Воспоминания. Голос Нетленного. Его слова о Судьбе, о смерти, которые Ванесса в точности повторила. И о тех, кто, как им думалось, сумел ее избежать.

"Нет, не смей! Не думай! Этого не может быть, это предрассудки, сказки, крестьянские байки! Это болезнь, всего лишь болезнь, ты же знаешь это, старый дурень, хватит пудрить себе мозги и бояться слов какого-то сектанта-фанатика!"

Он быстро разубедил себя в крестьянских байках, сказках и предрассудках. Однако это далось лекарю нелегко, а ушедший страх оставил после себя липкое, противное ощущение слабости на всем теле. Легкая дрожь пробирала все его тело от малейшей, даже мимолетной мысли о страшном прошлом.

Филипп шел домой. Лучи яркого солнца, медленно ползшего по небосводу, помогали прогнать страх. Он все же сумел вернуть себе прежнее спокойное состояние, заставил себя забыть то, что вызвало в нем ужас. Дал себе слово не вспоминать о нем. Но какая-то крохотная часть его сознания, может быть, и сердца, знала, что такой сильный страх не возникает без причины. И даже больше: эта крохотная часть разума Филиппа знала причину. А причина была в том, что фанатик из секты, именующей себя Нетленными, говорил правду. Но Филипп не верил, потому что не желал верить. Слишком невероятной была правда. Слишком очевидной... И безумно, нечеловечески, чудовищно страшной и жестокой.

Дойдя до своего дома, он уже почти забыл все то немногое, что вспомнил. Его встретила Ванесса. Обошлись без расспросов и разговоров. Та увидела, что все в порядке, и почти полностью успокоилась. Через какое-то время заметно ослабла неловкость в общении. Полностью она растаяла только к вечеру, когда Филипп во время урока признался Ванессе, что ее слова вернули к жизни ужасные воспоминания. Добавил, что ему тогда просто надо было побыть одному и справиться с собой, совладать со столь внезапно и живо нахлынувшим прошлым.

- ...Впрочем, те воспоминания уже прошли... - Закрыл он тему непринужденно.

Лекарь не уточнил, какие это были воспоминания. Ванесса не стала расспрашивать, решив, что инцидент остался в прошлом.

Спустя довольно длительное время после урока Ванесса задала вопрос, от которого Филипп предпочел бы уйти в любое другое время, однако теперь, после вскрытия, это было бы просто нетактично и непрофессионально.

- Филипп, как думаете, болезнь заразна? Эпидемия будет?

Филипп не хотел отвечать, он молчал. Долго. Ванесса не решилась переспрашивать. Ей самой этот вопрос дался тяжело. Наконец он ответил:

- Нам нужно сделать все, чтобы ее не было. Потому как если она начнется, карантин будет очень трудно поддерживать. Это не город, где зараженных можно согнать силами армии и стражи, пусть даже силами наемников, в старую часть города. Местная стража, милиция, набрана из добровольцев. Если начнется эпидемия, они будут спасать своих близких, вытаскивать их из карантина, если они будут больны, или будут наведываться к ним прямо в рассадник чумы. Эпидемия распространится, начнется беззаконие, самоуправство и анархия. Ее сможет укротить только Мартин, он - священник старых времен, ему не привыкать контролировать безумную толпу черни. И я чертовски не хочу, чтобы такая толпа оказалась в его власти. Что бы он нам не говорил, когда все будет плохо, мы станем козлами отпущения. Потому нужно будет предупредить стражу, назначить патрули. И нам самим тоже придется патрулировать, высматривать больных, если они будут, а мне кажется, что они будут. Так что, Ванесса, в самое ближайшее время нас ждет очень много работы.

- Черт... - Пробурчала она мрачно и разочарованно. - А как она будет распространяться?

- Либо в воде, либо... Не знаю. Эта болезнь бубонами и некоторыми симптомами очень похожа на чуму. Может, крысы. Может, блохи. Это, конечно, не довод...

- Это лучше, чем вода, мастер. Тут кругом вода, кругом влага. А блохи только на крысах.

- Которые тоже везде. Ладно, выкинь из головы до поры до времени. Предлагаю поесть и продолжить наши занятия.

- У вас не отбила аппетит такая мерзость, как вскрытие трупа?

- Ванесса, дорогая, если бы каждая мерзость в этом мире отбивала у меня аппетит, я бы умер с голоду, едва родившись на свет. А теперь хватит о грустном и неприятном, в самом деле. Я сейчас буду рад даже краюхе хлеба и вяленой рыбе.

Остаток дня прошел в привычном ритме, в обучении и работе. И вся неделя тоже.

Как и подозревал Филипп, а вместе с ним и священник, случай с могильщиком не был последним. Болезнь уже коснулась поселения.

Эпидемия была только вопросом времени.

Ночь была светлой. Половину неба заволокли грозовые тучи, но не ту, по которой ползла луна. Люди спали. Не все. В одной части деревни, примерно в одной ее трети, редкие люди бродили по дому, по улице, между грядок и под окнами соседей. Искали воду.

Кот чувствовал запах чумных и избегал их. Он вообще всегда избегал людей. После того, как люди сожгли его подругу и котят, у него не осталось доверия к этим двуногим существам. Кот жил в сухой квадратной норе под давно опустевшим домом, спал днем и охотился ночью.

За ночь он успевал обойти почти все окрестности деревни в поисках дичи. Мелочь вроде мышей кот ловил и съедал в кустах, а затем зарывал, но не нес в свое логово. За ночь он успевал поймать двух-трех упитанных мышек, из хорошей добычи - пару крыс или большую вкусную ящерицу. Их кот нес домой и там обедал. Оставаться на воле после восхода солнца было рискованно, люди сожгли бы и его, если нашли.

Так было раньше. Сейчас его тоже ждала бы смерть, останься он на улице днем, в этом плане мало что изменилось. Даже стало хуже: на улицах деревни появилось больше стражников, больших двуногих с острыми блестящими мечами за поясом. Ночью они тоже ходили, но не так часто и всегда по двое, гораздо медленнее, осторожнее, чем днем. К тому же, их выдавал свет огня, который они носили на палках. Кот хорошо их понимал: было, чего бояться.

Гниль с северной части деревни разрасталась быстро. Кот хорошо знал запах болезни, ему самому приходилось болеть, и не раз. Однако этот душил, стоило его вдохнуть. Пахло гноем, человечьей мочой и кровью. А еще смертью, и от этого запаха у кота шерсть на загривке вставала дыбом. Люди, от которых так пахло, ходили по улице и между домами днем и ночью, искали воду. Жадно припадали к любой луже, бросались на других двуногих и зверей, только завидев их. Если другой двуногих успевал добежать до дома или достать прямой блестящий коготь, бешеный человек умирал. Если нет, то раздавался пронзительный крик боли и хлюпающие звуки. Теперь и ночью стало опасно.

Худо было и с добычей. У кота в животе ничего не было уже две ночи. До этого он перебился полевкой. До этого у него было еще два голодных дня. Именно голод толкал его на риск.

Кот вылез из норы под домом и бесшумно прошел по тропинке, которую сам же вытоптал. Не так давно в этом доме поселились два человека. От одной пахло молодой девушкой, а от другого как-то странно. Скорее всего, это был мужчина. Самец. Из дома часто доносились странные запахи, от некоторых у кота приятно кружилась голова, от некоторых тошнило. Но кот не бежал из своей норы. Двуногие все равно ей не пользовались, хоть из нее был выход в дом - ступеньки и горизонтальная дверца. Этих двоих он не так сильно боялся. От мужчины пахло почти по-человечески, но немного по-другому. Запах был настораживающим, его тоже хотелось обойти за сто шагов, и все-таки это был не человечий запах. А девушка ему нравилась. От нее шла сила, которая иногда проникала под доски пола, через землю в его нору, и дарила приятное тепло и чувство уюта. Такая же сила была в белых развалинах далеко отсюда, за большим серым зданием, откуда всегда сладко пахло. Ее кот любил, хоть и боялся. В конце концов, она ведь тоже была человеком.