Я пытаюсь вспомнить, когда все пошло наперекосяк, и оно не заставляет себя долго ждать. Воспоминание мгновенно вспыхивает в моей голове, и тогда я улыбаюсь. Когда я впервые увидел это лицо. Волнистые волосы, кривую ухмылку, сияющие глаза. Как смешно она хмурилась, вытирая капли бульона с моего подбородка. И дело тут даже не в пустозвонной романтике. Дело в сердце. Пусть я и не знал, что в недалеком будущем стану самым близким, а после далеким парнем, которого допустит к себе Аннабет, сердце тогда сердце тогда, в предвкушении, совершило сальто. В предвкушении приключений, а не смерти, но это уже другая история…

Неожиданно я вспоминаю веселое лицо МакДауелл. Пухлые щечки, блестящие, словно вздернутые пеленой хмеля, глаза, светящуюся, ликующую улыбку. У нее странные вьющиеся волосы, схожие своей растрепанностью с волосами Аннабет. Когда она предала меня? Когда отказала в помощи? А я, вот так просто, оставил ее одну без объяснений. В этот момент я замечаю лоскут светлеющего, лазурного неба. Среди черноты окружающей небосвод, он виден особенно четко. Надежда. Да, Би дарила надежду. Хотя могу ли я называться ее другом? Разве я утешал ее хоть раз? Разве подбадривал?

Я вспоминаю ее бездыханное, тощее тело, слезы и пот, стекающие по пухлым щекам, пустынный, затуманенный взгляд. Она задыхалась. Дышала словно утопленник – прерывисто, часто, глубоко, хватая ртом последние жизненно-важные глотки воздуха. Нико спас ее. Он оттолкнул меня, коснулся солнечного сплетения девушки, нащупывал пульс. Ди Анджело был собран и непоколебим. Словно перед ним не умирал близкий мне человек.

Нет. Джейсон говорил не о Зазнайке. Все дело в Нико. И я просто обязан узнать его правду.

Сатир слабо скулит, когда я сдавливаю его в своих объятиях. Вот уж кто однозначно изменился. Его рожки уже не скроешь шапкой с тонкой подкладкой, а козлиные ноги покрылись густой, еще более колючей шерстью. Гроувер по-прежнему славится своим спокойным, миролюбивым характером, но, наконец, после окончательного исчезновения Пана, на его лице играла улыбка.

– Гроувер, – ору я на ухо друга. – Как давно мы не виделись!

– Полгода назад, Перси. Пусти, задушишь же.

– С чего бы такие порывы нежности? – шутливо возмущается Талия.

Дочь Зевса, на самом деле, ничуть не лучше меня. Она прижимается к брату, обхватывая его громадную спину обеими руками. Сейчас она лишена того ужасающего очарования Охотниц Артемиды. Она в обычной лагерной футболке, с новой, еще незнакомой мне эмблемой Лагеря-Полукровок. Черный пегас на фоне плетеного лаврового венка. Кажется, позади него виднеются буквы SPQR. Рука откликается покалыванием в том месте, где чернеет моя татуировка.

– О, смотрите, кого принесло, – я оборачиваюсь на странный, хриплый голос и расплываюсь в улыбке.

– Черт подери, Кларисса, кажется, ты похорошела. А, нет. Показалось.

– Джексон, соскучился по туалету?

– А ты душ давно не принимала? – откликаюсь я.

– На поле поумничаешь, – сгребая меня в охапку, говорит она.

Не знаю, почему я соскучился больше – по этому щекочущему ощущению счастья, по слабому дымному запаху, валившему из трапезной, или утробному урчанию Мисс О’Лири. Скорее всего, это былое некое комбо вещей, в которых я нуждался больше всего последние пару недель. Когда я здесь был в последний раз? В конце ноября?

Адская гончая фыркнула, заставив остальных отпрыгнуть на несколько метров. Теперь ее глаз был расчерчен глубокой, рваной раной, а темное око превратилось в пустую, чернеющую дыру. Свою цену в победу над Геей адская гончая заплатила не жизнью, а левым глазом. Потрепав ее по жесткой, лоснящейся шерсти и получив одобрительное улюлюканье собаки, что было больше похоже на лязганье металла, я вернулся к остальным.

Аннабет в компании уже не было. Она юркнула в собственный домик со скоростью света. Я попытался атрофироваться от мысли, что она избегает меня.

– Что скажете? Есть ощущение ностальгии? – влез Лео, подталкивая плечом подошедшую Рейну.

Играться с огнем – как же это похоже на Вальдеса. Претор одарила его смертельным взглядом, и только благодаря велению богов, Лео все еще был жив. Я скучал за этим.

– Много что изменилось. Верно, Рейна? – улыбнувшись, спрашивает Джейсон.

Звучало двусмысленно. Я заметил, как Пайпер заерзала в его руках. Не одному мне так показалось.

– На самом деле, рождественского настроения в лагере нет, Джейсон, – отчеканивает она. – Советую вам поскорее разместиться в Большом доме. После обеда нас ждет собрание Совета.

– Пожалуй, навещу своих, – отнекивается Кларисса, почуяв запах горелого.

Тягаться с претором Двенадцатого Легиона не по зубам даже дочери Ареса. Рейна поправляет длинный шарф на своей шее. Кажется, она чувствует себя крайне неуютно в пуховике, предпочитая ему, наверняка, римскую тогу.

– Собрание Совета? – удивленно морщится Фрэнк.

– Хирон посчитал это неотложным делом, раз вызвал нас именно сейчас, верно? – подытожила Пайпс. – Мы должны были прибыть тридцать первого. Похоже на то, что рождественских каникул у нас действительно не будет.

Она пытается разрядить обстановку, но когда имеешь дело с Рейной, можно оставить бессмысленные попытки. Кажется, претор была в самом худшем расположении духа. Она снова одергивает шарф, теребит замок пуховика, нервно и гортанно шипит, словно дикая кошка.

– Королева красоты, мне не до смеху. Забирайте вещи. Ключи вам выдаст Гроувер, – небрежно бросает претор.

Она срывает с горла шарф и уносится прочь. У Рейны действительно сложный характер. Я оборачиваюсь к Пайпер. Она держится молодцом, разве что пугливый, затравленный взгляд, пробегающий по нам, выдает ее с потрохами. Я слабо улыбаюсь ей.

– Храбрее королевы красоты, чем ты, мне встречать не доводилось.

Девушка удивленно смотрит на меня, а после отвечает благодарной улыбкой.

– Покажу вам ваши комнаты, – направляясь к Большому Дому, говорит Гроувер. – А, совершенно забыл сказать. В честь Рождества, Мистер Д. выделил вам общие комнаты.

– То есть… – удивленно спрашивает Хейзел.

Гроувер едва не воет от радости, протягивая нам свою ладонь. Всего три пары ключей. Не шесть, а три. Неужели у меня есть шанс провести Рождество наедине с Аннабет? Я несусь впереди всех. Кажется, сердце вот-вот выпрыгнет из моей груди, противясь всяким законам биологии. Счастье. Дикое, невероятно трепетное счастье разливается по всему телу, предвкушая встречу с сероглазой.

(Ben Cocks ft. Nikisha Reyes-Pile – So cold

Kelly Clarkson – Addicted)*

Я аутсайдер. Серьезно. Неудачник. Скорее всего, тугодум и идиот. У нее-то этих синонимов оказалось намного больше.

Наблюдая за тем, как она тихо и медленно собирает распакованные вещи обратно в сумку, у меня, кажется, останавливается сердце. Больно? Дискомфортно. Странно? Необъяснимо. Раздражающе? Безысходно. Я прикидываюсь спящим, но к чему все это приведет, сказать крайне сложно. Мы пропустили обед, решив передохнуть в новой, отведенной нам двоим, комнате. Первые несколько минут все было хорошо (по крайней мере, так казалось мне самому). Она предпочла лечь одетой. В толстом, вязаном свитере с рождественским рисунком. Я не стал перечить. Хотя бы так. Она долго ворочалась, оглядывалась на меня. Мне приходило в голову, что дело может быть в кошмарах и Зазнайка просто боится отдаться им на съедение. Но раньше мы прятались от кошмаров засыпая рядом, а теперь, по какой-то странной причине, это перестало действовать.

Все стало проясняться, когда она медленно выскользнула из моих объятий и двинулась к шкафу. Мне нравился этот спектакль. Сыграно точно по нотам. Прикидываться влюбленной, чтобы усыпить мою бдительность. Она вот так просто оставит меня здесь? Без разъяснений? Словно опять отвернувшись к окну, окончив разговор?

Сбежит. И почему-то, совершенно не похоже на ответственную Чейз. Внутри все клокочет от гнева. Как мне бы хотелось знать правду. Глаза режет странная боль, когда я вспоминаю все то, что нам пришлось пройти. Как мы оберегали друг друга в Тартаре, как лезли наперерез монстрам, без разбору, бездумно, просто потому, что хотели жить. Хотели жить плечом к плечу. На острие ножа, на краю смерти. Резь невыносима, и я широко раскрываю глаза, когда Аннабет снимает с вешалки свою теплую, стеганную куртку.