Потом он обратил внимание на то, что в зале сидело необычно много народу. Неужели столько коммунистов? Хотя вон старик Нноко сидит, а он беспартийный. Значит, открытое собрание. В дверь просовывались любопытные детские мордашки. В фойе раздался требовательный рев, и одной из женщин пришлось выйти навести порядок. За окном протарахтел вездеход. Председатель — крупный чернобровый человек — часто поглядывал на часы, его заботили какие-то неотложные дела. Впрочем, вот-вот собрание должно закрыться. Приемом в партию Дьячкова повестка дня исчерпывалась.

— Есть еще вопросы? Прошу вас, задавайте любые…

Из угла немедленно поднялся Нноко. У ног его лежал большой лохматый пес.

— Любые? — переспросил он.

— Что у тебя, Нноко? — сказал ведущий собрание Равтытагин.

Старик поскреб лысую макушку черенком мундштука.

— Я вот сидел и все думал, что они едят? — Он ткнул пальцем в подоконник, на котором стоял аквариум с рыбками. — Живут, не дохнут. Однако не растут, икру не дают. Почему?

Последние его слова потонули в грохоте откровенного смеха. Долго не могли успокоиться, иные утирали слезы. Вообще народ здесь жил смешливый, острый на словцо. Во время демонстрации кинофильмов — особенно комедий — приходилось по несколько раз прокручивать понравившиеся эпизоды.

Равтытагин, сам еле сдерживая улыбку, тщетно пытался восстановить порядок в зале.

— Сядь, Нноко. Это же партийное собрание.

— А зачем говоришь «давай любые вопросы»? — крикнул старик. — Зачем? Ответь, почему тогда рыбки не растут и не дохнут?

Новый шквал хохота потряс зал.

— Карлики они, Нноко, карлики. Рыбьи лилипуты. — крикнул Чаквария.

— Карлики? — серьезно переспросил Нноко. — Не слыхал такой породы.

Когда улегся шум, слово попросил мастер икорного цеха Васильченко, человек суровый и принципиальный. Он возглавлял в колхозе группу народного контроля.

— У меня, товарищи, такой вопрос к Дьячкову. Как получилось, что в разгар путины из вашей бригады ушел повар? Кто в этом виноват?

В зале сразу установилась тишина. Анимподист пожал плечами:

— Наверное, сам. Ему не подошли условия. Попытался работать на неводе — тоже не смог.

Васильченко обвел сидящих значительным взглядом, достал из кармана листок бумаги:

— Признаться, я ожидал более искреннего ответа от молодого коммуниста. Жаль, придется внести ясность. В начале прошлого месяца к нам поступило письмо от бывшего повара. Да-да, не удивляйтесь. Послушайте, что пишет.

Раздались голоса:

— Это к делу не относится.

— При чем тут Дьячков?

Равтытагин поднял руку, призывая к порядку.

— Пусть прочтет, а мы решим, относится это к Дьячкову или нет.

Васильченко громко и внятно начал:

— «Дорогие товарищи! Довожу до вашего сведения, что бригадир колхозной рыболоведческой бригады Шелегеда Григорий Степанович, с молчаливого согласия остальных, подрезал оттяжки невода и обманным путем занял самое уловистое место…»

Анимподист скосил глаз на отца. Старик, до этого сидевший внешне безразличным к происходящему, слегка подался вперед и теперь в упор смотрел на Васильченко.

— Далее, — продолжал Васильченко. — «В бригаде процветает пьянство и разврат. Однажды ночью привели на стан девок с рыббазы…»

Вторично скрипнуло кресло под Дьячковым. Ухватившись за подлокотники, он теперь немигаючи уставился на сына. Анимподист залился краской, но это было не смущение, — а злость.

— Неправда! — крикнул он в зал. — Не так было.

Равтытагин постукал карандашом по графину:

— Тебе слова не давали, Дьячков.

— Далее: «В бригаде процветают хищения социалистической собственности…»

Кто-то выдохнул:

— Это же преступление!

Но Анимподист не слышал слов; он смотрел на отца умоляюще, словно говоря: «Ну успокойся же, старина. Тебе нельзя волноваться. Успокойся, дома потом все объясню. Не так все это было».

Васильченко сел. Наступила неловкая пауза.

— Теперь вы рассказывайте, товарищ Анимподист Парфентьевич Дьячков. — Равтытагин впервые так обратился к Анимподисту.

Дьячков переступил с ноги на ногу, сжал руки, опустил их, потом спрятал за спину.

— Все это… не так, не так было.

— А как?

— Не так, говорю. Повар плохой человек. — Анимподист умолк, насупился.

— Можно мне внести поправку? — поднял руку Чаквария. — Да, в бригаде были некоторые ЧП. Но перестановку невода санкционировал я. Анимподист ни при чем, не имеет он отношения и к случаям нарушения дисциплины…

— Как это не имеет? — раздался голос из задних рядов. Анимподист узнал парня из соседней бригады по прозвищу Кудлатый. — Выходит, моя хата с краю?

Зашумели все враз.

Поднялся Равтытагин:

— Вопрос первый: Шелегеда срезал оттяжки?

— Не знаю, сам не видел! Может быть, и срезал, — крикнул Анимподист. — Течение там… сильное. Не взяли бы плана.

— Знаем мы это течение, — опять донеслось из зала.

— Вопрос второй: пьянки были, воровство было?

Анимподист смотрел на отца — тот сидел с опущенной головой.

Женский голос с места громко произнес:

— Да что же это? Выходит, не прием в партию, а персональное дело?

Встал Васильченко:

— Мы намеревались проверить жалобу. Но как вы слышали, многие факты подтвердил сам Дьячков, заместитель бригадира. Товарищи, конечно же, контингент в рыболовецких бригадах довольно разношерстный, трудный. Ни одна путина не обходится без этих, как тут сказали, ЧП. Но тогда зачем, спрашивается, каждый раз мы стараемся укрепить бригады коммунистами, снимаем их с других участков производства? Далее. Почему все эти факты не учитываются при подведении итогов соревнования? Ведь можно давать проценты, ходить в передовиках и быть, простите, нравственно недоразвитым человеком, этаким доисторическим питекантропом? — Васильченко обрушивал слова, точно молот.-За что же, с позволения сказать, этим питекантропам вручать знамя, давать премии? — Он перевел дыхание. — Но я отвлекся, это другой вопрос. Да, фамилия Дьячкова в жалобе не фигурирует, но это не снимает с него ответственности как с кандидата в члены КПСС. Зная вас лично много лет, я не допускаю, чтобы вы сами были активным участником всех этих, как тут говорили, ЧП. Однако бездействие — это тоже действие.

Привстал Нноко и крикнул Васильченко:

— Зачем так говоришь? Плохо говоришь!

Равтытагин сердито хлопнул по столу:

— Сядь, Нноко!

Слово взял председатель колхоза:

— Это хорошо, товарищи, что сегодня и именно на партийном собрании так горячо говорят о делах на путине. От фактов никуда не денешься. Признаться, я об этом не знал, а товарищ Чаквария, видимо, не захотел выносить сор из избы. Случай с кунгасом, обвалы после ливня, перестановка невода — все это не просто случайности или стихийные бедствия. Мы потом разберемся. Сейчас коммунисты принимают в свои ряды нашего земляка Дьячкова, которого многие из сидящих в зале знают чуть ли не с рождения. Пусть сегодняшнее собрание послужит ему хорошим уроком на всю жизнь. Это хорошая школа принципиальности. У меня есть предложение принять Дьячкова в партию.

— Какие еще будут предложения? Может быть, еще кто-нибудь желает сказать?

— Голосовать! Голосовать!

И в этот момент тяжело поднялся старый Дьячков. Он нерешительно потоптался на месте, неловко нахлобучил шапку — даже летом он с ней не расставался — и медленно, на виду притихшего зала, вдруг направился к выходу. Никто не смел его остановить. Анимподист сделал шаг вперед и до боли в сердце увидел, как стар и немощен его старик — некогда славный охотник и рыбак, неутомимый каюр, отважный и веселый человек, чье имя знало и любило все чукотское побережье.

У самой двери старик приостановился, оглянулся, хотел, видимо, что-то сказать, но вдруг странно привалился к косяку, схватился за грудь и медленно стал оседать. Анимподист первым метнулся к нему, поддержал, усадил. Кто-то уже вызывал «скорую», кто-то наливал в стакан воду, подносил валидол.