– Это я тоже назвал. «Не выходи замуж за железнодорожника» – это тоже, это была вторая причина моего поступления в институт.
– И ты его не закончил, в отличие от Кельми?
– Ну, я подумал, что не хотел подставлять под угрозу жизни моих соотечественников, потому что инженер из меня был никакой. Потому что я на лекциях писал какие-то ноты, какие-то тексты.
– Значит, ты ушел из вуза, но при этом в армию тебя не забрали? В те времена ведь сразу забирали в армию студентов, которые были отчислены.
– Я 17 лет прожил в военном гарнизоне. Я свое отслужил. Там не буду выдавать тайны, но мы жили на границе. Поэтому я слушал постоянно музыку западных радиостанций, которые не глушились, в отличие от Москвы.
– А, ну да, ты же в Мурманске жил…
Вскоре после рождения Владимира его отца перевели на Северный флот в гарнизон «Спутник» Мурманской области. Володя учился в школе № 5 поселка Печенга, был отличником, с детства увлекался музыкой, учился в музыкальной школе по классу скрипки. С 5 лет играет на электрогитаре. Первую песню написал в шесть лет. С 1978 по 1983 год учился на духовом отделении Днепропетровского музыкального училища имени Глинки по классу флейты у Сергея Дмитриевича Пятова (ныне – главного дирижера оркестра цирка, солиста камерного оркестра «Времена года» имени Гарри Логвина). Несмотря на то что Кузьмин начал обучение на флейте с нуля, скоро он обогнал своих однокурсников, а для госэкзамена выбрал самые трудные вещи – «Сюиту № 2» Баха, «Поэму» Жанны Колодуб и «Полет Шмеля» Римского-Корсакова.
– Да, это было в Прибалтике, на Севере, на Юге, на Востоке… Солдаты меня научили играть на гитаре, на кларнете, на флейте. В общем-то, в шестом классе мы уже играли «Битлз», «Роллинг Стоунз» и свои песни на школьных вечерах и на солдатских в Доме офицеров. То есть и для меня вот эта музыка («Битлз», «Роллинг Стоунз»), это было, как, в общем-то, для других ансамблей. «Самоцветы» там и так далее.
Из интервью «Музыкальной правде» (№ 42 от 20 сентября 1996 года):
«Все началось с радио. Мы жили в маленьком военном гарнизоне на границе с Норвегией, и один человек посоветовал мне поймать волну, где, по его словам, крутили “Битлов”. Причем я спросил его, кто такие “Битлы”, и он сказал, что это такие нищие музыканты, лохматые, они бедные, ходят и воют высокими голосами, играют на гитарах и себе таким образом зарабатывают на жизнь. Причем “Битлы” бывали шведские, польские, норвежские и т. д. И вняв его словам, я нажал на кнопку приемника и таким образом приобщился к музыкальной культуре. Этот же человек показал мне несколько аккордов на гитаре. Уже через неделю я собрал тех, кто хоть как-то на чем-то играл, и сделал рок-группу. Она называлась “Аэлита”. Играть мы начали почему-то сразу свои песни».
– Вы старались каверы один в один делать или что-то свое?
– Да нет, я даже сочинял русские тексты.
– К битловским песням?
– Да, было такое.
Как Градский свою бабушку спас
Это не было «разговором для интервью». Мы с женой просто приехали навестить Александр-Борисыча, а по дороге созвонились с Мишей Леонтьевым, и он присоединился к нам в привычном формате кухонных посиделок. Точно даже не скажу, когда это было, помню только, что Михал-Владимыч должен был в ночь улететь куда-то с Путиным, но в результате проебал все это дело и президентский борт поднялся в воздух без ведущего программы «Однако» и вице-президента «Роснефти». Говорили мы о многом, но эпизод с бабушкой я по-партизански записал на iPhone, поскольку история показалась мне живописной и поучительной. Но поскольку она была как бы off record, то «ненорматив» представлен в ассортименте, Градский этим знаменит, чего греха таить.
– Бабушка по материнской линии – Градская, урожденная Павлова, Мария Ивановна, домохозяйка, умерла в 80-м году. Чего ты про нее можешь сказать?
– А че надо говорить?
– Ну, какая она была? Нет, ну реально – расскажи про бабушку?! Ты же ее скрывал.
– Здрасьте вам! Ничего я не скрывал. А про Розу Ильиничну сказано там в энциклопедии этой что-нибудь?
– Да, что она «бабушка рок-н-ролла».
– Все правда: она котлеты всем делала. Фрадкина Розалия Ильинична. Работала секретарем-машинисткой. Умерла в Москве в возрасте 100 лет.
– Розалия Ильинична где жила-то физически?
– Со мной. Чверткина она, урожденная Чверткина. Ну она умерла… В 96-м году. Она уже лет 6–8 жила у дяди Яши.
– А вот про дядю Яшу вообще ничего в энциклопедии нету. То есть она жила с тобой до какого-то момента…
– Всю жизнь жила.
– То есть она и Ольгу знала?
– Здрасьте, она ее учила готовить.
– А, то есть она была такой бабушкой, которая тобой занималась? Ты вообще бабушкин сын-то или родительский? Вот кто тебя растил, когда ты ребенком был?
– Мама.
– Она разве сидела с тобой?
– Ну, до 14-ти, а потом все, пиздец, я уже сам себя растил. Ну, бабушка меня не растила, мы с ней вместе жили. Я ее сам в какой-то степени растил.
– Она реально до 100 лет дожила?
– Да. На 101-м скончалась. Я в 86-м году ее… ну как сказать? Спас, считай.
– ???
– Ну она заболела. А я был в Крыму. Ее в больницу папа положил. Не могли ее вылечить от воспаления легких. И закололи ей всю жопу так, что у нее все там в синяках было, в пролежнях. Два с половиной месяца. У нее просто было воспаление легких. Они лечили какой-то хуйней ее. Папа мне телеграмму прислал, что типа «бабушка еще чуть-чуть и ку-ку, давай возвращайся…».
– А ты с Ольгой там был? С детьми?
– Да, конечно. Я вернулся.
– А Ольгу оставил?
– Нет, все вернулись, прилетели. Это было там два дня. Пошел в больницу. Врач вдруг меня видит – у меня ж другая фамилия, извините. А он мой поклонник. И доктор говорит: «Это что же, ваша бабушка? Чего у нее другая фамилия?» Я говорю: «Блин, а почему у нас должна быть одна фамилия?» Она – Фрадкина. Но я-то Градский. Я спрашиваю: «А чем вы лечите?» Он говорит: «Вот так-то, так-то…» Я говорю: «И чего?» «Ну вот, температуру не можем сбить». Я звоню папе. Он говорит: «Сань, ну давай с квартирой чего-то будем делать. Переоформлять». Я говорю: «А чего переоформлять?» «Ну, вот, бабушка ку-ку уже, видимо». Там как бы уже все решили, договорились, конец ей. Но она действительно в отключке была. Ей закололи все, что можно было заколоть. И температура не уходит. И она лежит, и вроде и не умирает, но и не выздоравливает.
– В сознании при этом?
– Да. Но плохо ей, стонала. Иду к врачу. Он уже бздит, типа, как быть-то? Но сделать ничего не может, как я понял. А вечером звонит отец, говорит: «Слушай, у нас тут на работе одна женщина вылечила своего 90-летнего папу таким вот каким-то лекарством. Потому что есть антибиотики сильные, которые лечат, но пожилым людям нормально. Называется “Клафоран”». Я еду опять к врачу. Говорю: «Вы такое знаете лекарство “Клафоран”?» Он говорит: «Знаю». Я запомнил все о нем. Я говорю: «А оно есть у вас?» «Да что вы?! Это дефицит-хуецид, дорогая хуйня». Всего 100 рублей стоят 20 ампул. «У нас таких денег нет. Вот колем ей “Амидопирин”, хуйню, поэтому не действует». Они колют, и не действует. Я звоню Боре Кочерову, такой у меня был друг, мы с ним в Алуште тусовались в лагере партийном. А он зав. начальника аптекоуправления города Москвы. Говорю: «Боря, мне нужен “Клафоран” срочно». Он говорит: «Щас». В трех аптеках: в одной 6 ампул, в другой – 2 и еще две в третьей аптеке.
