Плюнув на остатки яичницы, я залпом допила чай и пошла на выход. Ничего, в номере настойка ждёт. Единственная радость и лекарство от нервов. Как тут не нервничать! После того, как Изабель стянула медальон, я пошла прямиком к Дарну, качать права. Орры, не Орры, но фамильную вещь я не собиралась сдавать без боя. К счастью, директор пребывал в благодушном настроении. Доводы мои выслушал внимательно, покивал, и даже сказал, что ситуация скверная, надо исправлять.
Исправил, но в своём стиле: отобрал медальон у Изабель и сдал ювелиру, как раз какой-то приходил в гостиницу, продавать цацки. Узнала я об этом через несколько дней, случайно, и ринулась выкупать. Но Орры оставались выкрученными на полную, так что физически дойти до лавки не смогла. Тогда Эвелин по моей просьбе разузнала, что медальон взяли как лом - сферы с пламенем приняли за искусно выделанное стекло. Однако в корпусе оказалась солидная примесь дорогущего меррила, поэтому даже в качестве лома украшение стоит, как несколько наших получек.
Пнув дверь, я вышла из столовой в полутёмный холл. Шторы уже почти все опустили, горничная как раз суетилась, распуская выверенные банты. Через ту часть, что ещё не закрыли, виднелись ездовые ибисы - на бал, небось. Все на бал. Хотя… Подстеречь бы Изабель, потом цацки её от крови отмыть, да и толкнуть перекупщикам. И чем скорее, тем лучше, пока медальон не пустили на переплавку – всё-таки меррил слишком ценный металл, чтоб какие-то «стекляшки» держать.
Строя планы, один другого кровавей, я потопала в номер. Но в полутёмном коридоре второго этажа меня ждал сюрприз.
- Кети, ласточка, привет! – массивная тень отделилась от стены и стала Треном.
На представлении накануне, клоун навернулся со своего колеса, и теперь «отлёживался» с кучей ледяных повязок. Но одному, видать, скучно.
- А чего грустненькая такая? Хотя знаю, знаю, Элви рассказала. Ну а я знаю, как тебя развеселить.
Я фыркнула и взялась за ручку двери.
- Рядом с синим кабашоном - скол в виде крестика, рядом с красным – пятно отчего-то желтого, а в зелёном, если на свет посмотреть, человеческая фигура видна.
Трен говорил тихо, но внятно, серьёзным тоном, без малейшего намёка на издёвку или заигрывание. Я крепче сжала ручку двери и повернула голову. Старый клоун стоял, облокотясь одним плечом на стену, и вертел в руках мой медальон.
- От-откуда?...
- Нужен он тебе, да? – спросил Трен, поднимая медальон за цепочку на уровень лица, - красивый. Как ты там сказала, фамильная вещь? Мне Иза жаловалась, да, да. Ну, ничего. Если фамильная, то и правда ценная. Даром что стекло. Хотя зачем стекляшки в такой дорогущий сплав паять? Обманули твою бабку, похоже…
- Сколько? – со вздохом спросила я, предвидя ответ.
Трен перестал качать медальон.
- Нисколько, - холодно сказал он, пряча украшение в ладонь, - мне другое нужно.
Кто бы сомневался. Я глубоко вдохнула и чуть отвела взгляд. Примерилась. Так, нож у меня небольшой, но глотку перерезать хватит. А потом что? Расчленить и в камин? Или инсценировать самоубийство?
- Ке. Ти, - по слогам позвал клоун строгим голосом, - ишь, помрачнела! Да не буду я тебя из чужой постели вынимать, не беспокойся. Тем более, что она-то мне и нужна. Как отмазка. Ну, или смазка. Тут уж как угодно назови.
- Что, третьим хочешь?
- Ооо! Ты не против? Так бы сразу и сказала, что в группе любишь! Только, боюсь, Хал не согласится. Он вообще любит всё сам контролировать… Почту вот, например. И понимаешь ли, как получается… Таусы у театра как бы и есть, но как бы и нет. А я, понимаешь ли, справедливость люблю. Чтоб все, понимаешь ли, всё знали, и ничего ни от кого не прятали. А ещё читать люблю. Списки всякие. Кому, что, сколько, в каком конверте… конверты, кстати, иногда и затеряться могут. Ненадёжное это дело, таусы. Быстрые, но… горят.
- Хм. И… сколько же списков отделяют меня от медальона?
- Ой, ласточка, что значит «отделяют»? Это же фамильная вещь! – Трен взвесил медальон на одной ладони, потом на другой, и перекинул мне, - главное, не упускай его больше. А в остальном… ты, я видел, почитать любишь. Вот и будем письмеца друг другу писать. Сделка?
- Сделка, - вздохнула я, пряча медальон в личное подпространство.
***
Не знаю, как по времени, но по ощущениям годовой цикл Мерран оказался гораздо дольше нашего. Он делился на восемь сезонов, по числу фаз солнца, которое затмевала соседняя планета Атум. Крайние положения небесного маятника отмечались особо: в уже знакомое мне Полносолнцее (середина лета) и противоположное ему Нарождение (середина зимы), полагалось только молиться. А вот на Левый и Правый месяц, когда серп Атума далеко уходил от открытого диска Апри, полагалось торговать.
Правый месяц я встретила в Речном, на «невольничьем» рынке, где продавали вологоловых слуг-Перерожденцев, и где пафосно погибла пара полуперерожденцев, не пожелавших становиться рабами. Сам базар тогда не впечатлил – Эпидемия выкосила две трети населения Речного округа, зимний урожай не собрали, люди только приходили в себя. Сейчас – дело иное: Эпидемия закончилась довольно давно, округ Дельта пострадал от мора меньше, второй урожай уродился замечательно, так что ярмарка гремела во всю ширь.
Все дороги к базарной площади битком забили телеги. Ниже, в протоках и каналах, суетились груженые до бортов лодки, подрагивая рыбьими хвостами в зелёной, остро пахнущей воде. Разодетые в яркие костюмы, владельцы лодок беспрестанно гомонили, выискивая места получше, да грузчиков подешевле: на центральных островах города полагалось перемещаться только пешком, восхваляя Великого Апри при каждом шаге. Люди с тюками, свёртками, сумками, мешками здоровались, вздорили, терялись и находились, обычно рядом с «декоративными» кордонами по краям рыночной площади.
«Заставы» эти ничего и никого не досматривали, просто приглядывали за порядком. Таких патрулей в последнее время в городе стало больше: лорд-наместник Ириан превыше всего ценил безопасность, в том числе политическую. При этом не проходило и пяти дней, чтобы кто-нибудь из труппы не нашёл на улице писульку с лозунгами против «преступной власти». Как только Дарн, наконец, расщедрился, и «скрутил» Орры до самого слабого воздействия, я и сама начала регулярно замечать «еретички». Подбирала, и каждый раз отмечала, что у проповедников «свободы простого народа от тирании Зрячих» и «равенства жертв кровавого режима», логика отсутствует напрочь: согласно листовкам, эти добрые люди призывали истреблять, наказывать, и отнимать. Короче, делать ровно то же самое, против чего они якобы боролись.
То ли дело ярмарка! На высоких деревянных прилавках россыпью лежали пучки зелени, истекающие соком фрукты, упругие связки овощей. И дичь! Сезонная дичь, наваленная вязанками, как хворост, поросший красно-коричневыми перьями! Наконец-то стало можно её есть, не опасаясь паразитов вроде тех, что чуть не разорвали меня по весне. Сейчас невидимые черви и грибы в мясе не представляли опасности для едока. Особенно, если как следует сбагрить блюдо специальными специями. Про эти самые специи, их виды, вкусы, и функции, рассказал Халнер, когда мы отправились в кабак, отмечать примирение.
Удивительно, но за этим самым примирением мы пришли друг к другу одновременно: я – выполняя условия сделки с Треном, Хал… наверно, надоело спать одному. Мне, надо признаться, тоже. И всё, вроде бы, наладилось. Если не считать нелогичное, неправильное, непривычное чувство вины за мою «почтовую» слежку. Время от времени даже хотелось повиниться перед Халнером. И только мысль, что он тут же отнимет у меня медальон с Пламенем, заставляла сглатывать «покаяние». Но что, если не отнимет? Что, если у Трена не просто любопытство зачесалось, а он делает меня сообщницей чего-то серьёзного, за что светит костёр?...
Пытаясь откинуть беспокойные мысли, я свернула на блошиную часть ярмарки. Здесь опять вместо привычных ковров под тентами, стояли высокие прилавки. Только, в отличие от продуктового рынка, располагались они совершенно хаотично. Ткани, вещи, побрякушки, благовония завораживали глаз, слух, обоняние. Я долго бродила среди пестрого разнообразия, удивляясь и забавляясь, но так и не нашла ничего интересного. Хотя, что ожидать от мира, где оружие продаётся только по лавк…