих пор и не хочется, даже несмотря на радостный приём местных жителей, всех без исключения. Конечно, у меня ещё часы остались и за них, наверняка, можно будет выручить не малые деньги, но расставаться с памятью о доме не хотелось бы, как не крути, а это последняя ниточка, соединяющая меня с ним, если конечно не считать плавок, но они уже дошли до такой кондиции, что с этим аксессуаром придётся распрощаться на много раньше, чем он того заслуживает.

- Ты смотри там, аккуратнее, знаю я вас, одиночек - в очередной раз наставлял меня Сильвио Иванович, уже сегодня, ещё темным, ранним утром. - Не суйся, куда не надо, обходи стороной непонятные болота и грязевые лужи, а особенно братьев своих опасайся, тех, что как и ты в тех местах шляются. Не знаю, известно ли тебе, но все остальные про это хорошо знают, одиночки друг другу не товарищи, за чужое барахло убьют запросто. Так что их опасайся пуще всяких земных хитростей. Волк или та же дикая собака почуют, что ты их не боишься и в сторону уйдут, а человек никогда. Он караулить тебя станет, будет ждать момента, когда ты расслабишься или окончательно из сил выбьешься и ударит, из-за спины, исподтишка. Человек самое хитрое животное и если он не на твоей стороне, всегда жди от него какой нибудь пакости. Ты меня слушаешь или нет?! Я для кого тут распинаюсь?!

- Да слышу я, слышу. Чего разорался? Разбудишь всех. Иди давай уже к себе под навес, промокнешь.

Старик неожиданно обнял меня, крепко сжав в своих ещё совсем не хилых объятьях и не сказав больше ни слова развернулся, и засеменил туда, откуда мы вместе с ним пришли к кромке леса. А я не став разглядывать его спину в темноте, отодвинул уже изрядно промокшие ветки и стараясь не терять из вида путеводный ручей неторопливо пошёл на встречу старым, новым опасностям, от которых меня старался уберечь хороший человек, годившийся мне одновременно в отцы и в какие то там праправнуки.

Лесной воздух, влажный и отдающий прелыми, прошлогодними листьями навёл меня на мысль о том, что я до сих пор так и не выяснил, какой сейчас месяц на этой территории. Бог с ним с числом и днём недели, но про это то мог узнать, хотя бы у того же Сильвио. Может быть совсем скоро начнётся сезон дождей или выпадет снег, если есть прошлогодние листья, то и смена времён года должна быть тоже, доказывал я себе в общем то прописные истины. Размышляя об этом и том, какой же я в сущности раздолбай, а ещё и о не совсем комфортной погоде, о внезапно исчезнувшем за плотными тучами солнце, незаметно для себя оказался на хорошо просматриваемой полянке, где сумел приблизительно определить время суток. Мои часы показывали бы сейчас, заведи я их вовремя и выстави по светилу, что то между восемью и десятью часами утра, серость и блеклые краски всего окружающего, точнее замера сделать не позволили. Стало быть, топаю всего то часа четыре, не больше, а впечатление такое будто бы обед уже давно прошёл. Вот, что значит отвык ходить по лесным дебрям, образующим иногда самый настоящий бурелом.

Дождь так и сопровождал меня до самых сумерек, не попрощался надоедливый приятель и ночью, пытаясь залезть под накидку и отобрать часть тепла, которое с трудом доставалось мне от сильно дымящего костра. Его отсутствие обнаружил лишь ранним утром, когда через вымокшую насквозь тряпку, служившую мне зонтом и одеялом, пробился крохотный лучик солнца, а маленькая капля, забравшаяся не известно откуда ко мне на спину, передала от старшего брата наилучшие пожелания и ледяной, переходящий в пламенный, привет. Ну что же, с напарником шагать конечно веселее, но кажется мне, что и без него скучать в этот раз не придётся. Прямо сейчас надо искать открытое место, разводить там новый костёр, раздеться, просушить вещи и всё то, что находится в огромном мешке, не сумевшим оградить от влаги своё содержимое, а заодно и плотно перекусить, об обеде сегодня даже и помышлять не стоит.

Подходящее место нашлось не быстро. За прошлый день мне не удалось вырваться из густо поросшего вековыми деревьями горного массива, который не баловал меня и в первую встречу с ним, и сейчас относится не очень лояльно, стараясь всеми возможными способами затормозить продвижение к освободившейся от воды, несколько десятков лет назад, равнине. Светлое, успевшее высохнуть от закончившегося поздней ночью дождя пятно, зелёной и сочной травы, попалось на глаза минут через сорок, находилось оно на склоне небольшой возвышенности, в паре километров от русла ручья, чьё монотонное движение было скрыто от меня плотной стеной, состоящей из кустов, растущих чересчур близко друг к другу и деревьев, возвышающихся над ними острыми пиками.

С самого начало этого похода знал, что легко не будет, но время, проведённое в почти домашних условиях, сыграло со мной злую шутку, я расслабился, почувствовал вкус примитивного комфорта, увидел, что и здесь можно жить в человеческих условиях, и теперь всё это давило на меня с такой силой, что дальнейшее продвижение становилось невыносимой мукой. В голову то и дело прокрадывались мысли, объединённые одной тематикой: "А не вернуться ли мне обратно?"

Приходилось применять запрещённые, в долгом одиночном плавании, приёмы, сдабривать сникший моральный дух лишним глотком воды, пряником, в виде заячьей ножки, отложенной на следующий день и даже снижением темпа движения, что совсем уже было не позволительно. Сегодня, с обнаружением сухого места для стоянки, я твёрдо решил покончить с этим проявлением малодушия и строго соблюдать все правила, не мной придуманные, и доказанные самой жизнью. Приведу в порядок всё, что пострадало во время слякоти, включая и состояние души, и начну набирать обороты, дальше легче не будет, если с хандрой не справлюсь. А о скором возвращении в долину лучше и не мечтать, наверняка какая нибудь смертельная зараза прилипнет от таких мыслей. Она любит прибирать к себе таких слабаков, каким сделал меня хныкающий до недавнего времени дождь.

Первую продуктовую закладку, предназначенную обеспечить мне сытое возвращение, сделал в месте стыка горного образования с низменностью, раскинувшейся у его подножия, на высокой, много чего повидавшей на своём веку, ели. В её ветвях, метрах в трёх от земли закрепил кожаный мешок с набором сырых овощей, способных пролежать не менее десяти дней, столько я отпустил себе на поиски Степана, в этих жарких условиях. С водой в этом месте трудностей не бывает, а вот с продуктами плохо, по прошлому походу помню, какие здесь звери и птицы пугливые, и как с ними трудно договориться хотя бы об ужине.