До командировки Иван Фомин считал себя интеллигентом, гордился познаниями в политике, был большим сторонником всяких теорий «прямой демократии», «политики микропартий и малых организаций» и всего подобного. К тому же Ивану хронически не хватало денег, в чем он обвинял власть. Бунт в Коразон-дель-Фуэго журналист воспринял с симпатией. Но после недели в охваченном волнениями городе Иван переменил мнение. Причем настолько резко, что одним из первых репортеров обратился в армейский пресс-центр за аккредитацией, когда первые отряды солдат закрепились в черте города.
Во время тяжелых уличных боев армии с повстанцами группа Ивана повидала многое. И простреленные стены, под которыми скопилась и засохла кровь. И развороченные обстрелами жилые дома. И избитых до полусмерти пленных «активистов». Но Иван видел и другую сторону. Он видел растерзанные семьи городских полицейских и просто богатых жителей еще до начала войсковой операции. Среди протестующих активно говорили про «эскадроны смерти», полицейские пытки. Однако, когда Иван задавал вопрос: «А расскажите примеры из вашей жизни, когда вы терпели насилие от полиции», люди терялись, показывали одинаковые видеоролики из Олнета или злились. Из нескольких десятков интервью меньше пяти человек рассказали реальные истории, и там не было ничего страшнее побоев. А толпа, идущая по адресам и убивающая целые семьи, была перед глазами. Видел Иван и двух пожилых профессоров университета, докторов философии, с ученым видом прогуливающихся по двору и спорящих про то, когда наступит на Лагарте «свобода совести и личности», сколько поколений людей должно смениться, а в считаных шагах от них студенты сгрудились на крыльце и не давали репортерам рассмотреть два трупа в гражданской одежде, которые кто-то истыкал ножом и попрыгал на них, выгоняя кровь из ран. Почему-то Иван особенно хорошо запомнил отпечатки ног в запекшейся крови на вершине главной храмовой пирамиды Коразона, следы ботинок, кроссовок, босых ног. Он увидел их, когда армия выбила засевших на вершине снайперов и пустила к пирамиде съемочные группы. Именно на верхней площадке храма резали глотки пленным полицейским, а толпа или ликовала, или отворачивалась.
Еще Иван с первых дней много раз слышал лозунги: «Свобода от христианских догм и власти гринго» (то есть от власти неиспаноязычных, не-латинян). А поскольку он был в некотором роде «гринго» и понял, как от него намерены в дальнейшем «освободиться», репортер быстро выбрал сторону в разгорающейся войне. Да так выбрал, что решил не уезжать в безопасную столицу, где обыватели высокомерно отмахивались: «Что власти, что демонстранты – мрази», вызвался возглавить съемочную группу. Такое решение Фомин еще принял, поскольку большая часть журналистов упрямо продолжала работать на оправдание повстанцев, даже после обязательной аккредитации и некоторой цензуры со стороны армейского пресс-центра. Иван хотел показывать события с правильной точки зрения, как сам ее понимал.
В колледже Иван проходил специальный курс фронтовой журналистики, включавший и подготовку под гипнозом, но почему-то все равно было очень страшно. Пока снимали и работала аппаратура, Фомин как-то отрешался и выглядел спокойным. А вот после колени подгибались, руки трясло, и приходилось пить сердечное лекарство.
Группу Ивана простые солдаты пусть и с недоверием, но терпели. А вот офицеры большей частью принимали хорошо, поскольку на проверке его репортажей никогда не находили ничего порочащего армию и полицию. Особенно хорошую репутацию Иван приобрел после третьих суток штурма, когда к его группе неожиданно пришло репортерское счастье. Они втроем снимали абсолютно опустошенную улицу, по обе стороны только развалины домов, впереди – ни души, как вдруг показался низко летящий армейский флаер. Громкоговоритель на нем повторял: «ГРАЖДАНЕ!!! НЕ НАРУШАЙТЕ ЗАКОН!!! СДАВАЙТЕСЬ ПРЕДСТАВИТЕЛЯМ ПЛАНЕТАРНОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА!!!» Под брюхом у летающей машины на тросе с крюком раскачивалось человеческое тело. Неожиданно мертвец зацепился за стену дома, сорвался с крюка и с влажным звуком рухнул на мостовую прямо перед удивленными репортерами, которые все засняли. Иван же, вместо того чтобы опубликовать этот материал, отправился в войсковой пресс-центр и передал запись военным. Им же он подтвердил, что запись удалена со всех запоминающих устройств его группы. Оператор тогда здорово бушевал. По его словам, «второго такого удачного кадра не будет». Но Иван видел то, что не попало в «удачный кадр». На торсе (что от него осталось, а не растеклось при ударе о землю) было много свежих неглубоких зарубок. Вполне может быть, жертву так пытали солдаты, но ранее Иван замечал, как боевики делают такие аккуратные надрезы на себе после каждого убийства сторонника властей. Было возможно разобрать на теле и несколько интересных татуировок, в частности перевязанное черной лентой сердце, у банд «Ацтлана» это означало убийство женщин и причем не позорное, а по требованию руководства банды. Также Иван знал, что не все, кто увидят кадры мотающегося на крюке тела, будут утруждать себя изучением контекста, и неизбежны манипуляции. Нежелание обывателей искать, что не влезло в кадр, искать в глубинах очень огорчало, но именно поэтому Иван передал запись военным.
Устроивших неприятный инцидент с тросом солдат каким-то образом наказали. Случай все равно попал в Сеть, один из боевиков умудрился заснять мотающийся на крюке труп через коммуникатор и выложить в Олнет, несмотря на информационную блокаду, может, с помощью других журналистов. Но Ивана лично поблагодарил командир наступающей группировки, генерал Ориэма, и согласился сразу же дать ему небольшое интервью.
Коразон блокировали четыре полностью укомплектованные механизированные бригады, два инженерных полка, артиллерийские орудия особой мощности, куча полицейских отрядов, в общем, много чего стянули под город. Однако большая часть этой силы стояла без действия в оцеплении. Город штурмовало несколько ударных групп общей численностью свыше пехотной дивизии.
Университетский кампус принял первый удар правительственных войск. Сначала высадили с летающих машин десант, и фактически сразу, продавив укрепления на окраине города, в кампус ворвались бронетранспортеры и пехота.
Повстанцы в университете оборонялись храбро, но были разбиты. Не помогло даже то, что, кроме студентов, там дрались матерые боевики, многие с опытом городских сражений.
Закрепившись в кампусе, армия нанесла еще несколько ударов, вгрызаясь в город. На четвертые сутки боев повстанцев вытеснили из храмового квартала с его огромной пирамидой Кецалькоатла, бога ветра. На пятые сутки армия в основном контролировала деловой центр – его пять высотных зданий-башен, господствующих над городом. Убедившись, что с этих удобных точек больше не будут стрелять по армейским флаерам переносными самонаводящимися ракетами, генерал дал войскам время на небольшую передышку. В ночь на восьмые сутки началось продвижение армии в плотную застройку спальных районов.
Теперь широко применялись десантные войска. Флаеры постоянно кружили над городом. Небольшие группки элитных солдат забрасывали совсем недалеко, всего в паре кварталов впереди основных сил. У десантников была всякая продвинутая разведывательная аппаратура, просвечивающая стены ближайших зданий, запоминающая, кто из мечущихся рядом людей брал в руки оружие, а кто – просто «живой щит». Десантники и наводили на повстанцев огонь артиллерии. После подготовки армия начинала движение вперед, а десантники либо обстреливали идущее на помощь боевикам подкрепление, либо стреляли в спины отходящим, лишая отступление упорядоченности. Так медленно, но методично войска отбивали квартал за кварталом.
Боевики «Ацтлана» делали ставку на маневренность и скрытность, на отличное знание местности и то, что армия скована присутствием гражданских. Но даже они не могли тягаться в маневренности с десантниками, бьющими их, как молот по головам. А роль тяжелой наковальни играла пехота на импортных бронетранспортерах с крупным калибром на башнях. Основным транспортом повстанцев был обычный гражданский внедорожник, на котором пастухи объезжают свои стада. Такой автомобиль, даже с кустарной броней, пуля из стандартной армейской электровинтовки прошивала навылет вместе с сидящими внутри. Сотни таких тарантасов оставались гореть на улице. И со всем превосходством армии в технике, мастерстве повстанцы умудрялись огрызаться и наносить потери.
