“— Чёрт! — Мысленно выругалась я, отводя от лица руку и оглядываясь по сторонам, чтобы удостовериться, на самом ли деле все запасы были израсходованы. — Как я могла пропустить диван? Почему взяла так мало? Я же всё рассчитала!”
— Что происходит, Фрэнки?
Голос, от которого позвоночник забывает, что обязан держать тело, голос, от которого мозг отказывается обеспечивать любые жизненно важные процессы и больше не откликается на команды. Я не должна была оборачиваться; я была обязана бороться с этим чувством, как боролась со всеми другими чувствами, пока реализовывала эту безумную идею.
— Я нашёл записку…
— Ничего не говори! Я просто хочу избавиться от этого. Понимаешь?! Я больше не могу… Всё это время, наивно полагая, что всё закончилось еще тогда, я думала, я надеялась!.. Но продолжала видеть тебя везде, во всём! Почему я продолжаю видеть тебя? Почему это происходит? Почему я безумна?
Меня пробрала мелкая лихорадочная дрожь, показалось, что температура на чердаке мгновенно упала в несколько раз. Я умолкла, потому что не могла более выдавить и слова. Из легких словно выкачали сразу весь воздух. И как я могла думать, что справлюсь?
— Ты не безумней остальных.
Его вечно холодные пальцы осторожно коснулись моих плеч, но из-за собственного состояния мне довелось почувствовать это не сразу. Как в замедленной реакции я отскочила в противоположную сторону, впервые оборачиваясь и еле сдерживаясь при взгляде на его лицо и глаза, что были в миллион раз чернее самого темного угла чердака.
— Почему в записке ты сказала, что хочешь встретиться этой ночью в раздевалке? — Его лицо, эти идеальные черты, что не отпускали меня во сне и наяву все эти месяцы, исказила гримаса боли. Я не верила ей, не собиралась верить ему и ни единому его взгляду или жесту. — Что происходит, Фрэнки?
— Я хочу всё исправить, Тейт. Если я не безумней остальных, то почему… — Я запнулась, обхватывая себя руками в мнимой надежде хоть немного согреться. — Почему ты мне столько врал, когда обещал говорить только правду?
— Я пытался уберечь тебя! Я не хотел, чтобы всё обернулось так…
— Всё обернулось… так?! — В попытке мрачно усмехнуться, у меня вышло лишь какое-то сиплое карканье. Жалкое зрелище. — Кто ты такой, Тейт? Что ты такое?! А кто я, а? И как всё обернулось?! Отвечай же мне мою правду!
Я видела, как сжались его кулаки, как насупились светлые брови и насколько глубже стали черные кратеры — его глаза. Медленно создавалось такое чувство, что я бумажная салфетка, которую разрывают на тысячи мельчайших кусочков, разбрасывают и топчут. И отчего все еще теплилась надежда, что это существо может склеить мою разодранную двухслойную душу?
— Я так долго не мог ни до кого докричаться! Слишком долго. Попробуй понять. В этой тюрьме без решеток и замков я был один среди множества тех, кто не был заключенными. — Тейт смотрел прямо в мои глаза, ни разу не отведя взгляда. Во мне же медленно утихала дрожь, и совсем незаметно приходило осознание власти, которую он имел, кажется, с самого начала. — Я смирился с этой пыткой, с этим наказанием… И я не знаю, что заставило меня в тот день спуститься с чердака. Я так давно этого не делал. Но в тот день, в первый день, когда ты появилась в дверях этой школы…
— Но я впервые увидела тебя только в этом году!
— Нет, — он отрицательно мотнул головой, — в свой первый день. Ты посмотрела прямо мне в глаза. Я сначала не поверил, думал, что показалось. Тогда я решил проверить: проходил мимо, иногда едва касался твоей руки через толпу или звал по имени, когда разузнал… Ты всегда оборачивалась, всегда искала глазами.
Я продолжала отрицательно мотать головой, будто заведенная кукла, парень же шагнул в мою сторону, всё так же внимательно следя за моим лицом.
— Ты вспомнишь, если постараешься. — Он встал всего в паре метров, и я зажмурилась; до боли знакомый запах окатил с ног до головы, своей властью срывая петлю бензинного яда. — Ты всегда была в своем собственном мире, тех, кто вокруг, для тебя просто не существовало. Я ходил за тобой по пятам, наблюдал и… привязывался. Я еще тогда понял, что ты четко видишь меня только тогда, когда сама этого хочешь. Когда сосредотачиваешь внимание и ставишь себе цель. В остальных же моментах я оставался для тебя призраком… невидимкой, как и для всех остальных.
— Что случилось в тот день? Зачем ты заговорил со мной?
— Ты даже представить себе не можешь, что это за пытка, когда ты была так близка и так прекрасна. Я мог наблюдать, но мог и прикоснуться. — Тейт прервался, заставляя меня снова посмотреть на него. В его глазах уже не было той боли, теперь было что-то еще… что-то, что я уже замечала у него, и смысл чего не могла понять. — В тот день я больше не мог терпеть. Этот учитель и твои слова…
— Это ведь был ты, да? Мистер Фитчер…
— Это были мы. Я не смог бы ничего сделать без твоей помощи!
Он снова шагнул в мою сторону, тем самым сокращая расстояние до одного метра. Как бывало уже раньше, я почти ничего не чувствовала. Только если странный озноб, будто перед серьезным вирусным заболеванием; пульс в ушах отбивал едва учащенным ритмом, руки почти не потели и картинка предательски не расплывалась. Сглотнув, я уверенно подняла голову так, чтобы заглянуть в его глаза, которые теперь были на уровень выше моих.
— А Харрис? — Блондин кивнул, тем самым отвечая на мой вопрос. — А те люди… при жизни?
— Ты правда хочешь это знать?
— Я… — Я коротко прикусила губу, пока знакомый медный привкус не коснулся языка. — Правда хочу это знать.
— Да, я сделал это, — ответил он без замедления, подтверждая свои слова кивком головы, — сделал всё то, о чем ты слышала.
Он снова проделал это, как в тот раз в раздевалке: едва касаясь моей щеки, аккуратно заправил прядь волос за ухо. Теперь я даже не дрогнула, ведь он был так близок; я пыталась задержать дыхание, но соль наркотического аромата уже начинала разъедать губы, заставляя сдаться.
— Ты единственная, кто может понять меня, — тихо прошептал Тейт, немыслимым способом становясь еще ближе, — единственная, кто поверит, что всё, содеянное мной, имело свои причины.
— Потому что я такая же? Такая же, как ты?
Не знаю, ждала ли я ответа на этот вопрос. Он же точно не собирался мне его давать. Став за спиной, парень медленно коснулся руками моих плеч, потом скользнул вниз, переходя на талию и буквально заключая в свободные объятия. Я сама подалась к нему ближе; я почти не чувствовала холода его кожи, а желание прильнуть к его телу, чтобы вконец утопиться в запахе, было куда сильнее любого иного побуждения.
— Я думал, ты больше не придешь, больше не захочешь меня видеть. — Его дыхание колючим холодом обожгло где-то в области шеи, и я немного отстранилась, лишь чтобы повернуться к нему лицом и снова прижаться.
— Я должна исправить те ошибки, которые не получилось исправить у тебя. Но пока… — Голос вышел уверенней, чем когда-либо вообще у меня выходил. Я коротко выдохнула и перед тем, как блондин успел нахмуриться и задать свой вопрос, прильнула к его губам, преодолев те последние дюймы, разделявшие нас.
Кажется, он этого не ожидал. Холодные губы, на вкус как морская соль, ответили неуверенно, потом даже попытались оторваться от моих, и я мысленно восторжествовала — наконец то мне удалось застать его врасплох! Через минуту я дала ему то, чего он хотел, или скорее думал, что хотел. Я отстранилась. Тяжело дыша и, наверное с щеками цвета вишни, как обычно, отстранилась лишь для того, чтобы наскоро стянуть с себя ветровку, в которой раньше мерзла, а теперь чуть ли не варилась. Теперь меня точно лихорадило.
— Фрэнки, — пропустил Тейт сквозь поцелуй, когда я снова прильнула к нему, — что ты делаешь?
— Я не знаю, что случится после, поэтому я хочу сделать это сейчас!
Вслепую проскользнув руками под его футболку, я заставила парня снять её. Он больше не задавал вопросов и, отрывая меня от земли и перенося на диван, смотрел лишь в глаза, иногда прерываясь на поцелуи, ведь тогда невозможно было оставлять глаза открытыми. Наверное, он видел всё безумие моей улыбки и чувствовал весь жар, почти невозможный для человеческого тела. Мне было всё равно. Я совсем не ощущала твердость и неудобность старого узкого дивана; я настойчиво пыталась сдержать смех, когда его холодные губы щекотливо целовали меня за ухом.
