– Я знала, что Афродита не отличается особым умом. Всучить мне такого идиота, как ты…
– Зазнайка, я надеру твой зад, как только вернемся в лагерь. Спорим, со своей зубочисткой ты не простоишь на поле и пяти минут? – шутливо перебиваю ее я.
– Твоя ручка, – делая акцент на последнем слове, начинает она, – стала плохо писать. Не от того ли, что у ее хозяина руки не из того места растут?
– Ну, с этим я могу поспорить.
Ее раздражает это. Моя рука мгновенно проникает под покров ее теплого свитера. У меня ледяные ладони, что повышает мои шансы вывести ее из состояния равновесия на двадцать – тридцать процентов. Сначала лицо Аннабет приобретает такой милый, пунцовый оттенок, что я едва не захожусь диким хохотом. Она задыхается от возмущения, но по-прежнему не издает ни единого звука. Что ж, Чейз, ты зря выбрала в противники самого упрямого осла во всем мире (и, кстати, это было доказано не единожды).
– Скажешь что-нибудь перед тем, как станешь молить о пощаде?
Она кусает губы. Знает, что если хоть пискнет, я буду считать себя победителем. Обычно она просто успокаивалась и принимала мою сторону, мол «больному человеку все сходит с рук», но кажется, не сегодня. Аннабет изворачивается в моих руках, резко выбрасывает руку вперед… И вот я уже, кажется, утонул в серебряной, кристально чистой воде. Мне кажется, она просачивается сквозь кожу легким покалыванием. Что ты со мной делаешь, Чейз?
У нее мягкие, самые приятные губы на всей земле. Дурацкое преувеличение, но я отчего-то уверен, что так оно и есть. Последнее время у нас не было таких настоящих, полноценных поцелуев. И все из-за этого дурацкого напряжения, которое мгновенно вспыхивало и искрилось между нами. Я списывал все это на кошмары и наши склоки, но на деле…
На деле я чертовски хотел её. Плечи, губы, шею – всю без остатка, без промедления, без временного ограничения. А Аннабет сторонилась меня как чужого. Что-то пошло не так, а я слишком туп, чтобы понять ее логику и эти механизмы, что шумят в ее голове. Воображала перестала объясняться со мной, в один прекрасный момент, искоренив все страстные, вспыхивающие отношения между нами.
Она прекращает поцелуй так же неожиданно. Отстраняется от меня. Да-да, сейчас она уткнется носом в окно и не будет обращать на меня никакого внимания, в духе ее нового поведения. Я уже готов уставиться на ее затылок, но она по-прежнему уверено смотрит прямо мне в глаза.
– Нам нужно будет серьезно поговорить по приезду, – говорит она как-то отстраненно.
Наверное, я выгляжу, как идиот. Не ответив ничего внятного, я встаю со своего кресла и иду в самый конец автобуса. Там, на заднем сидении развалился Вальдес. Внутри все надрывается и больно ноет, как от рваной, гниющей раны, но что самое страшное, одной амброзией здесь не обойтись.
Я спихиваю ноги Лео с сиденья и усаживаюсь у окна. Зачем я оставил Аннабет одну? Наверное, потому что и сам нуждаюсь в одиночестве. От Чейз веет холодом, пусть она и не похожа на Снежную Королеву или Хиону. И даже если я очень захочу, я не дождусь объяснений, ведь впереди нас ждет «серьезный» разговор. Черт тебя дери, Аннабет! Мы прошли огонь и воду, мы вернулись из глубин Тартара, мы свергли Гею… Что мне еще нужно сделать, чтобы доказать, что я чертовски нуждаюсь в тебе?
Мои пальцы впились в подлокотники. «Серьезный» разговор, что же это может быть? Может, обсудим наше пребывание в лагере? Или новый поиск? Да, было бы не плохо – это объединяет нас. Но я обманываю самого себя, ведь ответ на этот вопрос я давно уже знаю. Воображала решила что-то. Решила не для себя, а для нас двоих. И как бы жутко это не звучало, но, кажется, это конец.
– Я тоже волнуюсь за Би, – неожиданно раздается сонный голос Вальдеса. – Мы оставили ее с Нико, а ты сам знаешь, как он влияет на людей. Через пару дней она станет его копией, а когда вы вернетесь, без разбору котят на улице резать будет.
Меня передергивает. Я совершенно забыл о ней. Я забыл о своем лучшем друге.
– Би слишком … слишком Би, чтобы стать такой же, как Нико. И к тому же, не думаю, что он когда-нибудь резал котят, – я словно оправдываюсь перед собой.
– Все равно, я бы никогда не доверил ее ди Анджело, – обиженно заявляет сын Гефеста. – Даже не смотря на то, что он не такой уж плохой парень.
– Кое-кто крайне незаметно ревнует.
– Я не ревную. Это совершенно другое. Ты бы оставил Пайпер наедине с Нико? – быстро находится друг.
– И что ты предлагаешь? Хирон лично прислал сообщение через Ириду. Отказа бы он просто не принял. В лагере случилось что-то серьезное, – отвечаю я, прижимаясь лбом к прохладному стеклу. – Би славный человек, она будет с ним настолько милой, что Нико вряд ли сможет включить режим «сволочь», а мы, в свою очередь, постараемся закончить со всеми проблемами, как можно быстрее.
– Что, до сих пор с ним не в ладах? – спрашивает Лео.
Ненавижу его за эту прямолинейность. Вообще, мы стали здорово ладить с сыном Гефеста. Лео, прежде смешной и добрый парень, в последнее время стал слишком угрюмым и серьезным. Возможно, поэтому я, наконец, увидел в нем не только клоуна, но и живого, ранимого и храброго человека. Хотя не человека, а воина. Мой палец нервно скользит по поверхности запотевшего окна.
– Я не смог спасти Бьянку. Единственного, по сути, близкого ему человека. Он ненавидит меня, Лео.
– Кажется, он ненавидит всех вокруг, – с кривой усмешкой говорит тот. – Только ты зря так считаешь. Тебя он выделяет среди остальных.
– Да, я думал все дело в Аннабет…
Но Лео только качает головой.
– Куда более вероятно, дело тут в тебе.
– Я согласен с Лео, – фонит сиплый голос Грейса.
Джейсон устало зевает и облокачивается на спинку сиденья. Кажется, Пайпер по-прежнему спит. Он деловито поправляет кофту, наброшенную на плечи девушки. В действительности, за те полгода, что мы не виделись, никто из нас не успел кардинально измениться. Мы настолько привязались и привыкли друг другу, что какие-то несколько месяцев разлуки лишь подтверждают нашу «кровную связь». После заточения Геи это стоит воспринимать буквально.
– Зря вы так о нем, – начинает тот шепотом. – Вы не хуже меня знаете, как тяжело ему пришлось.
– Если ты не в курсе, нам всем здесь пришлось не сладко, – встревает Лео.
– Ты знаешь, о чем я. Я имею в виду… Он не желает общаться с нами, но может на то есть причины?
– Я отношусь к нему как к родному брату. Да, я готов защищать его до самой смерти, просто потому что мы … Мы – семья, Джейсон, и малоприятно, когда член твоей семьи сторонится тебя, – грубо отрезаю я.
– Я понимаю тебя, Перси. Но у всех нас есть свои мотивы и причины, – тихо произносит друг.
Я кошусь в сторону Аннабет. Она рисует на окне, точно так же, как и я. Выводит резкие, прямые линии, словно выплескивает свой гнев на несчастное, запотевшее стекло. Почему же это происходит? Почему с нами? Мы же одно целое. Мы… Мы – это мы. И я действительно считаю ее одним из самых главных членов своей семьи. Разве что, Зазнайка не разделяет моего мнения.
– Однажды мы узнаем правду.
Джейсон отворачивается. В прорезь между креслами я замечаю, как он обнимает спящую Пайпер. Он говорил не об Аннабет. Я уверен, что о наших проблемах он даже не догадывается. Тогда о ком? О Нико? В чем тогда состоит его правда? Да этот парень одна ходячая энциклопедия тайн.
Я вздыхаю и отворачиваюсь к окну. Мои рисунки стали линиями стекающих капель. Когда же это кончится, отец? Разве я недостаточно сделал для вас? Для всех твоих божественных дружков? Разве не достаточно ощутил вкус потерь? Или есть какой-то лимит, который я должен пересечь, пожертвовав и потеряв все на свете, чтобы вы, наконец, оставили нас в покое? Или снова скажешь, что это судьба? Мойры предписали мне судьбу страдальца, или ты, когда встретил мою маму в Монтауке?
Стенной дождь за окном только ухудшает мое настроение. Черт, это же декабрь, Посейдон. Хватит издеваться. Внутри ощущение пустоты. Как будто внутренности заменили шариками из пенопласта, что теперь качаются на волнах моей крови, задевая мышцы и хребет. Почему же все так сложно?
