– Почему мы должны ждать тебя, Перси? Ты разве особенный? – подойдя ближе, спрашивает Рейна.

– Мы?

– Собрание Совета уже началось, – отчеканивает она, глядя мне прямо в глаза.

(Fallulah – Give Us A Little Love)

– Уймись, Вальдес, – нервно одергиваю я сына Гефеста.

Но он продолжает выстукивать костяшками пальцев по деревянному покрытию стола, даже не обернувшись на меня. Странно, это ведь не раздражает меня, с чего бы так заводится? Наверное, все потому, что напротив меня сидит Аннабет. Она прожигает меня взглядом, но на любые вопросы окружающих отвечает сдержано, четко, внятно.

Меня раздражает ее лживая маска безразличия. Я же не настолько слеп, чтобы не заметить ее красные, опухшие, будто ото сна, глаза. И это бесит вдвойне. Логика подвела Аннабет на этот раз. Вместо того, чтобы попросту объяснится со мной, она сбежала с поля боя. Как низко, Воображала.

Наша злосчастная семерка расположилась в Круглом Зале в ожидании Хирона, Мистера Д. и остальных заседателей Собрания. Те, кажется, не торопились, даже не смотря на то, что дочь Беллоны отправилась за ними около четверти часа назад. Обстановка за столом с ее уходом стала только хуже. Всю напускную серьезность и хамство Рейны мы не принимали к сердцу, зато полыхающую ненавистью атмосферу между мной и Воображалой заметили все. Когда Пайпер попыталась отшутиться по поводу нас двоих, Аннабет послала ей самый злорадный взгляд, на который она была только способна. Считает, что я не заметил.

Наконец, краем уха я узнаю знакомый, размеренный топот копыт своего учителя.

– С добрым вечером, полукровки, – монотонно произносит он.

Мы откликаемся слабым мычанием. То ли от усталости, то ли от напряжения. Хирон пропускает Рейну и становится во главе стола.

– Поскольку все в сборе… Думаю заседание Совета может быть открытым.

Раздражает его начальственный тон. Мы же не виделись, можно быть и повежливее. Я верчу в руках Анаклузмос, стараясь не поднимать глаз выше полировки стола.

– Предлагаю перейти сразу к сути, потому что времени у нас осталось слишком мало, – вмешивается Рейна.

– Но разве это все присутствующие? – удивленно спрашивает Фрэнк. – Раньше это было заседанием с участием Козлоного Совета, я не ошибаюсь?

Дочь Беллоны скалится и кидает в сторону Фрэнка убийственный взгляд, но прежде, чем выдать что-нибудь едкое, её перебивает спокойный голос Хейзел:

– Он поинтересовался, Рейна. Стань хоть на секунду человеком.

Претор ошарашено смотрит на дочь Плутона. Я восхищенно гляжу на решительную, а прежде смущающуюся, словно спрятавшуюся ото всех Хейзел. В тихом омуте черти водятся, верно?

– Мы хотели перейти к сути, – прокашлявшись, вмешивается Хирон. – Думаю, вы заметили, что в лагере стало малолюдно. Учитывая количество обнаруженных и опознанных богами полукровок, могу сказать, что все хуже, чем мы могли предполагать. К концу прошлого года в лагерь пожаловало двадцать четыре новобранца, что в четыре раза меньше, чем в прошлом году. Сатиры разводили руками – запах обрывался, а учуять его вновь не удавалось ни одному из них. Я списал это на ослабленное состояние богов после войны. Но Дионис опроверг мои догадки, а Олимп попросту не отвечал на мои вопросы. Боги продолжали признавать своих отпрысков, но их пропажа, выражаясь языком олимпийцев, «не в их компетенции».

В ушах застучал пульс. Дети пропадали, а им хоть бы хны? Никому не посоветую такой родни. Надеюсь, в список горе отцов не входил Посейдон. Я нервно сжимаю ручку в руках, будто ее возможно сломать.

– Если мы правильно тебя понимаем, – начала Аннабет, и меня передернуло от ее пустого голоса, – полукровки просто исчезают? Почему ты не решил, что это монстры?

– После заточения Геи, во вратах по-прежнему остаются лазейки, щели, в которые пробираются монстры, чтобы попасть в мир смертных. Но давайте судить трезво, Аннабет. Они не смогли бы отследить такое количество полукровок. Даже если это их рук дело, почему чутье сатиров не говорит об их присутствии?

– Может быть, все дела в богах? – начинает Джейсон. – После их раздвоения личности они крайне редко связываются с нами.

Связываются? Мой отец, даже не пытался этого сделать. Злоба захлестывает меня с головой. Хирон размеренно качает головой.

– Дело ведь касается двух лагерей, верно? – неуверенно спрашиваю я. – Теперь, когда они приняли свое второе «я», олимпийцы признают всех полубогов?

Хирон оборачивается ко мне, и как-то опечаленно, опустошенно улыбается мне. Как если бы нас впереди ждало еще одно испытание, и он знал об этом. Кто бы сомневался. Сейчас настанет время: «Ты узнаешь это в нужном месте, в нужное время».

– Дионис отправился на Олимп, чтобы потребовать объяснений у олимпийцев, но… Все пошло не так, как я себе представлял…

И кентавр замолкает, глядя куда-то вдаль за окном. Я слышу, как капли дождя нервно барабанят по стеклу и стекают по водосточным трубам к мощенной брусчатке. Странно видеть дождь в конце декабря, но кто я такой, чтобы перечить богу морей? Ах, кажется, я был его сыном. В какой-то другой невероятной реальности, в которой я вытащил, спас его, а теперь оказался самым неуклюжим сыном неудачником.

– Все дело в пророчестве, – выдает Рейна.

В эту же секунду за окном раздается гулкий раскат грома. Свет в комнате подмигивает, ярко вспыхивает и громко щелкнув, гаснет. В Круглом Зале пахнет паленой проводкой, но через секунду я слышу раздраженное ржание и цокот копыт.

– Рейна! – гневно вскрикивает кентавр.

– Они имеют право знать! – Я слышу, как рядом Рейна резко вскакивает со стула. – Дионис повел себя, как последний трус! Он скрылся на Олимпе, точно так же, как и все они! Теперь у нас нет ни ответов, ни бога, который мог бы найти эти самые ответы. К чему тянуть, Хирон?

Тихое, раздраженное ржание учителя. Он согласен с Рейной, но снова знает слишком много, чтобы позволить правде сокрушить нас. В комнате загорается свет, но – нет. Это ладони Вальдеса, что вспыхнули огнем. Я узнаю в полутьме лицо Рейны, и поверьте, лучше бы мы оставались сидеть в темноте. Она едва не плачет, руки бьет мелкая дрожь, она силится совладать с самой собой.

Первым в себя приходит Джейсон. Он успокаивающе хлопает ее по плечу.

– Ты права, мы должны знать правду.

Впервые в жизни я не замечаю в лице претора ни злобы, ни надменности, ни высокомерия.

– Их всего пятеро, Джейсон. Пять полукровок за весь прошедший год, – ее голос надламывается. – Только пятеро, чей божественный родитель был греческого происхождения.

– Пророчество? Ты же сказала, что мы должны знать о каком-то пророчестве? – сипло спрашивает Лео.

Я едва сдерживаю гнев. Сколько можно издеваться над ни в чем неповинными детьми? Как будто это доставляет олимпийцам радость. Но, когда я отрываю взгляд от побелевших костяшек своих рук, меня пробирает холод. Рейна, прежде воинственная, живая, храбрая Рейна, улыбается подобно Хирону – опечалено, опустошенно, слабо.

– Его нет. Ни одного пророчества, ни слова о том, что мы должны делать.

– Но Рейчел или Октавиан... – начинает Пайпер.

– Ничего.

– Но это их дети! Да сколько можно? – я нервно сдергиваю колпачок с ручки, и в воздухе проносится металлический свист. – Потребуем правды, Рейна. Разве иначе мы заставим их говорить? Мы вернули им рассудок, а теперь что? Теперь Олимпийцы вершат судьбу – кому жить, а кому умирать? Это задача парок.

– Успокойся, Перси, – слабая просьба, я не откликнусь на нее.

– Хирон, я по горло сыт ими.

– Перси…

– Хватит.

Это что-то что сильнее меня. Гнев, обида, несправедливость. Чувства, так долго ждавшие своего часа, вырываются на свободу. И я едва ли готов сдержать их. Прежде, чем я успеваю окончательно сойти с ума от безысходности, в дверях показывается чье-то лицо. Слипшиеся волосы, блестящие глаза, играющие на доспехах тени огня. Я узнаю в ней одну из дочерей Ириды.

– В чем дело? – грубо отрезает Хирон.