«Чаще всего я встречал Филби одного в пышно обставленном баре гостиницы «Сент-Джордж». Казалось, что Ким хотел поговорить о делах СИС, о людях и, видимо, считал, что я буду рассказывать ему обо всем, что знаю. Такие разговоры обычно проходили, если рядом не было журналистов. Я беседовал с Филби точно так же, как бы я разговаривал с любым бывшим сотрудником разведки. Я считал, что, если он до сих пор поддерживает контакт с сотрудниками СИС, вполне справедливо зародить у него определенные сомнения».
Судя по документам, полученным на основе Закона о свободе информации, ЦРУ считало, что у Филби был источник из числа высокопоставленных сотрудников американской разведки, который раскрыл ему некоторые сведения о тайных операциях ЦРУ. Согласно этим документам, ЦРУ было убеждено, что один из его сотрудников, Уилбур Крейн Ивлэнд, рассказал Филби об операциях ЦРУ на Среднем Востоке и в Америке, в том числе о планах по свержению правительства Сирии в конце 1956 года и об усилиях американской разведки по организации выборов в Ливане в 1957 году в пользу режима прозападного политического деятеля Шамуна. В документах ЦРУ говорится о допросе сотрудником американской разведки Элеоноры Филби после побега ее мужа. В протоколе допроса от 1 ноября 1965 года говорится: «Госпожа Филби заявила, что, по словам ее мужа, ему нужно провести лишь один вечер с Биллом Ивлэндом, чтобы узнать о всех операциях, которые он проводит».
Директор ЦРУ Аллен Даллес использовал Ивлэнда (в 1988 году ему было 69 лет) в качестве специалиста по улаживанию трудных дел на Среднем Востоке и в Африке. Ивлэнд поставил под сомнение точность документов ЦРУ, заявив, что с Филби он никогда не вел себя несдержанно и что сам факт его общения с Филби в Бейруте положил конец его разведывательной карьере. Конечно, проблемы Ивлэнда можно понять. Поскольку СИС доверяло Филби настолько, что использовало его в своих ойерациях, любой сотрудник ЦРУ вправе считать, что Филби реабилитирован. Очевидно, Ивлэнд был не одинок в своем убеждении. Что касается других сотрудников ЦРУ, то, как заявил Джордж Янг: «Филби дружил со всеми американцами в Бейруте. Многие из них болтали. Он был большой мастер втягивать их в беседу».
Но не от них Филби получил точные сведения о вторжении 19 июля 1955 года в Ливан американских морских пехотинцев якобы для восстановления порядка после восстания пронассеровских групп против правительства Камиля Шамуна. Действительной причиной этого шага было опасение Вашингтона, что коммунисты неминуемо возьмут власть в Ливане в свои руки. Филби рассказал об этом журналистам за три дня до высадки пехотинцев. Его коллеги помнят, что Филби выступал не как журналист со своими прогнозами, а как человек, имеющий на этот счет точные сведения. Вряд ли Филби узнал о высадке морских пехотинцев от Ивлэнда, поскольку позднее тот писал:
«Хорошо известный мне сотрудник ЦРУ, работавший в Бейруте, был просто ошарашен нашим вторжением. Я не знаю ни одного работника посольства США в Бейруте, Дамаске или Алеппо — будь то посол, атташе, консул, сотрудник ЦРУ или секретарша, которые считали, что существует хотя бы малейшая «красная угроза» Ливану или Сирии.
Суть в том, что Джон Фостер Даллес (государственный секретарь США), кажется, прогнозировал сообщения своих сотрудников с мест и сделал это намеренно. Почему? Ему нужен был какой-то противник, чтобы сражаться с ним, как пуританину нужен грех».
Филби мог узнать о высадке морских пехотинцев из других американских источников или от своего советского коллеги. Но более вероятным источником могла быть британская СИС, и сделала она это, возможно, для того, чтобы посмотреть, как будет обходиться Филби с этой информацией.
Месяцы проходили, а Филби держался, возможно, на ниточке. Время командировки у Эллиотта кончилось, и он возвратился домой, так и не внеся ясности в дело Филби. Наконец два события: предательство и политический шаг сионистов положили конец карьере Кима Филби как советского разведчика.
22 декабря 1961 года изменил Родине Анатолий Голицин, явившийся с предложением о сотрудничестве к резиденту ЦРУ в Хельсинки. Голицин был сотрудником разведывательного управления КГБ, проводившего большую часть разведывательных операций против западного мира, и в течение двух лет работал в секции информационной службы КГБ по НАТО. Готовясь к уходу на Запад, Голицин наизусть запоминал информационные сообщения, собирал мельчайшие данные об агентах, которые могли бы способствовать разоблачению советских шпионов на Западе. Он сообщил британским службам данные, которые помогли им заполнить пробелы в информации о Киме Филби.
Но это событие само по себе, возможно, и не было бы еще решающим, если бы Флора Соломон, друг семьи Филби, которая познакомила Кима с Айлин и была свидетелем на их свадьбе, не решила обнародовать важную информацию. Мотивы действий Соломон не ясны. По ее словам, в начале 60-х годов, работая на Израиль, она читала сообщения Филби в «Обсервере» и была возмущена их антиизраильской направленностью. Но это неправда, что в статьях Филби были какие-то антиизраильские моменты. Справедливо то, что Филби благосклонно отзывался о Насере, который из-за суэцких событий имел плохую прессу в Великобритании, и он считал, что палестинцам есть о чем горевать. Но ведь Филби был свободным журналистом, а не комментатором, и если какие-то его статьи были направлены против Израиля, «Обсервер» мог бы их не публиковать.
Тем не менее Флора Соломон решила, что она должна «дать Филби отпор». В 1962 году, находясь в институте Вайцмана в Рехоботе, она решила действовать. Находившемуся в Рехоботе лорду Ротшильду Флора заявила: «Как газета «Обсервер» может использовать человека, подобного Киму? Разве они не знают, что он коммунист. Вы должны что-то предпринять». Ротшильд подробно расспросил Соломон и сказал, что подумает, что можно было бы сделать. Когда Соломон возвратилась в Лондон, Ротшильд поинтересовался, не согласится ли она встретиться у него на квартире с сотрудником МИ-5. Сотруднику контрразведки она повторила то, что ранее рассказывала лорду Ротшильду: «В 1937 году перед отъездом в Испанию к ней пришел Филби и заявил: «Я делаю важную работу во имя мира. Вы должны присоединиться к ней, Флора». Как-то незадолго до мюнхенских событий 1937 года Филби отозвал ее в сторону и сказал: «Я хочу сообщить вам, что нахожусь в большой опасности». Соломон заявила сотруднику МИ-5, что из этих замечаний она сделала вывод, что Филби все еще не порвал с коммунизмом, учением, которым он увлекался в Кембридже.
Соломон продолжала: «Ко мне обратились с просьбой встретиться с сотрудником израильской секретной службы Моссад. Они, очевидно, полагают, что у меня есть еще какая-то информация, что я, возможно, расскажу израильтянам больше, чем МИ-5. Мне сказали, что Моссад и МИ-5 работают в тесном контакте. Сказать мне больше нечего, и я глубоко возмущена по поводу заявлений, ставящих под сомнение мою лояльность к Великобритании. Однако я согласилась встретиться с сотрудником Моссад».
Самое загадочное в этой истории состоит в том, почему Соломон решила действовать против Филби именно таким образом. Сначала она заявила, что ее шаг был вызван антиизраильскими статьями Филби в газете «Обсервер», а в беседе с Ротшильдом причиной была названа приверженность Филби коммунизму. Поскольку об этом Соломон было известно по меньшей мере с 1938 года, почему до 1962 года она молчала? Может быть, с политической точки зрения это было удобно сделать именно в 1962 году?
Я пытался внести ясность в этот вопрос в Москве и спросил Филби его мнение о Соломон и мотивах ее доноса на него. Способность Филби прощать вызывает удивление. Филби ответил следующее:
«Флора — это старый друг нашей семьи. Я знаю ее с детства. Обычно мы бывали у нее с отцом. Я встречался с ней несколько раз во время гражданской войны в Испании. Иногда я ловил на себе странный взгляд Флоры, как будто говоривший, что она точно знает, чем я занимаюсь. У нее была трудная жизнь. В последние годы она изменилась, стала ярым сторонником Израиля».
