Когда я наконец устал и плюхнулся на свое место, я обнаружил, что Еноха здесь нет. Сказать, что я не волновался – значит соврать. Я не мог сидеть на месте, не зная, где он. Я поднялся на ноги, слегка пошатываясь, и пошел осматривать фургоны. Я не мог его найти, и чем больше я ходил, тем страшнее картины приходили мне в голову.

- Постой.

Я чуть не подскочил от неожиданности, но увидел лишь Эмму. Я махнул ей и хотел идти дальше, как она набросилась на меня, прижимая к деревянной стене табора так же, как я когда-то Еноха к стене. Она была как пьяная, наверное, и я не отставал от нее, но я не ожидал от нее ничего из того, что она поспешила сделать. Я хотел спросить ее, какого черта, но заткнулся ее поцелуем, сбитый с толку от неожиданности. Я не лжец. Это было приятно, но не более того. Мне было все равно на то, что она делала со мной. Хорошо, что она быстро поняла это и отпустила. Как они, девушки, чувствуют это все по отношению к себе? Она отступила от меня, и я с облегчением вздохнул.

- Я подумала, что, - она замолчала, покраснев. В ее глазах стояли слезы. Мне было ее жаль, даже очень, но я ничего не обещал ей. В отличие, черт возьми, от Еноха. – Извини, - с усилием произнесла она, подавив свою гордость. – Они накачали нас чем-то. Это больше не повториться.

Я хотел объяснить ей, что это не она виновата в том, что я такой урод. Она была достаточно красива, но я был слеп и глух к этому. Я сказал ей, что если бы я родился немного другим, я влюбился бы в нее без памяти с первого взгляда. Мне показалось, она поняла. Мне стало несколько легче от своей честности.

- Ты любишь его? – вдруг спросила она, закусив губу. Я смотрел на Эмму и молчал, потому что сам понятия не имел. Чем больше я думал об этом, тем больше склонялся к отрицательному ответу, ведь к ответственности за это слово я не был готов. Тем более теперь, когда я понял, что Енох был лишен какой-либо любви вообще. А я не мог поступить с ним так, обманув и не подарив свою. Я был слишком молод для таких слов. Но и Эмме я должен был ответить, чтобы она больше никогда не напоролась на мой отказ и была к этому готова. Как же она красива объективно и неинтересна субъективно.

- Я влюблен в него, - признался я, испытывая легкий стыд.

- Это допустимо в твоем времени? – спросила она, не дрогнув ни единой чертой лица.

- Да, - подтвердил я. Она кивнула.

- Тогда не поступи с ним так же, как и Эйб с нами обоими, - произнесла она горько. Я начинал ненавидеть деда, потому что не знал, что я буду делать, если выживу. У деда не было ведь выбора, некуда ему было идти, зачем он ушел и оставил их для меня уже разбитыми, чтобы я не имел права на ошибку? Но без деда не было бы меня. Что толку рассуждать.

- Я не могу найти его, - перевел я поспешно тему, искренне беспокоясь.

Эмма потащила меня обратно к огню, где Бронвин кружилась с одним из темненьких парней, а Оливия – с мелким цыганенком, взятым еще недавно нами в плен. Даже мисс Сапсан пищала в такт музыки. Эмма спрашивала аккуратно сидящих ближе к нам цыган, не видел ли кто Еноха, пока один не сообщил нам, что молодой человек интересовался озером в паре метров южнее от стоянки за густой рощей, так что, наверное, там и надо его искать. Я воодушевленно направился туда. Эмма осталась.

Уже в роще я вдруг запаниковал, вспомнив тварей и их собак. А что, если они нашли его? И найдут меня? Но не успел я завестись, как гладь озера ошарашила меня. Оно было чисто лесным, и ни единого огонька не было видно под светом луны по всей длине его берегов. Пахло сыростью, но приятной, не затхлой. Берег был земляным, обрывистым, и я остановился прямо над водой, пытаясь отыскать Еноха. Но все было тихо. Я был готов умереть от волнения на месте. Как он мог так безрассудно уйти один, никому не сказав? Хотя о чем я, это ведь так в духе Еноха. Наконец где-то рядом раздался шум плеска. Я тут же обнаружил его, стройный темный силуэт, вынырнувший из воды. Енох был левее от меня, где, похоже, было что-то вроде песочного спуска. Я поспешил туда, благоразумно не окликая его по имени, хотя цыганский напиток лишал меня большей части рассудка. Енох не выходил на берег, снова ныряя, и если я хотел добраться до него, я должен был войти в воду. О, я был достаточно навеселе, чтобы так и сделать, тем более что от воды поднимался легкий пар, как от парного молока. Я стянул с себя все слои своей вонючей одежды, оставив только белье, которое все равно хотелось бы постирать. Вода была холодной, но не то, чтобы обжигающе, скорее чуть теплее осеннего ночного воздуха. Я достаточно далеко прошел по каменистому дну, матеря в голове эти острые камни, когда Енох вынырнул прямо передо мной. Я ждал, что застигну его врасплох, но вместо этого он встретил меня словами:

- Топаешь по лесу, как слон, - своим вечно недовольным тоном.

- Я старался, - ничуть не был обескуражен я его недовольством.

Он повернулся ко мне. Вода стекала с его волос по лицу на шею. Я плохо различал в темноте, еще отвыкая от пламени костра, но уже нашел это очень приятным зрелищем. Я шагнул к нему, но он отступил. Я громко возмутился, может быть, даже слишком.

- Так не должно быть, Джейкоб.

Я аж задохнулся от возмущения. То есть три дня до этого должно, а сейчас вдруг не должно? Да что за бред? Я снова шагнул к нему. Этот танец на воде повторился. Я злился.

- С какого хрена? – полюбопытствовал я. С каждой секундой я видел все четче. У него что, образ такой, вечно страдать? Да нет никакой причины нам получать удовольствие от общения, и никто этому помешать не может, кроме нас самих.

- Потому что это неправильно. Ты должен быть с ней, это же видно, - он передернул плечами. Это что, потому что я с ней танцевал? Сначала я подумал, что он ревнует, но потом я догнал, что это же Енох, фаталист, который воспринимает да или нет, и здесь он воспринимал меня как нет по какому-то поводу, не связанному ни с кем другим. Сложная была мысль для моего пьяного мозга.

- Я никому ничего не должен, - рявкнул я, потому что не хотел тратить крупицы безопасного времени на спор. Еноха это не убедило. – Блять, да двадцать первый век же, нормально все! – почти заорал я. Мой голос эхом заботливо разнесла вода по всему озеру.

- Двадцатый, - поправил он меня, потом почему-то промолчал. – Что значит нормально?

Я застонал. Не то, чтобы я очень хотел об этом всем рассказывать, но в общепринятом смысле это действительно было нормально – любить кого хочешь. Я не стал упоминать конец двадцатого, когда убивали всех, кто не такой, но ему хватило. Он, похоже, верить мне не хотел.

- Как можно выбирать быть ненормальным, когда есть шанс делать вид, что ты как все, не оставаясь в одиночестве? – спросил он тихо.

- Да это для меня одно и то же, господи, в кого бы я не был влюблен, я нормален. И ты нормален, - добавил я, наконец сумев взять его за руку. Енох поморщился, словно я был ему противен, но я достаточно был в его голове, чтобы понять, что это он противен сам себе. Это меня не устраивало. – Все, что я делаю, я делаю осознанно и добровольно, - сказал я, слегка привирая, честно говоря. Никакой осознанности рядом с ним, если меня так тянет к нему, что я уже не думаю ни о чем другом. Я знаю, что моя импульсивность чревата, не могу отвечать за то, что я делаю, но разве я мог думать о последствиях, когда видел Еноха перед собой? Увиденное мною в его голове только укрепило мое желание пробраться в его сердце, хотя я отлично знал, что могу его не уберечь.

- Да и какая разница, если завтра умирать? – возвестил я трагично, и Енох наконец усмехнулся. Я смог подойти ближе, понимая, с каким облегчением я это делаю. Так трудно было стоять в шаге от него и не быть допущенным к его телу. Я потянулся к его губам, испытывая нечто среднее между детским восторгом и капризным желанием, когда он сообщил мне, что я идиот. Ведь любой из табора мог пройти маленький перелесок и увидеть нас. А в сороковом, я уверен, было мало очень лояльных людей в степени десятых годов третьего тысячелетия. Я не унывал. Новая, маленькая победа над его упрямством привела меня вкупе с пьяным настроением в настоящее обманчивое всемогущество. Я увидел удобный земляной выступ, образующий что-то вроде бухты. Вскоре я уже плыл, наслаждаясь как никогда в жизни луной, пустынным холодным озером и простотой движений, согревающих мое тело. Однако я доплыл не первым. Едва лишь встав на ноги, я тут же полетел в воду лицом, споткнувшись о подводный камень. Может быть, я разодрал ногу. В тот момент я не видел ничего, кроме Еноха, поймавшего меня. Я дорвался до него, как диабетик до сладкого. Хорошо, что я оставался по пояс в воде, ведь мне было так горячо от близости с Енохом, что я рисковал тепловым ударом. Я остановился в миллиметрах от его губ, решив, что обязан рассказать ему: