– Ты никуда не идешь, – грубо отрезаю я.

Аннабет замирает. Кажется, она дрожит.

– Ты что уже проснулся? – сипло спрашивает она. – Ладно, не делай из меня дуру. Я знаю, что ты не спал.

Она оборачивается ко мне. Не знаю, что она увидела в моих глазах, но она отводит взгляд. Судя по тем ощущениям, что бушуют внутри, я могу разорвать в данную минуту любого монстра одним махом. Сколько гнева, ненависти, отчаянья. Этот ком словно перекрывает животворящий кислород.

– Скажешь что-нибудь перед тем, как сбежать?

Я никогда не говорил с ней подобным образом. Мои слова повисают на долю секунду в воздухе, и я чувствую, какой ненавистью от них веет.

– Перси… Все стало слишком сложно.

– Ты же дочь Афины. Попробуй объяснить.

Серые глаза прожигают меня. Ясно, она не в силах этого сделать.

– Тогда давай я попробую, – привставая с кровати, предлагаю я. – Мы были в Тартаре…

– Это было полтора года назад, – вмешивается ее странный, беспочвенный аргумент.

– Мы выбрались оттуда. И я не задумывался о смерти, Аннабет, и знаешь почему? Потому что у меня была цель – вытащить тебя. Вытащить тебя оттуда любым способом. Мы заточили Гею. Скажи мне, сколько раз я был на волоске от смерти, чтобы у тебя хватало смелости продолжать спасать мою жизнь?

– Это было слишком давно.

– Ох, заткнись, Чейз, – грубо выплевываю я. – Посмотри на меня. Скажи мне в лицо, что ты перестала чувствовать… тоже, что и раньше. Хватит врать.

Кожа Аннабет цвета мелованной бумаги. Я будто ударил её, и она смотрит на меня своими ошарашенными, знакомыми до каждой ресницы глазенками. Она стала на долю секунду ребенком, тем самым ребенком, которого я увидел в лагере. Только теперь в глазах горела ненависть с примесью горькой обиды. Ее губы искривились в ухмылке, она подхватила сумку.

– Врать? – ее голос надламывается, будто она вот-вот заплачет. – В самом деле, Джексон. Хватит врать.

Она разворачивается на пятках и выходит в холл. Я слышу, как подошвы ее кроссовок стучат по паркету Большого Дома. В какой-то момент я просто понимаю, что не могу остановить ее.

- в главах будут появляться названия песен, которые соответствую тому или иному отрывку глав. Я была бы безмерно вам благодарна, если бы вы находили и включали их в нужный момент.

С любовью,

благодарный Автор.

====== VI ======

Часть VI

Перси

(The Pretty Reckless – My Medicine

Elliott Smith – Between The Bars)

Сначала приходит боль. Тупая, приглушенная боль в области кисти. После она появляется в предплечье и пояснице. Когда я пытаюсь встать, противник пинком отправляет меня в нокаут. Анаклузмос вернется в карман джинсов через некоторое время, а я, лежа в грязи, переведу дыхание. Но, к несчастью, мне не дают такой поблажки. Сталь просвистела в воздухе в нескольких сантиметрах от моего лица. Превозмогая боль и усталость, сжимая зубы до противного хруста, я поднимаюсь на ноги.

– Что такое, Джексон? Расслабился? – перекрикивая шум дождя, орет Кларисса.

Ее брат, один из сыновей Ареса, издает животное урчание. Это, кажется, был смех. Он раза в два больше меня, но когда размеры противника останавливали полубога из пророчества? Я снимаю колпачок с едва вернувшейся ручки, и она издает металлический треск. Боль утихает, словно ее и не было вовсе. Внутри играет странное чувство азарта. В бою не приходится заострять внимание на том, что тебя отшила твоя девушка. Я перебрасываю меч в правую руку и передергиваю плечами, словно стараясь избавиться от усталости. К несчастью она никуда не ушла, а противник уже наносит удар.

Подсечка, пытается сбить меня с ног и повалить в грязь. Уверен, за ней последует выпад – удар в плечо, чтобы сместить корпус вбок, а затем добить меня ударом в висок. Я отражаю его атаку, и рукоять меча врезается в его челюсть. Дитя Ареса издает тупое мычание и оседает в лужу. Я и не заметил, что вокруг хлещет стенной ливень, а мои кроссовки до краев наполнились водой. Мне не сложно было бы оставаться сухим, но зачем? Есть в этом какой-то смысл? Есть ли теперь хоть в чем-то смысл?

Он встает, по-прежнему прожигая меня колючим взглядом. Кажется, всем своим видом он доказывает мне, что если я не брошу эти игры и не засверкаю пятками в сторону Лонг-Айлендского пролива, меня ждет нечто ужасающее. Парень, я смотрел в глаза Танатосу. Вот это действительно страшно. Удар за ударом, я лишаю противника его преимущества.

Спина нестерпимо ноет, а руки наливаются свинцом, что тянет к земле. Мне нужно забыть о боли. Переключится на что-нибудь. И я, наконец, освобождаюсь от боли.

Я вспоминаю её. Я вспоминаю нас.

Она смеется. Ярко, солнечно. Когда она в последний раз так смеялась? Мы несемся домой под дешевой, промокшей насквозь и совершенно не спасающей газетой. Моя толстовка была слегка великовата Воображале, но придавала ей какую-то особую, забавную воинственность. Словно она примерила мои доспехи.

– Какой же ты лузер, Джексон. Единственный раз в году мы выбрались в парк, – все еще поддевает меня Аннабет.

И никакой отдышки, будто она и не бежала два километра. Мы сворачиваем на нашу улицу, а я на ходу достаю ключи. Сердце вот-вот выпрыгнет из груди, а дыхание сбивается окончательно. Чейз все смеется, кутаясь в складки моей толстовки. Минуя входные двери, мы взбегаем на третий этаж. Смех. Радость. Счастье. Смотреть на ее мокрое лицо и не видеть больше ни крови, ни отчаянья, ни страха. Все еще надрывно хохоча, мы вваливаемся в квартиру.

Вокруг серое марево, за окном бушует осенний ливень, а посреди коридора все еще валяются коробки с вещами. Да, мама говорила распаковать их сразу, но это первая неделя нашей совместной жизни. Мне семнадцать, а после «круиза» в Тартар я чувствую себя лет на сорок. Гребаные коробки с новой посудой, литературой Воображалы и прочим хламом, я думаю, могут подождать.

– Эй, я в душ первый, – задыхаясь, предупреждаю я.

– Рыбьи Мозги, не будь придурком, – счастливо отвечает Аннабет. – Я слабая, промокшая девушка. Преимущество за мной.

– Я замерз.

– Ты мог остановить дождь, если бы захотел, – стягивая мою толстовку, перечит она.

На самом деле, она права. Но честное слово, этот заразительный смех, трепещущее счастье, странное, забытое чувство легкости нельзя было портить хорошей погодой. Она снова улыбается мне, выкручивая волосы. Кажется, я и забыл, каково это быть подростком без проблем с очередным богом, титаном, одуревшим от злобы монстром. Как же сложно быть полубогом, и как легко вновь стать человеком.

– Ты переоцениваешь мои способности, Воображала. Иди сюда, – протягивая руки навстречу Аннабет, говорю я.

Девушка несколько секунд сомневается, но потом, обреченно вздохнув, неловко прижимается ко мне.

– Говорит мне тот человек, что вытащил нас с того света, – сипло отзывается она.

– Ты снова об этом, мы ведь уже говорили на этот счет, – обрываю ее я. – Я – не герой, помнишь?

– В таком случае, ты тысячу раз не герой, Перси. Просто… Сложно осознавать, что я так завишу от тебя. В том смысле, что ты тысячу раз спасал меня… Что поддерживал, не бросал умирать в одиночку…

– Просто скажи, что ты меня любишь. Этого будет достаточно, – улыбнувшись, прошу я.

Серые глаза загораются пляшущими огоньками. Аннабет всегда поражала меня своим умным, честным и решительным взглядом. Словно для этой девушки и не существовало страха. Бесстрашие – ее третье имя. Второе, по праву, занимает Мудрость.

Она вырывается из моих объятий.

– Ты действительно слишком мокрый для того, чтобы я обнимала тебя.

– Предательница!

– Лузер, – скрываясь в комнате, кричит Аннабет.

– Тебе не избежать мести. Беги, Воображала, иначе…

На одной из коробок валяется диванная подушка – мое новое оружие. Я бесшумно ступаю по паркету. Дурачится, издеваться, выводить Аннабет теперь мое повседневное, пусть и неоплачиваемое занятие. Я бы смог срубить на этом миллионы, до тех пор, пока сероглазая не пырнет меня ножом.