- Я не знаю, что я могу, а что нет, - произнес я.

- Ты показал мне тварь, - пояснил Енох.

- А вот об этом, ты больной придурок, если считаешь это красивым, - выдал я, поднимаясь на локте. Ладно, я ворчал больше для вида, потому что Енох оставался собой.

- Более того, я люблю убивать, - как ни в чем не бывало продолжил Енох, наблюдая за моим лицом.

- И поэтому ты так хорошо стреляешь? – с некоторым отрицанием спросил я.

- А где, по-твоему, я набрал столько человеческих сердец? – невозмутимо спросил он, и меня против воли замутило. Но он проверял меня, и я не мог провалиться. – Я стрелял по ним. Не всегда. Раз в неделю. Если знать, куда выстрелить, сердце остается живым и бьется, когда я забираю его.

- И мисс Перегрин разрешала это? – только и спросил я.

- А она могла мне запретить? – поднял одну бровь Енох. Я дописал его садизм к списку недостатков, после чего снова положил голову ему на плечо. – Тогда ты, как там было, больной придурок? Если все еще остаешься здесь.

- А я должен бежать и орать? – спросил я с любопытством. Не знаю, почему я воспринял это спокойно. Я знал, что эти люди перерождались каждый день. Но его страсть к смерти должна была меня пугать! Наверное.

- Эйбу это не нравилось, - равнодушно, казалось бы, заметил Енох. – О, однажды он сломал мне нос, когда узнал об этом.

- Тогда я должен извиниться перед твоим носом, - пробормотал я. Было забавно, нет, честно, забавно лежать и слушать о том, какой Енох плохой. Я знал об этом. Больше того, именно поэтому он так и нравился мне.

- Ты ничего мне не должен.

Я был категорически не согласен. Сено кололо мои руки, когда я оперся ими по обе стороны от его головы, нависая над ним.

- Больнее меня придурка не существует, - сообщил я ему, искренне, в общем-то, в это веря. – Потому что я обожаю, когда ты стреляешь. Особенно с моей помощью.

Он усмехнулся.

- Тогда мы стоим друг друга, - произнес он тихо, не отпуская мой взгляд.

- Без всяких сомнений, - подтвердил я, прислоняясь лбом к его лбу. Я обожал это положение. Оно выдерживало меня в моем желании, как вино. Я понимал, почему Гораций видел именно его. Это было для меня сильнее поцелуя, в котором я впадал в маразм, это был осознанный момент моего увлечения, моей преданности и моей страсти к нему. Я считал секунды до того, как между нами накалится достаточное напряжение.

Его усмешка нравилась мне до сумасшествия. Я охотно верил его образу всезнающего, я даже допускал собственную предсказуемость. Эти игры стали для меня моей темной стороной. Я растормаживался с такой скоростью, что мог втянуть нас обоих во что-то более порочное. Я этого желал. Он мог обладать самым некрасивым телом на свете, что, к счастью, было не так, но я все равно мечтал бы о нем. Мечтал бы впасть в Альцгеймер относительно окружающего мира и времени, отдаваясь близости с ним.

- Почему ты мне так нравишься, - спросил я скорее риторически, опускаясь на него всем своим весом. В общем, не таким и большим. Его руки легли на мою спину. Я провел по его лбу кончиками пальцев, съезжая по щекам и заканчивая где-то под подбородком.

- В самом деле, с такими-то щеками, - подыграл он мне. Я хотел сообщить ему, что еще никогда не видел более неприступных щек, чем его, когда его лицо вдруг оказалось в непосредственной близости от моего. Я издал что-то среднее между двумя гласными, теряя контроль над собой. Он сам, собственноручно включил этот чертов режим терминатора во мне. Я вжался губами в его губы, сжимая в руках его волосы. Хотел бы я иметь огромный опыт в том, чтобы любить другого человека. Я прикусил его губу, находя ее слишком мягкой для такого парня, как Енох. Возможно, я причинил ему боль. И ему, и мне это, бесспорно, понравилось. Я шарил руками по всему его телу, забираясь с наслаждением под одежду так, словно только и мечтал об этом. Мои губы исследовали его лицо и шею, и я хотел найти источник его запаха, который стал для меня наваждением. Горячая кожа груди под моими ладонями сменилась чуть более мягкой. Я проводил рукой по его животу, пока не наткнулся на пистолет. Господи, я хотел видеть его. Я задрал его кофту с футболкой, отстраняясь, чтобы посмотреть на него. Холодный металл с изящным деревянным узором на ручке был зажат между поясом его штанов и кожей живота. Я не понимал, почему от этой картинки внутри меня загорается нечто похожее на вулкан. Он вытащил его, собираясь убрать в сторону. Мог ли я перестать возбуждаться от того, как чертовски подходит ему оружие? Нет. Это было абсолютно невозможно. Он наблюдал за мной с несколько ехидным выражением лица, и я догадывался, что, возможно, не произвожу на него идентичного действия, но мне было плевать. Я сжал его руку, не позволяя ему отложить пистолет. Я впадал в состояние абсолютной эйфории, связанной с тем, что совпало мое могу и хочу. Я провел языком по его ладони, задевая лишь самым краем металл. Я слышал, слышал как он не сдержал неясного звука. Его рука моментально выронила пистолет.

Я уронил куда-то следом свое благоразумие. Я любил его руки. Не знаю, были ли они шедевром его столетия, но я точно знал, что если бы встретил кого с такими руками в своем времени, я бы уже, вероятно, продался бы ему в рабство. Я прикоснулся губами к центру его ладони, не зная, имею ли я право и время поддаваться происходящему. Его пальцы сжались на моем подбородке. Он притянул меня к себе, к своим губам, и я взорвался внутри диким, необузданным желанием одновременно принадлежать ему и владеть им, стоило его языку скользнуть по моим губам. Я стонал, не в силах вынести, не в силах выразить то, от чего я умирал изнутри. Я впустил его в свой рот, слепо повторяя за ним, подчиняясь и цепляясь за его шею. Мое тело требовало стать с ним единым целым, пусть я не знал, как. Я учился, я никогда в жизни не делал этого быстрее. Я был уверен, что от столкновения наших языков меня ударило током. Или, в общем, нечто похожее. Я никогда не целовался и не совал вилку в розетку, но я полагал, что это и должно быть так. Потрясающе. Мне было жарко, даже слишком, и одежда мешалась мне. Я не понимал, где я, а где Енох. Мои руки стали его руками. Мое тело поменялось с ним. Мне хотелось, чтобы он накрыл меня собой. Больше Еноха. Ближе. Мой медальон прожигал во мне дыру, видимо, впадая колебаниями в диссонанс с моим сердцем, рвущимся наружу. Я оторвался от его губ, чтобы сделать вдох, но видя их покрасневшими, влажными и приоткрытыми, я не успел подышать. Я не представлял, возможно ли вообще отстраниться. Его руки держали меня за плечи стальной хваткой, а я хотел ощущать их везде. Буквально везде. Если бы я увидел их где-нибудь на своем животе, я бы кончил немедленно.

Я не понимал, насколько я возбужден. Сквозь свое прерывистое дыхание и поцелуи, тянущие нас друг к другу как магнитом, я сумел потянуть наверх его кофту до конца, снимая ее с Еноха вместе с футболкой. Мне было мало двух часов. Мне было бы мало семидесяти лет. Я наслаждался его губами и его языком, но стоило мне отпустить их, как я забывал, каковы они на вкус и должен был, просто обязан был попробовать запомнить снова. Он позвал меня по имени, моля, может быть, о воздухе, но от его голоса, теряющегося между хриплостью и шепотом, мне стало только хуже. Еще немного, и я бы перегорел. Он просил меня остановиться, но я не мог. Я стянул с себя все, что мешало мне прижаться к нему кожа к коже. Кроме штанов. Я был не настолько одурманен. Меня пугало то, что он сделал со мной. Я скользил языком по его шее, не стесняясь, стараясь слизать с него весь его пряный вкус, я не представлял, что способен на такое. Наконец его руки пришли в движение.

- Я сейчас умру, - поделился я с ним переполняющим меня желанием, и он снова засмеялся своим пугающим до мурашек, обожаемым мной смехом. Во имя логики и здравого смысла, я должен был остановить это, но его смех отозвался во мне волной уже боли. Я позвал его по имени, и он посмотрел на меня сумасшедшим, горящим взглядом, которым просто обязан был заразиться от меня.