Волны накатывают на берег, словно пытаясь утащить его в своих объятиях на океанское дно. Прохладная вода щекочет босые пятки, а ветер – слабый, морской и живительный – заставляет кожу покрыться мурашками. Остров Огигия был по-настоящему красив, и представить, что богиня считала это место заключением, крайне сложно. Лианы и размашистые ветви кокосовых пальм на белоснежном берегу смотрелись некстати. Все казалось выдуманным, нарисованным и трехмерным. Аннабет же мало обращала на красоту вокруг внимание. Она все шла вперед, как будто действительно искала богиню, а не старалась укрыться в одиночестве.

В какой-то момент она просто плюхается на песок и уставляется вдаль, позволяя мне подобраться критически близко. Я сажусь рядом, но продолжаю заглядываться на виды вокруг нас. Все должно идти своим чередом, а Аннабет, считай она это нужным, выскажется мне рано или поздно.

Спустя какое-то время она все же изрекает:

–Зачем ты пошла за мной?

Ее голос надламывается, словно слова даются ей с большим трудом. Я вглядываюсь в ее лицо и замечаю брызги волн. Они стекают по щекам к ее дрожащим губам, на которых пляшет вымученная улыбка. Да нет же, не брызги – ее слезы.

–Ты моя подруга, Аннабет.

–И ты больше не злишься на то, что мы не рассказали тебе?

Я задумываюсь. По-моему, это последнее, о чем я вообще думала. Перси и Аннабет – первые люди, которые смогли понять и принять меня, а для такого асоциального человека как я, это было невероятной блажью. Не потому ли я полюбила их всем своим сердцем, в котором всегда хватало лишней любви? Не потому ли я безоговорочно доверяла им свою жизнь? Наверное, это не тот вопрос, который должна была задать Воображала.

–Почему ты не сказала мне о… своем брате? – хрипло спрашивает она.

По коже пробегается холодок. Сказать ей правду? Или умолчать? Пропустить ее вопрос мимо ушей. Нет же. Она должна доверять мне, и потому, мне надо довериться ей.

–Это не то, что рассказывают между делом. Это было стыдно. Неправильно. Глупо.

–Но я бы поняла, – возражает подруга.

Приходится улыбнуться ей самой искренней улыбкой, на которую я способна.

–Проще сказать, чем сделать.

–Поэтому ты не говорила мне? Держала все в себе?

–Ты не должна держать все в себе, – замечаю я, пропуская ее вопрос мимо ушей. – Если что-то происходит между тобой и Перси, ты должна была сказать мне, Аннабет. Разве не для этого существуют подруги?

Она слабо усмехается.

–У меня их не было. Точнее, существовали они не для того, чтобы обсуждать мою личную жизнь. Слишком много всего накопилось, слишком многое зависит от нас, чтобы теперь мы просто так сдались. А чувства – слабость, которую я не могу себе позволить.

Ложь. Слишком явная ложь.

–Ты можешь врать мне, вот только легче от этого не станет…

Она пытается возразить, но потом замолкает, пряча свои глаза в ладонях. Аннабет не плачет. Только тяжело вздыхает и бормочет что-то себе под нос. Я копалась в ее душе, ворошила забытые раны, но хуже этого только неверие подруги в то, что я смогу помочь.

–Я урод, Би. Самый настоящий урод, и ты не в силах исправить этого. И никто не в силах.

–О чем ты вообще говоришь? Конечно, ты не урод. Посмотри на себя…

Но она перебивает меня, размеренно качая головой.

–Это началось задолго до того, как мы отправились в этот поиск. Еще тогда, когда была заточена Гея и моя кровь пролилась последней, перед тем, как мы навсегда отправили ее в Тартар, она словно задыхается, перехватывая глоток свежего морского бриза. – Кошмары преследовали всех нас, Би. Они определенно логичное завершение нашей героической жизни.

Снова и снова она сглатывает подкатывающий к горлу комок. Вздыхает так тяжело, словно свежего воздуха на побережье слишком мало, и вместо живительного эффекта он душил ее своими ледяными ладонями.

–Но, если кошмары Перси оставались кошмарами лишь во сне, мои посещали меня в реальности. Мне казалось, что я вижу чужие тени, как дитя Аида, но я не была им. Я стала грубой, неконтролируемой, нервозной. Все это сказывалось на Перси, но он не хотел признавать этого. В один прекрасный день, я просто поняла, что становлюсь похожей на нее…

Произносить имени не нужно. Гея. Она стала героем всех ее ночных кошмаров, она донимала ее даже с того света. Ненависть ко всем богам, к титанам, к существам, которые грозили опасностью моим друзьям, возрастает во много крат. Настолько сильно и отчаянно я ненавижу их.

–Сходить с ума, видеть ее в своем отражении, чувствовать, как чужие мысли вспыхивают в сознании – все равно, что вернутся в Дом Аида. Боятся за себя, за каждый свой неверный поступок, от которого зависит чужая жизнь…

Мы долго молчим. Она разглядывает морскую гладь, думает о чем-то своем. Нашу истасканную обувь омывают соленые волны, а в легкие забивается приятный, освежающий воздух, принесенные откуда-то издалека. Аннабет все еще молчит, глядя прямо перед собой.

–Почему ты не сказала ему? Или мне? Господи, Аннабет, у тебя же есть друзья, – мой голос подрагивает от страха.

–Мы едва вернулись с того света. По-твоему, это не было нормальной реакцией на все те ужасы, которые мы пережили? Мое воображение и психика были сломлены, и я думала, что со временем это пройдет, – она снова делает внушительную паузу, пропуская песок сквозь пальцы.

–Но не прошло?

–Нет. Стало только хуже, – она переводит дух, а затем продолжает: – Перси не мог понять в чем дело, ведь я старалась быть его прежней Воображалой: сильной и самоуверенной. Но не получалось. Каждый день мне казалось, что лучше убить его. Чтобы не мучился в этом отравленном мире. Я знаю, я бы никогда не сделала этого, но совсем недавно…

Слезы, наконец, вновь катятся по ее щекам. Она вспоминает то, что спрятала так глубоко, и что теперь пришлось вывернуть наружу. Она дрожит. Не от холода, а от страха.

–Мы остались вдвоем. В комнате, которую нам выделили в лагере. Он был рад. Так рад, что мы сможем, наконец, побыть вдвоем, чего я сама так сильно боялась. Мы заснули рядом, и впервые, Беатрис, впервые мне показалось, что все мои страхи покинули меня, что я, наконец, освобождена от них…– Ее глаза вспыхнули и погасли огоньком надежды, а она сама, на секунду встрепенувшись, вновь обнимает себя за плечи. – Я проснулась от того, что руку обдавало жаром. Вместо того, чтобы занести свой собственный кинжал над Перси, я порезалась об него. И если бы не эта мелочь, сейчас бы он был мертв…

Ужас и страх поглощают мою душу, обнимая и укутывая в удушливый кокон отчаянья. Пути назад для Аннабет не было, и только сейчас я понимаю, насколько далеко зашла. Почти тоже сделал со мной Купидон, и как я, человек, так трепетно любивший Воображалу, могла так поступить с ней. Я обнимаю ее за плечи, чувствую как слезы стекают по щекам, но ничего не могу поделать с собственной слабостью – пусть лучше я буду мучиться от кошмаров, пусть лучше я буду главной целью богов, пусть лучше я буду полукровкой. Только не она, только не кто-нибудь из моих друзей. Ни один из них не заслуживает этого.

–Прости меня, Воображала, – шепчу я, раскачивая ее как ребенка. – Прости меня, пожалуйста. Я не должна была расспрашивать тебя обо всем этом. Думала, это незначительная ссора…

Но она останавливает меня, отстраняясь.

–В том и дело – ты не расспрашивала. Это твоя особенность: тебе хочется высказаться. Ты такой человек, Беатрис. Волшебный человек, – уже спокойно произносит Аннабет.

Неожиданно чей-то кашель раздается совсем близко от нас, и я тут же напрягаюсь, вспоминая каждый урок моего наставника. Но вступать в рукопашный бой не приходится. Я подавляю желание улыбнуться.

–Вас… ждут, – хрипло отзывается Нико.

Кажется, он растерян видом Аннабет. Да и кто бы не был растерян, увидев самую смелую и сильную девушку ревущей на плече у подруги. Я оборачиваюсь к Воображале и тихо шепчу, так, чтобы услышала только она:

–Иногда правда – лучше лжи.

Мы с Нико идем чуть впереди, оставляя Аннабет наедине со своими мыслями. Кажется, ей действительно нужно о многом подумать, многое предпринять, чтобы хотя бы попытаться жить со своими страхами. Мой наставник малоразговорчив, как и обычно, но на этот раз его взгляд постоянно метается в мою сторону.