Но это мой первый снег, и я счастлива, как никогда прежде. А какое мне дело до незнакомцев? Мне семь – меня это мало волнует. Я хлопаю в ладоши и кружусь в безмолвном танце. Внутри меня согревает что-то теплое, что-то родное, найденное, возрожденное.

Но, неожиданно, кто-то с силой останавливает меня.

– Тебе не следует так себя вести. Ты привлекаешь слишком много внимания, дитя.

Я сопротивляюсь рукам незнакомца. Того самого, что еще секунду назад наблюдал за мной.

– Пустите меня, пустите!

– Ты должна быть осторожна, – его стальной голос поражает меня в самое сердце.

Теперь даже снег не кажется мне таким прекрасным. Даже теплое солнечное свечение сквозь серые тучи. Я чувствую, как к губам скатываются слезы. Страшно. И я понимаю, что зову кого-то по имени. Зову от страха. Зову от безысходности. Руки незнакомца впиваются в мою ладошку и тянут в неизвестном направлении. Он идет слишком быстро, и я едва поспеваю за ним.

Я плачу. Продолжаю звать кого-то на помощь. Но на нас никто не оборачивается, хотя в округе много прохожих. Они глядят прямо перед собой и продолжают идти вперед. Я пытаюсь схватиться за руку проходящего мимо человека. Почему-то мне кажется, что тогда я смогу вырваться. Но как только моя рука касается кончиков его пальцев, меня пронзает жуткий холод. И тогда я замечаю пустые глазницы прохожего.

Я чувствую, как перехватывает дыхание. В спешке я оборачиваюсь и разглядываю остальных прохожих. Слезы мгновенно пересыхают, я просто немею от ужаса.

Они все мертвы.

Кто-то зовет меня по имени. Бьянка...

Я широко открываю глаза. В глаза бьет свет, но я не чувствую боли. Вообще-то, я мало что чувствую. Странное ватное ощущение безграничной усталости. Кажется, в позвоночник впились миллиарды инородных острых тел. Я готова кричать, но по-прежнему кусаю губы. Страшно.

Тут я ощущаю чье-то мягкое касание. Подняв глаза, я выдавливаю кривую улыбку.

– Перси? – хриплым голосом спрашиваю я.

– Как же ты меня напугала, Би! – друг неожиданно прижимает меня к себе.

Меня вдруг окатывает волной нежности. Я чувствую чужое тепло, и, кажется, оно ограждает меня от страхов. Странная особенность Джексона: он всю жизнь пах прибоем. Свежестью приливной волны, морским берегом, запахом спокойствия. Я цепляюсь за складки его спортивной куртки, но по-прежнему ощущаю, как мелкая дрожь расходится по моему телу.

– Что это было?

– Это я хотел тебя спросить. – нервно передергивает Перси, – Аннабет попросила проверить как ты. Она как чувствовала. Ты задыхалась, Би. Если бы мы не откачали тебя, я… я не знаю, что бы с тобой сделал.

Я стараюсь смеяться как можно тише. Наконец, друг отпускает меня, все еще цепляясь за мои ладошки. У него слишком горячие руки. Или это температура моей кожи схожа с температурой льда? Он помогает мне сесть.

– Ты что-нибудь помнишь?

– Только головная боль. Я рисовала, а потом вдруг… – Я неожиданно напрягаюсь, потому что ощущаю в раздевалке присутствие «чужака».

Я оборачиваюсь к окну и понимаю, что не ошиблась. Черная фигура напоминает мне ужасного человека из сна. Даже не смотря на солнце, что отбрасывает на его темную одежду легкие светотени, он кажется слишком мрачным. Я сжимаю руку Джексона до хруста.

– Перси, мне кажется мы не одни.

Джексон слабо улыбается мне и треплет по щеке. Дурацкая привычка. Проявлять дружескую любовь на людях самое тупое, что он мог придумать. Даже острые и выгнутые углы в барокко не могли сравниться с этим. Я одергиваю его, но он по-прежнему улыбается.

– Это мой друг, Би. Помнишь, мы говорили про вечеринку? Он приехал чуть раньше, потому что не умеет вовремя отвечать на звонки.

– Я не собирался приезжать вообще, – подает голос друг Перси, но продолжает стоять к нам спиной.

– Нико слишком крут, чтобы признать, что скучал по нам, – подмигивает мне Джексон. – Оставь ее альбом в покое.

Я напрягаюсь. Мой альбом? Какого черта? Я пытаюсь встать, но Перси силой усаживает меня на место. На самом деле, боль притупилась, и я могу передвигаться самостоятельно. По крайней мере, мне так кажется. Но этого делать не приходится. Парень в черной куртке оборачивается, и я впиваюсь взглядом в родной альбом.

Но прежде чем что-либо возразить, он разворачивает его ко мне. Я узнаю лицо незнакомки, но от чего-то ее лицо изуродовано черными грифельными линиями карандаша. И я не знаю, что удивляет меня больше: испорченный рисунок, или следующие слова незнакомца:

– Ее зовут Бьянка, – тихо произносит Нико, глядя на портрет.

====== III ======

Часть III

Беатрис

Вода отрезвляет меня. Наконец-то. Пусть я еще ощущаю дрожь страха, пусть меня всю изламывает в странном чувстве холода, пусть я совершенно выбита из колеи – я дома. Нет, не так. Я, наконец, вернулась домой.

На секунду внутри все сжимается от счастья, и я снова задыхаюсь, но уже не от боли, а от предвкушения. Я резко отдергиваю себя и проворачиваю кран до упора. Поток ледяной воды очищает мой затуманившийся разум. И все плохие мысли, воспоминания, все жуткие сны утекают в канализацию. Там им самое место.

Когда я вылезаю из ванной, в голову ударяют прежние мысли. Перед глазами маячит образ той незнакомки. Нико назвал ее Бьянкой, но разве… Разве она не плод моего воображения? Да и кто такой этот Нико? Странный подросток – гот? И если все друзья Джексона ведут подобный образ жизни, то я очень сомневаюсь в успешности сегодняшнего вечера.

Всю дорогу до дома Аннабет порхала вокруг меня, словно наседка, чем порядком надоела всем пассажирам метро. Это было и мило, и раздражающе, и дизориентирующе одновременно, но я мало обращала на это внимание. Я чувствовала себя словно сломанная кукла, которой нужно сменить батарейки. В глазах попутчиков угадывались фигуры тех мертвых теней, что я видела во сне, и, не смотря на попытки друзей согреть меня, я по-прежнему ощущала пробирающий холод. Единственным спокойным человеком во всей нашей компании был именно Нико. Кажется, маска безразличия никогда не сходила с его лица. Он упорно вглядывался в черный мрак за пределами вагона, что-то бормотал, оглядывался. Но то, что словно стало брешью в его отрешенности – беглый, ищущий взгляд. Черные глаза останавливались на моей сумке. Он прожигал ее взглядом, и я могла понять его. Казалось, словно сквозь ткань сумки меня касаются веснушчатые щеки той самой Бьянки.

Я могла бы назвать это совпадением, могла бы просто не поверить догадкам юного гота и сослаться на стечение глупых обстоятельств. Но что настораживало меня в особенности, так это то, что я уже знала цвет глаз псевдо – Бьянки, видела прежде этот странный шрам, изгиб губ, волны вороных волос. Я знала цвета, которые будут играть на ее коже при свете. Память художника намного точнее памяти любого человека, и могу сказать точно – я будто тысячи раз рисовала ее до этого. Чувство дежа-вю красной тряпкой маячило перед глазами.

– Ты там уснула что ли? – послышался веселый голос Джексона.

Я словно просыпаюсь ото сна. Глаза впиваются в мое испуганное отражение. Сколько времени я провела в таком положении?

– Выхожу.

Я кутаюсь в махровый халат Аннабет и стараюсь отогнать глупые мысли. Пусть и не совпадение, пусть и незнакомку действительно зовут Бьянка – должно быть я видела ее прежде. Приди в себя, Би.

Едва я открываю дверь, меня озаряет яркая вспышка. От неожиданности я пячусь назад, но после дикого хохота, что расходится по комнатке, я мгновенно включаю режим «фурии».

– Какого черта, Джексон?

Когда сквозь пелену бликов и мигающих полукружий я, наконец, замечаю довольное лицо Перси, меня едва не трясет от злости. В руках он крутит фотографию, на которой проявляется мое глупое сереющее лицо.

– Традиция, Би, и тебе не укрыться от нее, – он хватает меня за руку и тянет в зал. – Идем.

Я не успеваю возразить, так как приходится лавировать меж кроватью, разбросанными вещами, моими учебниками и чертежами Аннабет. Да, я, правда, не ожидала, что слово «свобода» подразумевает под собой свинарник.