– Вставай, – грубо отрезает Нико. – Потренируемся на спатах.
Я не успеваю подняться, как в лицо тут же летит железное орудие моего убийства. Точно такое же я держала в свою «первую» битву. Тогда, правда, оно никого не поранило, кроме как грязи и комка земли.
– Я устала, – сквозь зубы, задыхаясь, цежу я. – Мне нужен отдых.
– Ты спала семь часов. Этого достаточно для того, чтобы восстановить силы. В скором времени у тебя и их не будет.
– В скором времени я не смогу передвигаться. Я не чувствую ни рук, ни ног, – в тон ему отвечаю я.
– Нико, хватит с нее, серьезно, – вмешивается Джейсон.
Он приветливо улыбается мне, помогая подняться. Светловолосый – единственный, которого уважает, боится или слушается ди Анджело. Я поняла это сразу – в тот самый момент, когда началась моя тренировка, и Джейсон попросил Нико быть со мной «помягче».
Я практически не могу дышать. Пот заливает глаза, а тяжесть собственного тела тянет меня к земле. Вот она – коварная гравитация. Нико молчит, наблюдая за тем, как сын Зевса (надеюсь, я ничего не спутала) усаживает меня на скамью. Наверное, в душе он ликует. Но, клянусь, это последнее о чем я думаю в данную минуту. Парень подает мне воды, и я выпиваю три стакана залпом. Боль в боку чуть отступает, но я по-прежнему ощущаю дробленный пульс, раздающийся в висках.
– Скажи мне, что это «смягченная» версия, – молю я. – Не хочу чувствовать себя настолько беспомощной.
– На самом деле, он жалел тебя, – наполняя стакан вновь, грустно улыбается Джейсон. – Но никто не становится воином сразу. Тем более человек, тем более девушка.
– Тогда мне стоит поблагодарить своего учителя, – заметив Нико рядом с собой, устало говорю я. – Спасибо, что не прикончил. С твоей стороны это было крайне…
Но я не успеваю договорить, так как в скамью между мной и Джейсоном врезается спата. Еще несколько сантиметров, и я бы лишилась руки.
– Ты что творишь?!
Мой истошный вопль заставляет всех присутствующих обернуться к нам.
– Это ты что делаешь, – грубо отрезает он, кивая Джейсону. – Я – ее учитель. И пока она жива, я таковым и останусь.
Светловолосый выглядит ошарашенным. По-моему, все, кроме самого Нико, считают такое поведение ненормальным. Перси пересекает палубу, приближаясь к нам. За ним поспевает Лео, перемазанный маслом. Пайпер и Аннабет остаются в стороне, пока Хейзел преграждает Нико путь ко мне.
– Перестань, Нико. Ты пугаешь меня, – произносит она.
Сын Аида вытаскивает спату из разрубленной лавки и прячет обратно в ножны. На лице у него пышет злоба и агрессия. Маска безразличия снова растворилась в его подлинных эмоциях. Мне страшно признавать это, но я рада этому. Мне приятней видеть настоящие эмоции, пусть даже такие, как ненависть. Он ненавидел меня в эту секунду.
– Уговор есть уговор, Аннабет. Я доверяю ей только в том случае, если она все время будет у меня под наблюдением. А ты, – обращается он ко мне, – вставай, иначе это кончится кровопролитием.
Внутри разрождается буря, которая копилась с самого утра. Ненависть обретает свое место, она застилает глаза.
– Ты конченый, что ли?! Ты вытащил меня из кровати в пять утра, но я промолчала! Ты бросил моего брата со старыми клячами, но я больше не пытаюсь прикончить тебя! Ты издевался надо мной весь день, но я не жаловалась! Вчера вечером я узнала о том, что Чарли в руках мойр, которые в любую минуту могут перерезать нить его жизни, а спустя неделю на мир обрушится гнев безумного кастрата! И ты ставишь мне условия? Ты чему-то учишь меня?
Я привстаю с лавки и шагаю вперед, как будто бы у меня есть на это силы. Ноги после недолгой передышки ноют еще сильнее, но я с хрустом стискиваю зубы, чтобы продолжить.
– Знаешь, чему тебе неплохо бы поучится? Доверию, кретин! Ты среди замечательных друзей, которые знают, любят и терпят тебя. А все, что они получают от тебя – хмурый вид, твой невыносимый характер и гордыню? – из горла вырывается истерический смешок. – Да пошел ты…
Последние свои силы я вкладываю в то, чтобы оттолкнуть Нико от себя. Не знаю, сдвинула ли я его хотя бы на миллиметр, но чувствую, что больше не могу сдерживать слезы. И мне приходится бежать прочь ото всех. По лестнице, быстро перебирая ногами, чтобы никто и ничто не успел меня остановить.
В каюте Аннабет все еще пахнет сыростью и одиночеством. Я привыкла плакать беззвучно, зарываться в подушку и чувствовать изъедающую кислоту боли. Зажмуриваться до вспыхивающих белых кругов и, если надо, впиваться зубами в холодную кожу сжатого кулака. Так надо, ведь никто не должен знать, что я слабая.
Так было, когда я жила с Марджерами. Так было и теперь, когда я вошла в незнакомый, опасный мир своих друзей.
Но в одном я была уверена точно: Нико прав. Они совершенно не знают меня. И тогда в памяти всплывают слова неизвестного, явившегося во сне.
Кто ты на самом деле?
Кто же я такая на самом деле?..
Naughty Boy – No One’s Here To Sleep (feat. Bastille)
Слезы иссякают только тогда, когда в маленькое окно каюты попадают закатные лучи солнца. Я с трудом привстаю с кровати и выглядываю наружу. Мы сменили курс еще четверть часа назад. Теперь под нами простирается широкими, волнистыми полями океан. Мы летели не слишком низко, чтобы нас заметили судоходные корабли, но и не слишком высоко, чтобы задевать всклокоченные облака.
По моим подсчетам, я провела в каюте Аннабет около трех часов. Много это или мало судить не мне, а всем тем, кто тщетно пытался попасть внутрь. По-моему, Аннабет и Перси соревновались в том, чтобы переплюнуть друг друга по количеству стуков в дверь. Наверное, я была самой большой эгоисткой на всем Арго-II, и я не имела на это никакого права. Но мои требования к самой себе слишком высоки: невозможно не сойти с ума, узнав все это, и теперь я с трудом могу назвать себя адекватной.
– Все будет хорошо, Чарли, – шепчу я тихо. – Обещаю, мой маленький.
Он не маленький. Совсем не маленький. Он бы возразил мне. Засмеялся бы и кинулся на шею. Долго-долго ерзал у меня на руках, а потом все равно бы улегся рядышком, чтобы поболтать со мной на ночь. Так было каждую ночь. Так было каждую ночь, до сегодняшнего дня. Но ты пообещала, а значит страданиям и пустым воспоминаниям больше нет места в твоей жизни.
Я улыбаюсь этим мыслям и, скрепя сердцем, двигаюсь к двери. Вздохнув полной грудью, я медленно открываю задвижку замка, прокручиваю ручку и с опаской выглядываю наружу.
Наверное, я ожидала чего-то другого. Другой реакции от себя самой.
– Ты, – устало произношу я.
И Нико, вздрогнув, просыпается. В этот момент я вспоминаю, как внутри появилось сестринское чувство, тогда, у моей собственной кровати. Но теперь его нет. Кроме пустоты и безразличия, после бушевавшего потока эмоций нет абсолютно ничего. Сын Аида опирается о стену, протянув ноги. Неужели в такой позе может спать тот самый человек, что кидался на меня со спатой всего несколько часов назад? Он потирает глаза и зевает, словно ребенок. В глазах нет того огня ярости и ненависти, он снова спокоен и безразличен.
– Видимо, ты ожидала увидеть кого-нибудь другого, – делает вывод он.
– Ты как всегда прав, – беспристрастно отвечаю я.
Нико, впервые в жизни, по-мальчишески чешет затылок и пожимает плечами, словно весь запас его саркастических шуток вдруг исчерпал себя. Он поднимает взгляд на меня и спокойно произносит:
– Прости.
– Наверное, прощаю.
У меня все еще нет сил. Я абсолютно вымотана и лишена всяких чувств. О каком прощении может идти речь?
– Я серьезно.
– Я тоже. Вполне, – присаживаясь на корточки, говорю я. – До ужаса странная неделя.
Нико улыбается одними уголками губ. Мы вроде не враги больше, хотя недавно готовы были разорвать друг друга в клочья. Что с нами происходит? Моя голова вот-вот взорвется от переизбытка информации, от исчерпанных эмоций, от невыносимо ноющего тела. Но я просто сажусь рядом со своим обидчиком. Это удел всех полукровок – забывать о собственной гордыне, эмоциях и переживаниях. Двигаться вперед. Двигаться по направлению к цели.
