Я не стал задавать вопросов. Если сам Аполлон изволил заговорить со мной, дело можно считать гиблое. Не знаю, что могло удивить или расстроить меня больше, чем события сегодняшнего дня, но в любом случае, Олимпийцу это удалось.

– Мне запрещено спускаться на землю. Говорить с тобой здесь и сейчас равносильно самоубийству, но тебе повезло, потому что перед тобой восстал дух поэзии. В общих чертах, никто кроме тебя самого не может заметить моего присутствия. Думаю, легко догадаться, какая там, – указывая куда-то в небо, говорит Аполлон, – задница. И, думаю, ты уже понял, что дело всех пропавших полукровок – это не шутка и не отказ богов от потомства. Я не имею права вмешиваться, да и кто я такой, чтобы сами мойры обратили на меня внимание.

Аполлон сделал выразительную паузу. Неужели этот парень подбивал клинья к творительницам судеб?

– Ты должен запомнить, Джексон, что верить в этом мире никому нельзя. Особенно теперь, когда… все пошло кувырком.

Олимпиец замолчал и, довольный собой, уставился на меня. И что? Это все? Все напутствие, ради которого стоило рисковать? Это нелогично.

– Эм-м… Это все?

– Нет. Вот, оставляю тебе на память, как своему старому, доброму другу, – Аполлон шарит в карманах толстовки и выуживает оттуда странный блестящий предмет.

Прежде чем я успеваю возразить, медальон миндалевидной формы опускается на ладонь. Прохладной, граненной формы, он напоминает мне блик солнечных лучей.

– Медальон, – констатирую я.

– Твоя девушка Аннабет не ошиблась с кличкой. – Неожиданно Апполон поднимает голову вверх, наблюдая за плывущими, ставшими словно угли, облаками. – Боюсь, твое время на исходе, Джексон. Стоило бы поспешить.

Сначала я не понимаю в чем дело. Бог продолжает разглядывать вечернюю гладь неба, пока его рука не ловит в воздухе нечто похожее на вату. Снег? Неужели снег? Я следую примеру Аполлона, но когда в моих руках оказывается снежинка, я чувствую запах жженой древесины. Пепел покрывает носки моих кроссовок, опадает на куртку, заставляет задыхаться.

– Что это значит?

– Остерегайся собак, Перси Джексон. И помни, что небо всегда наблюдает за тобой, – туманно отвечает бог.

Он в последний раз ухмыляется мне и растворяется в золотой дымке. В голове проносится тысяча и одна мысль, но прежде, чем я успеваю осознать весь ужас происходящего, со стороны лагеря доносится звук горна. Три длинных, взывающих гудка. Опасность. Тревога.

Ноги откликаются мгновенно. Я несусь к лагерю, сбегая по склону вниз и стараясь не напороться на коряги деревьев. Пульс стучит в ушах, а я продолжаю задыхаться паленым воздухом округи. Я снова заложник времени, которого у меня нет. Слова «слишком поздно» могут снова нарушить тишь спокойствия вокруг меня. Но вместо ощущения дежавю, я пытаюсь сосредоточиться на главном: что все это значит?

У меня не более пяти минут, до того…

Слова Аполлона гулким эхом разносятся в голове. Он не мог предупредить меня. Не мог вмешаться, чтобы не изменить ход событий, но он пытался предостеречь меня. Что-то происходит… Что-то, с чем боги прежде не имели дела…

…оставляю тебе на память, как своему старому, доброму другу.

Мы не были друзьями с солнечным божеством. Я был не в ладах со всеми олимпийцами, но он назвал меня другом. От того ли, что испытывал ко мне теплые чувства? Аполлон хотел дать мне подсказку. Нечто большее, чем безделушка, болтающаяся в моем кармане.

…помни, что небо всегда наблюдает за тобой.

Олимп. Я под наблюдением всего неба. И у меня нет права на ошибку. Все должно оставаться как есть. Это проблемы Зевса? Значит, о его проблемах я должен узнать самостоятельно.

Сердце ускоряется в предчувствие жуткой картины, но я не останавливаюсь. Проблемы Олимпа – проблемы полубогов. Когда они поймут, что мы неудачная, разношерстная, незадавшаяся, но семья. Би, Аннабет, Рейчел, Лео, Джейсон, Пайпер, Хейзел… Я вижу их лица, что вспыхивают в моем сознании и сменяются резкими кадрами. Они улыбаются, смеются. Они рядом. И я не могу представить, что с ними могло что-то случится.

Страх, несравнимый ни с какой физической, донимающей болью, обжигает изнутри. Я боюсь, что сорвусь и разрожусь громкий криком, но кто знает, что ждет меня впереди? Прикрывая лицо рукавом, чтобы не задохнутся, я выхватываю из кармана Анаклузмос. Скользя по привычной поверхности металлической ручки, что уже через секунду сверкнула светом небесной бронзы, я ускоряюсь. Делаю последний рывок.

Когда лес, наконец, редеет, и передо мной восстают домики полукровок. Хотя бы то, что от них осталось. Огонь вздымается высоко над землей, так, что даже пики домиков Зевса объяты диким пламенем. Я немею от ужаса. И не смотря на то, что в лагере стоит дикий шум сражения, для меня это не больше фонового шума. Человеческие крики, металлические удары, ржание пегасов, чье-то утробное рычание.

Позади меня появляется чья-то громадная тень, и прежде чем клыки рвут меня на части, Анаклузмос со свистом рассекает плоть чудовища. Когда я, наконец, замечаю, что передо мной адская гончая, я едва не задыхаюсь от ошеломления.

– Мисс О’Лири!!!

Оглушающий вой гончей раздается позади меня. Она хромает в мою сторону, скалясь и лая, но упорно перегрызая глотки мантикоры, что как тряпичная кукла повисла в ее огромной пасти.

Адские гончие на поверхности? Аид тебя дери, что здесь происходит?! Над моей головой проносится чья-то стрела и со свистом врезается в … изваяние льда? Стрела вонзается ровно посредине лба человека-льда и поражает его разрядом тока. Тело монстра осыпается крошкой и подрагивает в предсмертных конвульсиях.

– Джексон, пригнись.

Прежде чем стрела Талии поражает еще одну человекоподобную ледышку, я приникаю к земле.

– Что произошло? – Принимая руку дочери Зевса, спрашиваю я.

– Они появились из ниоткуда. Это фригасы – духи льда. Не спрашивай по поводу гончих, я не имею об этом ни малейшего понятия. Но могу тебя обрадовать…

Она умело сбрасывает пустой колчан на землю и выуживает из ножен короткую спату.

– Это не все хорошие новости на сегодня?

– В поиске вы как-то встречались с богиней льда…

– Хиона…

– Она вернулась, Перси. И, кажется, богиня в плохом настроении, – на лице Талии появляется грустная улыбка, но продолжить разговор мы не успеваем.

Позади нас раздается собачий хрип и передо мной восстает громадная адская гончая с красными полукружиями глаз и клыками, по которым стекает чья-то кровь. Чья-то братская кровь. Мысль об этом пробуждает во мне ненависть, черную, как исполосованная ранами шкура твари.

...остерегайся собак, Перси Джексон.

====== VIII ======

Часть VIII

Беатрис

(Birdy – Strange Birds

Boyce Avenue feat. Jennel Garcia – Demons)

Свет. Теплый, пронизывающий до мозга костей, свет. Он впитывается в кожу, странно, нежно лаская мою щеку. Мой собственный смех осколками битого стекла разлетается по округе. Это чувство восторга, счастья, бесконечного спокойствия разливается внутри меня. Качели взмывают высоко над землей, и я ощущаю, как что-то внизу живота сворачивается в тугой узел. Я едва не визжу от этого счастья. Железные, теплые прутья согревают вспотевшие от предвкушения полета ладошки.

И неожиданно я слышу смех рядом с собой. Он раздается четче, звонче и намного ярче моего собственного. Я оборачиваюсь, и сердце странно подпрыгивает в груди. Шоколадные волосы, что блестят искрами на солнце, золотистые глаза, что щурясь глядят на солнце, щеки, покрытые веснушками. Испачканные в грязи ладони, футболка с неуклюжим роботом, что, видимо, изваляли в грязи. Мои качели останавливаются, и я, не отрываясь, гляжу в широко раскрытые глаза незнакомого мальчишки.

Прилив нежности, нахлынувший на меня слезами, взявшимися из неоткуда, и я уже прижимаю к себе худощавого малыша, вдыхая запах теплой домашней выпечки. Я не знаю его имени. Не знаю даже, как зовут меня саму, но руки мимо воли поглаживают его волосы, противясь упирающимся в грудь рукам мальчишки.