Мои научные изыскания прервал очередной тычок, нанесённый говорливым матершинником чуть выше пупка, от которого я согнулся и почти сразу же быстро зашагал вперёд, так и не разогнувшись, получив в добавок к нему солидное ускорение ступнёй, размера эдак сорок шестого, в район, называемый: "немного ниже поясницы". Пройти вприпрыжку пришлось довольно много, успел даже устать, разозлиться и начать дышать, как загнанная лошадь. Скорее всего мне лишь показалось, что протопал большое расстояние. Организм всё же полностью не оклемался, после перенесённого перенапряжения, вот и преувеличивает нагрузки, и расстояния, с самого утра навалившиеся на него, в разы. Наверняка до моря, к которому меня привели, было не так далеко, как я себе представил и возможно уже обратный путь это докажет. Но будет это немного позже, потому что очередной удар дубинкой, прилетевший из-за спины, заставил меня упасть в мутную отмель, окунуться в неё с головой и снова ощутить себя, более менее, нормальным человеком, правда неизвестно на долго ли.

Прохладная влага произвела благотворное воздействие не только на моё моральное состояние. Она тут же взялась настраивать и мой внешний вид, не заметить этого было невозможно. Проникая в раны, ссадины, синяки и кровоподтёки, солёная бестия вначале принесла боль и страдания, от которых захотелось выскочить из воды словно пробка, но уже через несколько мгновений, когда пришли облегчение и успокоение, я готов был остаться в ней навечно. Но, как известно, ничего вечного не бывает, кому как не мне об этом знать. И, как это часто случается, стоит только вспомнить какое нибудь банальное выражение, так оно тут же и подтверждается. Очередное матерное коленце, из уст моего провожатого, быстро вывело меня из ступора наслаждения, заставило подняться и покорно, словно бессловесное животное, выйти на сушу, где все философские размышления быстро закончились. Крепкий, неожиданный подзатыльник и последующее за ним клацанье зубами, моментально вернули меня на грешную землю, от которой пахло прелой травой, свежей рыбой и, как мне показалось, маринованными грибами.

Обоняние, несмотря на полученные увечья, не подвело. В столовой, куда меня привели ещё с пятью лохматыми мужиками, одетыми по такой же моде, как и я, подавали жаренную рыбу, приготовленную прямо на камнях, лежащих в костре. Запах грибов в воздухе тоже витал, но местный повар их предложить мне и моим спутникам не удосужился, сам же поинтересоваться о наличии этого блюда на кухне не осмелился. Не то чтобы я такой стеснительный или робкий, нет, не поэтому. Спрашивать о гарнире не стал от того, что впервые в жизни ощутил, что значит, по настоящему, быть белой вороной в серьёзном, мужском коллективе, мимо глаз которого ничего бесследно не проходит. Кроме меня у огромного кострища, приютившего в себе приличную кучу разнокалиберных камней, принимали пищу ещё человек двадцать, крепко сложенных и обалденно загорелых мужчин, довольно разного возраста, если судить по цвету волос растущих на их головах и лице. И все они, независимо от количества прожитых лет, с периодичностью маятника, не забывая при этом не культурно чавкать и в пол голоса переговариваться, заинтересованно поглядывали в мою сторону. Заметил это не сразу, уж больно рыба, выданная мне одним из помощников повара, пахла аппетитно и в первые минуты после того, как она оказалась в моих руках, оторваться от угощения был попросту не в состоянии. Оценить количество глаз, одновременно изучающих мою персону, сумел лишь ближе к середине, великолепно приготовленной и непривычно огромной кефали. Беглого взгляда на собственное, полуобнажённое тело хватило, чтобы понять, какой бледный вид оно имеет и что заинтересовало во мне сидельцев возле затухающего костра. Да, вот так и работай по десять часов в сутки без выходных и отпуска, всё лето. Рано или поздно такой график на душевном состоянии отразиться. Удивлённые взгляды сотоварищей по завтраку доходчиво говорят мне, как я, по сравнению с ними, выгляжу. Конечно, прошлогодний загар и двухдневное приключение с обнажённым торсом по пересечённой местности, не позволяют сказать, что я бел, как молоко, но объяснить это глазеющим на тебя людям навряд ли удастся. Да и хрен с ними, этот недостаток, если конечно он таковым тут является, исправиться быстро. Сейчас не о нём думать надо, а о том, за что мне такую честь оказали, позволив нажраться вдоволь. Я же не овощ, так и не понявший до поздней осени, с какой это радости с ним возились большую часть весны и всё лето. Рыбу придётся отрабатывать, это и дураку понятно. Вопрос только в том, как и где?

О том, что не стоит с кем нибудь говорить о проблеме, благодаря которой мне приходится ходить в таком виде, догадался ещё в клетке, а вот о том есть ли смысл вообще с кем то здесь разговаривать, над этим я ещё размышляю.

- Драп! Привели тебе нового напарника - поставил в известность одного из тех пяти человек, с которыми меня водили на завтрак, охранник и криво улыбнувшись добавил: - Смотри и его не скорми собакам, иначе корзину сам таскать будешь.

Примерно так я перевёл длиннющий монолог человека с дубинкой, с которым он обратился к мужику в кожаной юбке, ростом на пол головы ниже меня, но с плечами в полтора раза шире моих. Пока я отсекал всё ненужное в озвученных предложениях, остальные свидетели разговора одними губами смеялись над тем, к кому были обращены эти слова. Причина их смеха мне так и не открылась, но по глазам смеющихся, без труда можно было определить, что ничего хорошего за ним не стоит. Да и глаза у человека, названного моим напарником много о чём говорили. Были они у него серые, по цвету, с небольшим прищуром и наплывом в верхней части, но не это меня заставило задержаться на них дольше чем следовало бы. Неописуемая тоска, злость, отчаяние и одновременно с этим бегающий взгляд загнанного хищника готового порвать любого, кто встанет у него на пути, такого набора я в своей жизни ещё никогда не видел и это притягивало меня больше, чем пугало. Неужели слова про предыдущего напарника этого человека правда, а не оборот речи?

Работа, как и ожидал, нашлась быстро, не зря говорят, что она дураков любит. Вели нас к ней строем, под надзором двух охранников, присутствие которых, впрочем, не помешало мне зыркать любопытным взглядом во все стороны. Глаза мои, а к этому времени тот, для которого рассвет этого дня так на всегда и остался тайной, уже кое-что различал, успели разглядеть хаотично разбросанные, примитивные и довольно хлипкие строения, не имеющие ни окон, ни дверей, а лишь один проём для входа. Заметили они и плоские, соломенные крыши, и стены из тонких, переплетённых между собой веток, сверху обмазанных серой глиной. Не прошли мимо них и три огромных ямы, заполненные мутной водой, как мне показалось, всего лишь на половину, и длинный, убогий навес, построенный из подручного материала, под которым примостилась гора сухих дров, разного размера и несколько отдельно лежащих, толстых брёвен. Чуть поодаль заинтересованный взгляд выхватил кучу свежей лозы, с тремя копошащимися возле неё людьми, обозначившей собой конец обжитой части населённого пункта. Дальше шли всё те же плотные кусты, отдельно стоящие низкорослые деревья, между которых серой полосой бежала узкая дорога, окончательно ещё не просохшая после ночного дождя. В конце её обнаружилась широкая поляна, упиравшаяся одним своим краем в заросли кустарника, а другим в берег моря, сегодня сплошь покрытое белыми барашками. Судя по всему, где то здесь я и буду отрабатывать недавно съеденный завтрак, дальше идти некуда, впереди огромных размеров отмель и вода, в которой, если судить по отсутствию на ней деревянного забора, рыбу не ловят.