- Хватит, - я глубоко вздохнул и очнулся. Вокруг все потемнело, но я сообразил, что это просто вечер. Я до сих пор слышал крик маленького мальчика, напуганного сразу всем, и тьмой, и братьями, и мертвецами. Я смотрел на Еноха со смесью чего-то, за что он немедленно разозлился меня. Я думал, что он ударит меня, однако резкое торможение фургонов заставило нас забыть об этом. Мы сидели, словно мыши, но глупо было надеяться, что нас не обнаружит. Позже, уже в клетке, я оценил происходящее как совершенно логичный исход.
- И снова в дерьме, - резюмировал Енох, первым садясь на грязную выстилку клетки. – Я начинаю привыкать, - медленно произнес он, получая удовольствие от отвращения Горация.
Я сел рядом. Не то, чтобы я ожидал радушного приема, но наше везение заставило меня уверовать в то, что и дальше все пойдет как по маслу. Мы не сделали им ничего плохого, а они заперли нас в клетку. Что за опасные времена мы обязаны переживать? В клетке изрядно воняло, но я этого не замечал. Ничто, черт возьми, ничто не сравниться с той деревушкой, которой мы убили пустоту. Это были просто цветочки по сравнению с теми залежами говна. Мы обсуждали вероятные пути освобождения, абсолютно забыв о Милларде. У меня камень с души свалился, когда я понял, что у нас еще есть шанс. Нам нужно было просто подождать, пока он раздобудет ключ. Мы почти не разговаривали, занятый каждый своими мыслями. Я почему-то думал не о том, как выбраться из клетки, ведь я не воспринимал цыган как опасность, я безвылазно сидел в тех воспоминаниях, которыми Енох поделился со мной. Либо он уже не считал их важными, либо он доверял мне, показывая нелицеприятную часть своей жизни. Ему действительно не было причины любить людей и доверять им, учитывая такое детство. Какой же противоположностью было мое, оберегаемое и родителями, и дедом. Я вдруг подумал о том, почему Енох доверился моему деду. У них обоих не было детства. Но этого оказалось мало, я уверен. Иначе он не сказал бы, что «легко отделался». На чем же прервалось их общение? Ведь Енох оставил ему запас своей помощи, несмотря на то, что… не получилось. Что не получилось? Были нюансы, о которых я еще запрещал себе так открыто думать. Боюсь, что причина была в том, что на этот раз инициировал все лично я. И я абсолютно не хотел знать, как это происходило у Еноха и моего деда. Я не готов был об этом слушать. Я подключился к обсуждению вероятного побега на словах Еноха о нашем единственном оружии. Бронвин возражала, не собираясь убивать детей. Енох злился, ставя ей в вину то, что не бывает ситуации, в которой можно оптимистично спасти всех.
- Между неизвестными мне поганцами и мной я выбираю себя, и пусть хоть кто-то заявит мне, что я не имею на это право, - буквально прорычал он, и все молчали. Я тоже молчал, в основном потому, что был из тех, кто по слабости своей не мог так легко сделать выбор и надеялся на лучшее.
Но, слава богу, судьба распорядилась за нас и без детоубийства. Подошедший к нам доверчивый цыганенок не обнадежил меня объявленной на нас наградой. От этого наше путешествие до Лондона становилось еще более невозможным. Взрыв застал нас врасплох, и мы тут же бросились готовиться к побегу, не сговариваясь, расхватывая подаренные нам яйца странных кур. В конечном итоге Енох был прав, и в страхе за свою жизнь выбор делается очень быстро. Даже слишком. Миллард похитил не тот ключ, и все пошло под откос. Мальчишку пришлось взять в заложники. Бронвин начала отгибать прутья. Мы готовились к драке.
Но и на этот раз от нас ничего не зависело. Увидев военный грузовик, я громко выругался словами, о которых даже не догадывался в своем словарном запасе. Но никто таких ругательств, конечно, не слышал. Это был конец, поймал я не очень оптимистичную мысль.
- Ну почему вечно среди дерьма? – обреченно пробормотал Енох.
Вдруг на нас оказался накинут брезент. Вожак велел нам заткнуться. Вонь в закрытом пространстве сразу усилилась. Мы сгруппировались как можно дальше от голосов тварей и от собак, которые ползали снаружи. Не дышать было легче, чем тогда в лесу, ведь вонь пускать в свои легкие совсем не хотелось. Я вжался в Еноха, с благодарностью дыша формалином от его свитера. И когда только успел провонять за пару часов? Ко мне жалась Оливия, и я обнял ее, милую бесстрашную малышку. Шли секунды, а, казалось, часы. Твари подбирались к нам все ближе, как вдруг рев медведя прямо в нашей клетке напугал их. И, безусловно, нас. Я едва не хлопнулся в обморок от такого рева – сработал какой-то древний механизм защиты от медведей, вписанный, наверное, в моей ДНК. Оливия едва не заплакала. Мучительными минутами спустя брезент сняли. И нас, к нашему удивлению, выпустили.
- Я не доверяю им, - произнес Енох тихо. Я понимал его, ведь мотивы цыган, отказавшихся от награды и подставивших себя под удар, мне тоже были непонятны. Он словно просил меня не расслабляться. Как будто, черт возьми, я собирался это сделать. Мы были напряжены, сжаты, как пружины, когда выходили из клетки на чистый воздух. Против предупреждения Еноха, я слегка расслабился, когда узнал про странного сына вожака. Еноха не взяли в наше маленькое путешествие, и я тут же рассказал ему все, как только вернулся. Его тревоги это не уменьшило.
- Из-за одного мальчишки они подставили весь табор? Я не верю в это, - мрачно произнес он. Я хотел протестовать, но затем подумал, что Еноху не объяснишь привязанность родителей к детям, если в его детстве не было подобного. Начни я говорить об этом, я еще больше разозлил его.
- Посмотрим, - неопределенно ответил я, не желая, чтобы он перестал доверять и мне. Его устроил мой ответ.
Цыгане словно пытались загладить перед нами вину. Они кормили нас до отвала, и первую тарелку я буквально влил в себя, пачкая подбородок. Ко второй я додумался посмотреть на Еноха – он не прикоснулся к своей тарелке. В общем шуме и гаме я переполз на место рядом с ним, желая спросить, почему он не ест, но его прорвало быстрее, чем я открыл рот:
- С такой наивностью мы и дня не проживем, - прошипел он. – А если там снотворное? Если они договорились с тварями передать нас обезвреженными и подняли за эту цену?
Его мрачная логика была не так глупа, конечно, но наевшийся я осоловел и не хотел верить в такую вероломность. Я пообещал Еноху, что если не вырублюсь с хлебом во рту посреди разговора в ближайший час, он может спокойно поесть. Енох промолчал. Я вообще-то согласился с его мнением о том, что мы слишком наивны, но мы же дети, все еще дети, даже если мним себя очень взрослыми. Цыгане затянули первую песню, разрушая сонную атмосферу. Они передали нам странные, волшебно бодрящие напитки, и я вдруг открыл в себе целый колодец сил. Мне хотелось летать, смеяться, прыгать. Сейчас я понимаю, что никто не запрещал им подмешивать наркотические травы, но в тот момент я, я общем-то, был почти счастлив. Их волшебные ритмичные песнопения тянули меня в танец, и я боялся только ринуться в танец первым. Эту честь я уступил Эмме, и как только она вышла к девушкам в цветастых юбках, я бросился следом. Они учили нас двигаться, как цыган, и я хлопал, топал, прыгал, ощущая себя на седьмом небе. Их песни зажигали в нас огонь. Я кружил Оливию, я смеялся вместе с ними, и во всем этом буйстве красок их юбок, пламени, сумерек и волшебного стремительно темнеющего неба я перестал вдруг ощущать себя смертником. Я быстро учился их танцам, как и Эмма, и вскоре мы составили отличную синхронную пару. Ее улыбка была, в общем-то, поразительно красива, и я в который раз подумал, что мой дед дураком не был. А вот я был. Еще каким. В тот момент, когда я приподнимал ее за талию, так, как вожак поднимал свою жену над землей, я сожалел только о том, что Енох отказался танцевать. Я хотел разделить этот великолепный момент с ним, а не с ней, и даже словно пьяный, освобожденный от оков мрачной реальности, даже расторможенный танцами и песнями, наркотическим напитком я думал о нем. Эмма смотрела на меня счастливым взглядом, думая, что я очнулся от своих галлюцинаций и наконец посмотрел на нее, оценив ее красоту. И я правда оценил ее. И она проиграла темным кудрявым волосам, удивительным щекам, черным глазам и вечно равнодушному выражению лица. Ее губы казались мягкими и весьма нежными, и я точно знал, что боль от укуса ей не понравится. Я вообще ничего не хотел от нее.
