Микки рвал руками заклинившую «оранжерею» над головой Олли, наблюдатель, залитый кровью, признаков жизни не подавал, но может он просто без сознания? Сам Клепфиш ранен не был, но при посадке крепко приложился головой о приборную доску. Наконец, фонарь поддался, пилот потянул наблюдателя на себя, Олли был мертв. Микки поднял голову к голубому небу в котором жужжал маленький самолетик и тоскливо завыл. Небо в ответ дрогнуло и раскололось на две части. Красную и белую.

— Все, кто может ходить, за мной!

Огромный холл больницы Тёёлё был заставлен койками со спящими людьми, через высокие витражные окна с трудом пробивался серый свет раннего утра. Маннергейм стоял, широко расставив ноги, и тяжело опирался на трость. Его сначала не узнали, кто-то из раненых по окопной привычке уже собрался послать непрошеного «будильщика» куда подальше, но увидев сестру милосердия присевшую в глубоком реверансе, осекся. По огромному помещению пронеслось:

— Маршал. Маршал!

— Передайте всем, кто может ходить, за мной! Сейчас!

Сестра повернулась и по большой лестнице побежала наверх.

— Маршал! Маршал! Он зовет всех, кто может ходить!

Больница ожила, скрип пружинных матрацев, кряхтение сдерживающих боль людей, стук костылей. В сером полумраке вокруг главкома начала собираться толпа — солдатские шинели, коричневые больничные халаты, белизна марлевых повязок, с верхних этажей продолжали подходить раненые. Маннергейм, оглядев собирающихся, кому-то кивнул, слегка улыбнувшись, и повторив: — «За мной!» — развернулся к выходу.

Жителей Хельсинки за месяцы войны, кажется уже сложно было чем-то удивить. Регулярные воздушные тревоги, марширующие войска, военная техника — все это стало частью их быта, но то, что происходило сегодня, выходило из рамок «обыденного». По улице Этелёспланади, к Президентскому дворцу, стуча палкой, шел Маршал Маннергейм, за ним валила все увеличивающаяся толпа раненых. Утром во всех многочисленных больницах и госпиталях города появились офицеры, говорящие одну фразу:

— Все, кто может ходить, вы нужны Маршалу, сейчас!

Поток людей с повязками, многие на костылях, стягивался в центр города к набережной, тому месту где жил и мудро управлял страной усатый упрямец — президент Кюёсти Каллио.

Трехэтажный дворец выходил фасадом на небольшую набережную у канала, которая сейчас была запружена увечным народом, трое ворот в красивой кованной решетке были распахнуты настежь, но в маленький дворик перед главным подъездом никто не заходил. Двое солдат гарнизона, стоящих на посту под «грибками» у входной двери, замерли по стойке «смирно». Маннергейм подождал еще немного, а потом неловко заковылял к невысокому, всего четыре ступеньки, крыльцу, медленно поднялся, солдаты взяли винтовки по ефрейторски «на караул», повернулся к толпе, произнес одно слово: — «Ждите!» — и вошел вовнутрь.

— Карл Густав Маннергейм! Что вы себе позволяете?! Что это за балаган?! Ты что, с ума сошел, зачем здесь все эти люди? — Президент был невысок и казалось сейчас начнет подпрыгивать, чтобы заглянуть в глаза Верховного Главнокомандующего. Голос его срывался.

— Чего ты хочешь?!

Маннергейм, до этой фразы смотрящий куда-то вверх, медленно опустил голову и встретился взглядом с президентом.

— Мира.

Он снова стоял на крыльце и смотрел на своих солдат, стылый весенний ветер рвал полы халатов и шинелей, тысячи серых лиц темными провалами глазниц ловили его взгляд. Нет, это были не лица, а черепа, такие же, как и те, что сейчас усыпали нескончаемое поле боя от восточной границы до «Линии Виипури». Десятки тысяч черепов, в которые превращались человеческие лица, на протяжении бесконечных четырех месяцев, чтобы остановить вал нашествия. Маннергейм тряхнул головой, морок исчез. Подумал: — «Нет все-таки старею, становлюсь сентиментальным и мнительным. Устал, Господи, как же я устал».

— Вы снова совершили подвиг! Большего сейчас сказать не могу! Все новости завтра!

Он сгорбился и стариковской шаркающей походкой пошел к ним, своим солдатам.

Флагман флота 2-го ранга, 36-ти летний Николай Кузнецов стоял навытяжку посредине кабинета.

— Разрешите отбыть в Мурманск, товарищ Сталин.

— Зачем вам в Мурманск?

Нарком ВМФ слегка замялся.

— Ситуация тревожная, атташе докладывают о выходе британского флота из Скапа-Флоу, немцы убирают свои суда из Западной Лицы. Как бы не началось. Если англичане решатся, надо бы встретить, а люди у нас на Севере молодые, без опыта, нужно помочь.

— Товарищ Берия?

Лаврентий Павлович поднялся из-за стола, за которым сидел вместе с другими военными.

— Информация верная, Англо-Французы приступают к операции которую они называют «Эвон Хед». Во Франции и Англии началась посадка войск на транспорты, боевые корабли выходят из баз. Германцы тоже зашевелились, по сообщению полученному от коменданта базы «Норд» под Мурманском, капитана цур зее Нордлинга, немцы не исключают появление английских кораблей на Севере уже через неделю, а в возможностях нашей береговой обороны они сомневаются. По этому у них приказ уводить корабли.

— Значит вы считаете, что империалисты нападут на Мурманск?

— Такое возможно товарищ Сталин.

— Товарищ Шапошников?

— Четырнадцатая армия в полной боевой готовности, готова отражать десант.

— А что в Финляндии?

— Продолжаются тяжелые бои, но после того как добились господства в воздухе, ситуация выправляется. На правом фланге Мерецков почти прорвал укрепления противника, из трех фортов, взяты два. На левом Жуков захватил два плацдарма и сейчас пытается их объединить.

— Успешно?

— Пока не очень, финны постоянно контратакуют, там у них кавалерийская дивизия на танках и отдельный тяжелый батальон из трофейных Т-28 и сверхтяжелых машин. Броню КВ и Т-100 сорокопятки не берут. Трудно.

— Борис Михайлович, сколько времени понадобится что бы окончательно сломить сопротивление белофиннов?

— От недели до двух, в зависимости от того сколько у них резервов.

— Вы же утверждали что резервов у них больше нет?

— Они бросили в бой белогвардейцев из РОВС и добровольческие батальоны, разведка не предполагала, что это серьезные силы, но в действительности оказалось не так. По нашим данным задействовано более десяти тысяч штыков.

— Когда же сюрпризы у Маннергейма закончатся?

— Не могу знать, товарищ Сталин.

— Значит армия еще две недели будет прорывать финскую оборону, а в это время Англо — Французы будут громить Мурманск и высаживать десанты? А дальше что? Интервенция? Полномасштабная война?

— Не совсем так, им сначала нужно высадиться в Норвегии.

— И что, Норвежский король будет сильно сопротивляться?

— Не могу знать, товарищ Сталин. Армия у них не очень.

— Лаврентий, могут немцы замириться сейчас?

— Такое возможно товарищ Сталин. На Западе, как они говорят идет «Странная война», по русски говоря вообще не воюют.

— Верно, то ли воюют, то ли в карты играют.

— Вячеслав, что передает Коллонтай о переговорах?

— Упрямятся финны, слышать ни чего о Ханко не хотят, настаивают на почетном мире. Ведут себя вызывающе. Коллонтай жалуется на Ярцева и говорит что она предупреждала, империалисты Англии и Франции не останутся в стороне.

Сталин глянул на говорившего, усмехнулся и начал прикуривать трубку.

— Все обманули, обещали войну за две недели закончить, говорили что война будет не долгой и малой кровью. Теперь в большую войну втравить хотят. А ведь все ляжет на плечи русского народа. Ибо русский народ — великий народ. Наш рядовой состав — прекрасный материал, только командиры тряпки, шляпы. Чего обещали, ничего не сделали, ни танкисты, ни моряки, летчики только воевать умеют… — Сталин прошелся по кабинету.