Это была та последняя соломинка, которая переломила спину верблюда. Все сидевшие в закусочной, и те, кто шел мимо, но остановился, чтобы послушать, в едином порыве подняли сжатые кулаки. Ревущий хор повторил последний куплет, спонтанно поменяв лишь одну строчку:
О Родина, Родина, близится час
Для нас, для детей твоих!
В боях мы построим наш мир для нас,
Ведь завтра – в руках моих!
Последний куплет пропели трижды. Оркестр еще продолжал наяривать, когда музыку прорезал тоненький голосок:
– Это он сочинил! – закричала Светлана. – Мой Александр!
Толпа, словно ожидавшая сигнала, колыхнулась к нему, и на миг Сашке стало как-то очень неуютно. Противно быть иконой, кумиром или чем-то таким. Но он с улыбкой пожимал руки, терпел похлопывания по плечам и не даже не отказался выпить стаканчик какого-то подозрительного рейнвейна. Светлана купалась в лучах славы, предвкушая рассказы дома. О, она обязательно расскажет о том, как Саша – ее Саша! – в очередной раз всех потряс, поразил и заставил себя ценить и уважать. А она ему в этом помогла. Девочка была счастлива. А Сашка пытался понять: это он сделал что-то неправильно, или просто немцы – такой народ, что им жизнь – не в жизнь без фюрера? А, впрочем… Видел он, как Германия живет без вождя – задыхаясь от гастарбайтеров, эмигрантов и беженцев, утопая в пидорасне и наркотиках, лишенная армии, да и даже права собственного голоса! Вряд ли немцы хотели именно такой жизни. Вождь нужен всегда, ведь главное – куда он ведет! И сейчас вождь по имени Эрнест Тельман ведет их в правильном направлении.
5
Жизнь без армии возможна, но бессмысленна.
Командир расчёта 1-й батареи Отдельного полка РГК
Канадская газета о сталинской Конституции
Нью-Йорк, 15 июня (ТАСС)
Влиятельная канадская газета «Дейли стар» (выходящая в Монреале) пишет: «В течение некоторого времени было ясно, что Сталин готовит важные изменения в Конституции. Если сверить пункты старой и новой Конституции, – продолжает газета, – то даже самый закоренелый скептик не может отрицать, что новая Конституция предусматривает исключительно либеральные гарантии. Однако было бы ошибкой думать, что эти изменения означают отход Сталина от основных принципов марксистского социализма.
До сих пор Сталин показывал себя как государственный деятель, который видит далеко в будущее и который искренне хочет вести свой народ вперед. Он уже внес исключительно важные изменения в жизненный уровень населения. Он выполнит великие обещания подлинной свободы, которые содержатся в новой Конституции. Этим он заслужит благодарность всего Советского Союза».
«Казахстанская правда», 17 июня 1936 года
…Гулко грохнули дивизионные гаубицы, лафеты чуть подпрыгнули на своих местах. Заряжающие дернули затворы, и по земле запрыгали, заскакали блестящие медные гильзы.
Замком батареи прижал к уху трубку полевого телефона, покивал головой, а потом прокричал:
– Товарищ командир, есть накрытие!
– Батарея! – во всю мощь молодых легких заорал командир батареи. – Прицел прежний, три снаряда беглым! Огонь!
На батарее снова заревело и загрохотало, стволы изрыгнули огонь. Сошник лафета второго орудия вырвался из земли, и гаубица откатилась назад, распугивая отскакивающий в стороны расчет. А где-то далеко разлетелся в куски сарай, в который польские жолнежи затащили аж целых два пулемета и прижали к земле красноармейцев двадцать девятого стрелкового полка.
Почти одновременно с уничтожением сарая, который командир двадцать девятого незаслуженно назвал дзотом, раздалось рычание двигателей и на поле выползли танки. Два десятка Т-26, из которых половина – однобашенные, пушечные.
Бронированные машины, кренясь и раскачиваясь, медленно ползли по перепаханному снарядами полю. Внезапно один двухбашенный двадцать шестой остановился. Что, у поляков противотанковая артиллерия нашлась? Нет – слава Марксу! – просто застрял, зараза. Экипаж не торопился вылезать из вставшей машины: а ну как у жолнежей не только в сарае пулеметы были?..
Нестройное «Ура!» огласило окрестности, и двадцать девятый полк поднялся в атаку. Красноармейцы плотными цепями двинулись следом за машинами. Хотя польские пулеметы и замолчали, а бежать по полю все-таки страшновато. А за танками хоть какая-то, а защита. И в цепи, где буквально плечо товарища ощущаешь – полегче, чем в одиночку, да перебежками…
Машины приданного дивизии танкового батальона, осторожно нащупывая дорогу, медленно продвигались вперед. Согласно новым наставлениям, экипажи старались не оторваться от пехоты, а потому атакующие двигались поистине «черепашьим шагом». Изредка то один, то другой пушечный танк останавливался, и тогда раздавался звонкий удар сорокопятки. Впрочем, танкисты чаще всего лупили в белый свет как в копеечку: оптика на танках стояла отвратительного качества, а подготовка расчетов в основном сводилась к поражению раз и навсегда известных мишеней на полигоне. Но своей стрельбой они поднимали боевой дух стрелков – каждый выстрел цепи встречали восторженным ревом.
Когда до польских окопов оставалось не более двухсот метров, грянул винтовочный залп. Человек пять наступающих безмолвно рухнули, а еще один дико заорал, зажимая простреленное бедро. Это о себе решительно заявили поляки, которые вовсе не собирались переходить на сторону «братьев по классу». Ожил станковый пулемет и, захлебываясь тарахтением, разом опрокинул десяток красноармейцев. Цепи залегли, а танки бестолково задергали башнями, отыскивая цели.
Внезапно один из двухбашенных «двадцать шестых» рванулся вперед, рыча обоими пулеметами. Он подлетел к траншее, намереваясь, как видно, встать поперек и чесануть свинцом вдоль окопа. Во всяком случае, именно так рекомендовал использовать эти «двухголовые» машины недоброй памяти маршал Тухачевский, расстрелянный год с лишним тому назад.
За что конкретно прислонили товарища Тухачевского к некрасивой стенке, никто из красноармейцев не знал наверняка, но за то, что случилось с двухбашенным Т-26, попытавшимся претворить в жизнь гениальные идеи гениального маршала, они бы сами шлепнули его, не рассуждая и не задумываясь. Танк не успел даже наползти на бруствер перед траншеей, как в него полетели бутылки с бензином, к которым были примотаны ручные гранаты. Через мгновение он уже пылал чадным пламенем, а из люков свешивались убитые танкисты, которые пытались было вырваться из огненной западни…
Остальные танки открыли по польским позициям ураганный огонь, но вряд ли он был достаточно эффективен: во всяком случае, командир двадцать девятого стрелкового майор Сучков приказал, не отрываясь от стереотрубы:
– Связь с артиллерией, живо! – и через несколько секунд уже орал в трубку «унты»: – Береза! Береза! Прижми зеленых! Пулемет, ориентир – сухое дерево!..
Через пару минут снова завыли гаубичные снаряды и после шестого залпа польские пулеметчики замолчали. Красноармейцы опять пошли в атаку: с КП полка было видно, как по цепи бегают ротные взводные, где – матом, а где – и пинками, поднимая залегших бойцов.
Танки подошли к линии окопов еще метров на сто и остановились, справедливо опасаясь новых бутылок с бензином. Но теперь бойцы двадцать девятого полка уже сами рванулись вперед бегом. Дико вопя: «За Сталина!», «За Родину!», «Бей ляхов!», они штормовой волной обрушились на головы уцелевших польских легионеров, и в траншеях завязалась рукопашная. В ход пошли штыки, саперные лопатки, ножи…
Примерно через полчаса все было кончено. Майор Сучков бодро докладывал в дивизию о том, что первая задача – взломать польскую оборону выполнена, и он приступает ко второй – выдвигается вперед и перехватывает дорогу Сарны-Костополь. По полю суетливо бежали санитары, тащившие в тыл раненых, а в прикомандированный к полку взвод НКГБ гордые победой красноармейцы вели пленных. Сучков с удивлением увидел, как прямо к командному пункту полка боец в разорванной до пупа гимнастерке подгоняет штыком блестящего польского офицера.
