– Вам помочь, господин маг? - глухой, отрывистый мужской голос, решительный тон.

– Да, - помедлив, откликается граф. - Я его сейчас подержу - а вы промоете рану этим раствором. Сможете?

– Конечно, - коротко откликнулся цыган.

Твердо схватившие за предплечья руки, извиняющееся:

– Потерпи, Григ, - и выворачивающее наизнанку жжение в плече. Словно к ране приложили раскаленную головню, а не чистую тряпицу, пропитанную раствором.

Крик, истошным воем вырвавшийся из грудной клетки; выворачивающие суставы судороги; огненный шар, взорвавшийся под закрытыми, вроде бы, веками.

Женский взвизг:

– Ааа!! Прекратите немедленно!!! Я не могу на это смотреть!

И сдвоенный мужской рык:

– Так уйди, дура!!!

И вот, извернувшись в непостижимом вольте, резко рубанув по тянущейся вслед плети, ты плавно опускаешься на землю, уравновешивая поднятую в машинальной защите шпагу чуть отставленной в сторону рукой, и…

И вдруг видишь, что защищаться больше не от кого… Конец. Финиш. Покой.

Счастье?

– Не смей!!! - гневно кричит рядом граф и отвешивает Григу хлесткую, обжигающую кожу пощечину. - Даже думать не смей, маг чертов!!!!!

Плечо словно в огне. Если слезы единорога давали хотя бы приблизительно такой же эффект, то Линте можно ставить памятник. И ещё удивительно, что не надгробный…

Да, счастье… Просто уйти. Дать обнять себя целеустремленному ветру и поднять в воздух, словно только-только учащуюся летать птицу. И раствориться в волшебном напеве, что звучит по ту сторону. О нет, там отнюдь не царит безмолвие - напротив…

МУЗЫКА. Терпкая, горькая, страстная, безумная, бесконечная, сильная, жестокая. Мучительно медленно разливающая тягучее пламя яда в груди. Резким росчерком стали бьющая по глазам. Щедро посыпающая свежие раны горстями горькой соли. Осторожно ласкающая душу в нежных ладонях. Опасно небрежно ранящая обнаженные нервы тонкими лезвиями струн. Равнодушно струящаяся густой янтарной смолой на еловый ковер неосторожно раскрывшейся души…

Между зубами насильно протискивается лезвие кинжала, и в горло тонкой струйкой течет, словно расплавленный свинец, тягучее, раздирающее в клочья легкие, зелье…

Григ надсадно кашляет, в судорогах бьется, силясь вырваться из четырех прижимающих его к скамье рук, но тщетно.

– Не надо, не уходи… Возвращайся туда, откуда пришел.

Спокойный, чуть горьковатый тон. Тонкая легкая рука, прохладно коснувшаяся пылающего лба. Рубиновые отблески в черных волосах. Сочувствие в янтарном взгляде.

– Почему?

– Потому что это слишком нелепая смерть для Избранного.

– Избранного? Для чего?!

Легкий изгиб тонких губ, неопределенный взмах рукой.

– Узнаешь. В свое время.

– И кто же меня избрал? - не хочется оскорблять Это место и Эту женщину сарказмом, но он рвется с губ сам собой. Привычка - вторая натура.

– Тот, кто имеет право…

Легкое прощальное прикосновение тонких пальцев… или щекочущего крыла.

Право… Право на жизнь. Право на смерть. Право на выбор…

– Вот так, давай! Вдох-выдох… Ну!

Григ с трудом открывает глаза и едва различает в склонившейся над ним темной фигуре гневно нахмуренного графа. Воздух обжигающим потоком врывается в неровно содрогающиеся легкие.

– Вот так, отлично! - радуется маг, ловя относительно осмысленный взгляд дисцития и удовлетворенно усмехаясь. - А теперь, почтеннейший, помогите мне перевернуть его не бок. Нет, не резко, а потихоньку, только ещё одного болевого шока нам не хватало… Вот так…

В затылке что-то печально хрупнуло - и мир быстро выцвел перед глазами, растворившись в темноте. Самой обычной: теплой, влажной и всеприемлющей.

Чуткая теплая рука легко касается лба, снимает уже нагревшуюся мокрую повязку и полощет её в холодной воде, резко пахнущей уксусом.

Они разговаривали, даже и не подозревая, что подопечный начал смутно и невнятно, но уже осмысленно вычленять из потока порхающих вокруг звуков слова и фразы. А тот не спешил ставить их в известность.

– Ну, как, господин маг? Ему хоть лучше?

– Лучше, - коротко отвечает тот. Голос невнятный, словно граф торопливо пьет или ест что-то. - Настолько, насколько это вообще возможно в его положении.

Цыган недоуменно смотрит на мрачного мага. Григ, чье сознание ещё колеблется на грани между явью и беспамятством, этого, разумеется, не видит, но догадывается по затянувшемуся молчанию.

– А что ж такого дурного в его положении? Жар небольшой, его и до конца сбить можно - но сами же сказали, что это даже к лучшему: организм борется. А что рана не затягивается - так это само собой: ещё и двух суток не минуло…

У Грига перехватило дыхание. "Само собой"?! Да у чародея, да ещё магией же леченного, от раны на второй день должен остаться только тонкий розоватый шрам и легкий зуд - не больше! Исключение, конечно, составляют те, которые нанесены заговоренным оружием, но о нем той ночью и речи не шло. Так, зараза какая-то жвалом пырнула…

– Не затягивается? - с угрюмой насмешкой переспросил маг, уже проглотив то, что мешало ему говорить. - Милейший Инцар, это было бы ещё пол беды. А она, если вы видите, даже и не закрывается. Если бы не постоянно подновляемое кровеостанавливающее заклинание - он был бы уже мертв.

Григу стало совсем нехорошо. Ужасно захотелось резко открыть глаза и известить всех о своем возвращении в бренный мир, чтобы они прекратили нести чушь и пугать его почем зря. Но тщательно взлелеянное за пятнадцать лет учебы самообладание удержало его от этого очевидно глупого поступка. Потом будет ещё хуже: видеть улыбки и шутливые разговоры, а самому высматривать за каждым взглядом, каждой фразой свой смертельный приговор. Уж лучше сразу узнать все до конца: пора заказывать домовину у знакомого мастера - или ещё можно поотравлять жизнь врагам.

– И вы не можете ничего сделать? - звенящий, виноватый голос Рансаны. Снова опустившаяся на лоб холодная повязка.

Мрачное молчание послужило ей лучшим ответом, не требовавшим дальнейших пояснений.

Григ мысленно выругался - и провалился в небытие.

Робко трепещущие на фитильках нежные лепестки тепло-розового пламени распускались трепещущим цветком, ласково оплавляя воск. Плясали призрачные тени, отгороженные гранью огня, воздух нависал прозрачным горячим маревом, таинственно колышущимся вокруг выхваченного светом пространства. По гладкому боку свечи быстро скользнула капля жидкого воска, оставляя за собой неровный след. Сами невысокие стебельки свечей казались полупрозрачными, озаренные неверным, пляшущим даже в неподвижном воздухе светом.