– Александр Павлович скрывал свою принадлежность к «Хронике» или это было в дружеском кругу известно?

– Никто из причастных к «Хронике» до 1973 года не ставил под информацией своих фамилий. А когда арестовали Якира и Красина, трое – Сережа Ковалев, Таня Великанова и Таня Ходорович – объявили, что они ответственны за распространение «Хроники». Собрали пресс-конференцию с иностранными журналистами.

– Вам никогда не казалось, что напрасно Александр Павлович занимается этими вещами?

– Мне казалось, конечно! А им нет. Конечно, и я говорила, что все это зря. Ну разве здесь что-нибудь когда-нибудь будет (смеется).

– Вы считали, что это бессмысленно, потому что не принесет никакого практического результата?

– В общем, конечно. Я всегда переживала, что с ним что-то случится, если он поздно возвращался. И действительно бывало. Его однажды посадили в машину и катали по всей Москве, провезли мимо Лефортовского изолятора, потом провезли еще где-то, ну, с намеком. А потом где-то далеко, на Кутузовском проспекте, по-моему, высадили.

– Это уже ближе к аресту было?

– Да, это было близко к аресту.

– Своего рода предупреждение.

– Да.

– То есть к 1980 году, к моменту ареста, вы были уже внутренне готовы, что Александра Павловича арестуют? Или это все-таки было для вас неожиданностью?

– Неожиданно, конечно. Нет, я знала, что его арестуют, предчувствовала. Поэтому я всегда думала: вот его нет и нет, а вдруг его уже арестовали? И в тот день, когда его арестовали, я ушла на работу, я рано уходила, в половине девятого. Я ушла на работу, а здесь Женю надо было проводить в школу, она в первом или во втором классе была. Так за ними [за А.П. и Женей] шел товарищ, наблюдал, куда они идут. И так же в детский сад проводили Олю. Да, очень веселая была жизнь, конечно. Вот в 1976 году, в декабре, 10 декабря, когда была годовщина Декларации [прав человека], Александр Павлович собрался в прачечную. Олька маленькая была, она в августе родилась, ей было четыре месяца или пять, я с коляской стояла у нас на крыльце и вижу – машина подъехала, и выходит оттуда тип какой-то. Походил-походил, сел опять в машину. Потом вышел Александр Павлович, пошел в прачечную, через двор надо было идти, и товарищ вышел из машины и пошел следом за Сашей. Саша говорил, что он был и в прачечной, стоял, пока тот сдавал свое белье. Или вот у нас там, наверху (мы тогда наверху жили, в том же доме, где теперь, но выше, на последнем этаже), от старого дома остался дымоход, раньше там было печное отопление, и там Саша однажды услышал шуршание какое-то. Саша утверждает, что там было подслушивающее устройство.

– То есть вы считаете, что вас подслушивали?

– Да, подслушивали. Вот за Сашей следили – об этом Саша несколько лет назад рассказывал в интервью журналу «Большой город». Я сначала не верила, что следят лично за ним. И вот мы однажды поехали в гости к Юре Гастеву. Троллейбус шел по Олимпийскому проспекту в сторону Выставки [народного хозяйства]. Когда мы только вошли в троллейбус у нас тут, под горкой, я увидела, что за троллейбусом стоит машина. Саша говорит: «Ты наблюдай, наблюдай…» А я не верила. Я смотрю в заднее стекло – только мы отъехали от остановки, машина двинулась и ехала ровно за нами. Когда мы остановились, вышли, машина тоже остановилась и стояла, пока мы были в гостях. А потом снова за нами поехала. И тут я поверила: «Правду говоришь, а я не верила…»

Двухэтажная кровать, построенная с помощью охотника Николая Пруса. На верхнем этаже слева направо: Юля Кронрод, Яша Кронрод, Сема Кронрод, Женя Лавут, Оля Лавут, Татьяна Лавут. Стоит: Александр Лавут. Чумикан, 1984

© Из архива Симы Мостинской

– Как его арестовали?

– Я была на работе. Незадолго до этого у нас был очень обширный обыск. Тогда я тоже была на работе… А арестовали его 30 апреля, под май, близились нерабочие дни. В тот день, когда Сашу арестовали, было четыре обыска в четырех квартирах одновременно. Мы, Мартинсоны, Гастевы и, кажется, Эми Ботвинник. У нас они очень долго копались. И ко мне в МГУ приехала жена Сережи Ковалева и говорит: «Сима, собирайся, иди скорей домой, Сашу арестовывают». А он тянул, то говорил, что кофе надо выпить, то еще что-нибудь… Он тянул-тянул – хотел, чтобы я пришла. И так получилось, что я приехала домой, а они все еще копались. Кофеек Саша попил, а потом пошли вниз уезжать. Я хотела ехать, но они не разрешили, в машину не взяли никого. Но мы с одной сотрудницей Сашиной на троллейбусе поехали в прокуратуру. В прокуратуру его повезли.

– На Дмитровку?

– Нет, в районную, на Пятницкой. Жданов была фамилия следователя, который Сашей занимался. Ну, и мы поехали за ним. Пришли – пустая прокуратура, предпраздничные дни. Мы прошлись по коридорам, и в одной комнате была приоткрыта дверь. Я туда заглянула и вижу – сидит Саша, а с ним беседует этот замечательный Жданов. Беседовали-беседовали… А мы решили ждать с этой женщиной. Ждали-ждали, а потом услышали стук – хлопнула дверь. Вышел из этой комнаты этот товарищ, Саша был уже с руками назад, не помню, были ли наручники… нет, наручников не было, он идет – перед ним милиционер, и за ним милиционер. Он с третьего этажа спускался. А мы следом. И я смотрю, как он спускается. А он повернул голову и говорит: «Сима, 190-я, прим.».

А они зашикали, нас стали гнать оттуда. Но мы все равно посмотрели. Провели его… Я сразу побежала к автомату позвонить, за мной шли два человека. Но я была не одна, была вот с этой женщиной. Мы вошли в телефонную будку, а они остановились около будки и ждали, пока я поговорю. Но я только сообщила статью, а там Софья Васильевна [Каллистратова] подняла уже сразу бучу.

Ну, вот так его и арестовали. Нашей Ольке было 4 или 5 лет, она 1976-го, она кричала: «Женька, давай соберемся и пойдем подкоп устроим, дедушку освобождать!»

– А они ездили в ссылку к нему потом?

– Да. Олька там даже ходила в школу. Я сразу ушла с работы и жила у Саши по полгода. Оставаться дольше я не могла, так как меня могли лишить прописки.

– Его отправили в ссылку после трех лет лагеря?

– У него же два приговора… Второй добавили в лагере [в 1983 году], это была ссылка – пять лет. И я сразу к нему поехала.

– Где Александр Павлович отбывал ссылку?

– Село Чумикан Тугуро-Чумиканского района Хабаровского края. Ехать надо было так: самолетом до Хабаровска, потом от Хабаровска до Николаевска-на-Амуре самолетом и третьим маленьким самолетом до Чумикана.

Это был районный центр, там всего пять населенных пунктов было в районе. Но я бы туда поехала еще, если бы там Саша был (смеется).

– Чем он там занимался?

– Сначала он был разнорабочим. В основном таскал разные тяжести – мешки, бочки, очень уставал. Как-то раз уронил на ногу бочку какую-то, у него вот такая яма здесь, в икроножной мышце, образовалась. А потом ему дали очень престижную должность – кочегара. На его дежурство я приходила в котельную. Чай кипятили, он чифирь пил. Ну и работал. Тяжелая была работа, конечно, топили углем, и ему уголь надо было подсыпать все время. Отапливался совхоз, контора и еще несколько домов – дом директора совхоза и некоторых сотрудников…

– Какое к нему было отношение среди местных жителей?

– К нему – просто потрясающее! Его очень уважали все. И относились к нему хорошо… Но на работу не взяли. И я пошла тоже на работу устраиваться, пошла к председателю горисполкома, сказала, что я могу преподавать математику. Поговорила-поговорила – «Нет, мы не можем вас взять на работу, у вас такой муж…»

– Причем это были уже соответственно 1984–1985 годы, уже перестройка, можно сказать, маячила.

– Я потом пошла работать ночным сторожем в совхозе. Неприятная, конечно, работа, но ничего. Откуда бралась смелость… Я ходила одна в темный поселок. Все спят, я иду, у меня ни нагана не было, ничего. Но я все равно ходила (смеется). Мне надо было пройти все склады. Склады там всякие были, и продовольственные, рыба, икра в чанах стояла красная, потом одежда всякая… Я обойду, посмотрю все замки. Входить туда нельзя, замки висели. Сараи большие. Я подходила, трогала замок и шла дальше. А Саша в кочегарке был.