Подруга обиженно фыркает и возвращает противень на прежнее место. Кажется, она надеется исправить свое бедственное положение. Я вздыхаю и подхожу к ней. Она злится на меня. Хотя, скорее не на меня, а на правду. Признавать свое поражение для нее вроде приговора.

– Давай ты приведешь себя в порядок. Сходишь в душ, отмоешь волосы от… это тесто, я надеюсь? – смеюсь я, обнимая ее за плечи, – постараешься убрать с лица эту злую гримасу, а я наведу здесь порядок и что-нибудь придумаю с твоими кексами, идет?

– Ты ведь не умеешь готовить? – упрямо замечает подруга.

– Есть вариант, в котором ты идешь на вечеринку как идиот – грязная и злая. Я не против.

Аннабет смешно хмурится. Мне кажется, я буквально слышу шестеренки, что крутятся в ее голове. Она, как настоящий архитектор, взвешивает все за и против, анализирует, оценивает бедствие обстановки по шкале от одного до десяти. И, наконец, произносит:

– Обещай, что ты просто выкинешь этот ужас и никому об этом не скажешь? – жалобно просит Энн, кивая в сторону кексов.

– Оставлю как компромат, – смеюсь я.

Она уходит с поля боя с кривой усмешкой проигравшего. И я остаюсь один на один с подгоревшими кексами. Почему всегда так: я сначала говорю, а потом думаю? Напросилась выбирать музыку? Готовить кексы, которые и не готовила вовсе?

Все объяснимо, Би. Это ты.

На холодильнике, единственном уцелевшем предмете кухни, висит потрепанный временами рецепт «Морских кексов». Да ладно. Они действительно повернутые. Стандартный набор для выпечки: мука и яйца. Единственным странным ингредиентом был только синий краситель. Я теперь войду в историю, как самый безрукий пекарь. Возможно, только после Аннабет.

Ладно, до прихода гостей остается чуть больше часа. А значит, у меня в распоряжении не так много времени.

– Значит, на две порции нужно одно яйцо? Тогда на девятерых, – я нервно закусываю губу, – нужно шесть.

Не знаю, почему я не следую рецепту, а просто бухаю в миску шесть яиц. Мне нужно добавить ровно пять ложек сахарной пудры, а я зачем-то опрокидываю туда почти всю оставшуюся после «пыток» Аннабет пачку. Нужно вымешать субстанцию в пену, но у меня она получается слишком густой. Так не должно быть. Я знаю как выглядит пена.

– Не выливать же все это? – уже вслух возмущаюсь я.

– Не пробовала следовать рецепту? – раздается чей-то голос позади меня.

Меня словно током ударило. Ни то от неожиданности, ни то от нервозности. Я оборачиваюсь и замечаю, что за столом напротив меня сидит Нико. В свете кухонной лампы я вижу, что его лицо цвета мелованной бумаги. Я не поднимаю глаза выше его курносого носа. Горький жизненный опыт показал, что это плохо заканчивается. Мне кажется, это что-то вроде запрета перед смертельным номером: «Не смейте повторять этого дома».

– Я не особый кулинар, – запоздало отзываюсь я.

– И поэтому ты вызвалась заменить Аннабет?

В точку. Я отворачиваюсь и продолжаю вымешивать густую массу, которая в рецепте называется «пеной».

Меня немного раздражает его поведение. Он не помогал ни Аннабет, ни Перси, ни мне. Он просто уткнулся носом в телевизор, а когда я побеспокоила его, казалось, этот парень просто уничтожит меня взглядом. Может я и не кулинар, но от чужой помощи я бы не отказалась. Да только, кажется, этот Нико понятия не имел, что такое помощь.

И все друзья Джексонов ведут себя подобным образом?

– Слушай, я понял. Тебе нужна помощь, – выдает Нико, – только оставь в покое ложку, это раздражает.

Я с ужасом замечаю, как громко вымешиваю пену, которая превратилась в жидкость. Всего-то нужно было разозлится. Этот мрачный парень все же внес свою лепту в приготовление кексов. Осталось дело за малым.

– Ладно, давай попробуем заново, – начинаю я, – я Би.

– Прям так сразу?

– А ты, оказывается, шутить умеешь. – удивленно говорю я. – Прогресс.

– Нико, – я протягиваю ему руку, но он только скептически ухмыляется, – обойдемся без рукопожатий.

Меня это должно было задеть? Надо познакомить этого парня с Марджерами. Я слишком уравновешенная для его грубости.

– Приготовь краситель. На упаковке написано соотношение воды и порошка.

На этот раз он без вопросов становится за кухонный стол. Я же продолжаю борьбу с тестом.

Помню, как в счастливом детдомовском детстве меня ударило током. По глупости, я, будучи ребенком, схватилась за оголенные провода. Чудом, настоящим чудом, я осталась живой и невредимой. Вот и сейчас, я ощущала приблизительно тоже. Только теперь вместо того, чтобы отпустить провода, я сжимаю их все сильнее. Грустно это.

– Готово, – прерывает мой поток мыслей Нико.

Я смотрю на глубокое блюдце, и действительно. У него получилось довольно не плохо.

– Можешь быть свободен, – пожимая плечами, говорю я.

– Серьезно?

– Я вижу, что тебе не особо радостно это занятие. Не хочу никого принуждать, – говорю я, смешивая краситель с получившимся пышным тестом. – Я тоже не люблю людей, но от них не скроешься, если честно.

Неожиданно я слышу сдавленный смешок. Победа. Мизерная, но победа. Я смогла продержаться дольше пяти секунд и не сбежать? Би, ты идешь в верном направлении.

– Но тогда я буду плохим гостем, – серьезно говорит парень.

– Я здесь такая же гостья, как и ты, можешь просто развлечь меня болтовней, – предлагаю я. – Помощь уже лишняя, я чувствую себя профессионалом.

Думаю, он вряд ли согласится. Разве что под строгим взглядом Джексона, он свыкнется с мыслью, что нужно быть со мной милым. Хотя знакомо ли ему слово «мило»?

К моему удивлению, он усаживается за стол. Но самое глупое, или странное, то, что Нико продолжает играть в молчанку. У него очень тяжелый характер, но что и говорить о его взгляде? Я буквально физически ощущаю его. И почему ты снова сначала говоришь, а потом делаешь, Би?

– Что у тебя за имя? – внезапно спрашивает он.

Этот парень кладезь неожиданных поступков.

– А что с ним не так? – удивляюсь я.

– Это сокращение или… Что с ним вообще? Одна буква – «би»?

Я незаметно улыбаюсь. Мне даже нравится, что он завел этот разговор. Пусть из вежливости, но меня радует, что я лишена привилегии бежать в комнату сломя голову.

– Мое полное имя – Беатрис. Но у меня такое жуткое ощущение, – я тяжело вздыхаю и снова кусаю губы, – будто оно не совсем мое. Как будто я украла его у кого-то. Странно звучит, да?

– Жутко.

Это сарказм, но у меня такое ощущение, что это он серьезно.

– А что не так с Беатрис?

Я задумываюсь. Наконец, достаю из формочки последний подгоревший кекс Аннабет и с горкой накладываю собственное тесто цвета морской волны. Что не так с Беатрис?

– Оно глупое. Как «крыса Беатрис», или «Крис влюблен в Беатрис», или «Мы подвесим Беатрис лицом вниз». – Весело говорю я, ставя кексы в духовку.

– Ты это сейчас серьезно? Больше похоже на детские кричалки.

Я потягиваюсь и опустошенно вздыхаю. Ничего сложного, эти ваши «Морские кексы». Но мне не хотелось бы выглядеть как ничтожество на вечеринке, а на мне еще уборка кухни. Ах, да. Вопрос Нико.

– Это они и есть. В интернате никто не мог придумать ничего умнее этого. Вообще-то, я знаю, почему мне не нравится это имя. – Я усаживаюсь напротив Нико, все еще разглядывая стены увешанные фотографиями моих друзей, – Когда меня оформляли в семью опекунов, у приюта не было моих документов. Дату моего рождения узнали по браслету из роддома: моя мать отказалась от меня еще в больнице. Меня нашли на улице двадцать четвертого июня. С тех пор, это день моего рождения. А про имя… На браслете было только одна буква «би». Вот и вся история.

Я продолжаю смотреть на фотографии, но чувствую себя как на рентгене. Нехорошо получилось. Я так давно не говорила никому об этом. То есть, вообще никому.

Я вообще никому об этом не говорила.

Сердце начинает выбивать быстрый ритм, к вискам приливает кровь – я начинаю паниковать. Черт. Как я могла проболтаться? Да еще и кому?