***

Вы когда-нибудь наблюдали за мистером Фитчером с первой парты, когда он так близок к вам, что можно рукой дотянуться? Конечно же, нет, ведь вы наверняка даже не знаете, кто это.

Нервные подергивания кривым носом, от чего ноздри, из которых пучками торчат черные волосы, раздуваются, как у разъяренного быка; сальная, старательно прилизанная прическа, от вида которой выворачивает желудок; тонкие синие губы; мутный и ненавистный взгляд глаз, размеры которых малы до нелепости… Если прибавить ко всему этому зловоние, исходящее из вечно кричащего рта, — иногда мне кажется, будто он не имеет функции закрываться, — получится тот самый мистер Фитчер! Мой учитель английского и литературы. Рады знакомству? Это вы зря.

— Палмер! — раздалось в нескольких дюймах прямо от моего лица. Мне показалось, или это слюна? Как приятно-то. — Я не обнаружил вчера твоего эссе на моем столе! Считаешь меня идиотом или, быть может, слабоумным?!

Да! Боже, этот тип читает мои мысли!

— Нет, что вы, с чего взяли вообще! — жмурясь в целях уберечь психику от разворачивающегося передо мной зрелища, зарываюсь холодными пальцами в свои золотисто-каштановые волосы. Приятно и тепло, вот бы зарыться туда всем телом.

— Всё считаешь себя самой умной?

Оперевшись локтями о парту, приоткрываю один глаз и вижу своего “любимого” учителя раскрасневшимся, с раздутыми ноздрями и трясущимися руками. Да что с ним не так-то?

— Ты мне вот здесь уже! - срываясь на писк, что вызывает у меня неконтролируемую ухмылку, кричит он. — Я всё сделаю, чтоб ты пробкой из этой школы вылетела! Давно уже пора!

Это он зря.

— Знаете что! — говорю я и резко поднимаюсь со своего места, не обращая внимания на крепкую хватку подруги. Чего это она? Давно пора понять: полный комплект с душой и рассудком я за гроши продала Иисусу в светло-голубых джинсах и кедах от фирмы Ванс, что стоял, потягивая кока-колу, на остановке. — Вы можете вечно полоскать меня своими выдуманными познаниями в мире нравственности и морали, но на самом деле, в одиночестве просматривая порнографию по ночам вместо того, чтобы задуматься о своей деятельности как учителя, вам нечего мне предложить. Эссе о японце-гее, что написал литературу, которую никто не читает, и давно уже умер? Если директор — мужчина и, вроде бы, гетеросексуал, каким образом вы вообще добились должности преподавателя?

Безнадежность, как осмысление всех своих качеств, предлог, за которым следует напомнить, что мир не так уж добр к тебе. Безнадежность, как икота, что нападет на тебя после сказанных слов, что, как ты сам уже знаешь, не принесут никакого результата.

— Фрэнки… — еще одна безнадежность. Робко шепча и растягивая ткань моего черного свитера, бедняжка всё ещё пыталась спасти утопающего. — Может, тебе лучше сесть?

— Зои, может, тебе лучше не рвать мой свитер?

Почему она со мной дружит? Неужели не видит, что я перестала дышать ровно тогда, когда судьба начала ломать мою молодую жизнь с криками отчаяния и бессонными ночами? Или это подобно онанизму и наркотикам - общаться с мертвецом?

— Знаешь, — можете официально считать себя счастливчиком, если вы не видели, как мой бесценный учитель, искривляясь в нервной улыбке, облизывает свои мерзкие синие губы. Да, он любит резко менять образ - с разъяренной свиньи на грязного педофила, — все дочери идут в своих мамочек!

Внутренний мир, переполненный разрухой переходного возраста, держит тебя в тисках. Ты, ограниченный воспитанием прошлых событий, выдрессированный, словно цирковая обезьяна, не даешь свободу своему телу. Стоишь, как я сейчас, вперив безжизненный взгляд в сам лик мерзости. И противно вроде, и больно, и ответить пора… но нет. Пряча себя за маской действительности, до крови кусаешь нижнюю губу. Вот уже вкус железа, вот уже ты романтично скатываешься вниз в пропасть.

Чувствую, что-то теплое касается моих ледяных пальцев, или кажется? Ах, это снова мой верный спаситель. Такие большие серые глаза, что они хотят мне сказать? Почему там отчаянно танцует цирковая обезьянка, вот там, прямо у пуговиц-зрачков?

Меня мутит, желудок сводит. Шатаясь, тяжело сваливаюсь обратно на свое место. Сколько времени прошло? Почему никого нет? Ах, нет, вот они все - золотые подростки Англии, попирая спины друг друга, даже не стараясь втягивать животы, вывалившиеся из модных вареных джинсов, столпились у окна. Мой спаситель тоже там. Сероглазая зажимает рот руками, крутится вокруг толпы, бросая частые испуганные взгляды в мою сторону.

Кто окно открыл? Так холодно. Осенний ветер порывами доносит до меня крики и шум толпы, все как обычно, но с чего мне не разобрать ничего?

Тошнота подкатывает к горлу. Я вперила взгляд в снег на школьном затертом паласе. Нет, не снег. Осколки. Хмурюсь, я не люблю стекло. Оно такое хрупкое, ненадежное.

Единственное, что я могу трезво осознавать, - это потребность в свежем воздухе. Шатаясь, поднимаюсь из-за парты, на ощупь пробираюсь к дверному проему, что зияет коридорной темнотой. Или это еще один эффект моего состояния? Мысли, словно вареные в котле агонии, что за черт происходит? Кто так кричит, превращая мой мозг в убитое животное, кончающее жизнь в судорогах?

Зажимаю уши, жмурю глаза. Просто хочется вырваться отсюда - из класса, из толпы, из дурманящей духоты. Плевать на мерзкого онаниста, плевать на его слова, на осколки в крови, что я чувствую даже через плотную подошву своих кед. В крови?

— Не думал, что учителя умеют так эпично вылетать через окна! Ты молодец!

Что? Может, я что-то съела с утра не то? Кстати, насчет еды! Этот самый некто, что с ухмылкой перегородил мне выход из класса, мог прямо сейчас познать продукт не полностью переварившегося завтрака.

— Потом поделишься, чем ты накачался, чтобы нести такой бред. А сейчас пропусти!

— Первый раз всегда плохо, в следующий - будет лучше, обещаю.

Такой спокойный, улыбчивый! Как знает, футболку я ему потом отстирывать не буду.

— Ты кто вообщ..? — никогда не падала в обморок, особенно прямо в объятия симпатичного незнакомца. Да-да, я даже успела разглядеть: не волосы, а золотистая рожь, не глаза, а два карих омута, не улыбка, а…

Черт.

========== Всем нужны мои ножницы ==========

***

Опускаясь в пучину школьной духоты и толкотни потной молодежи, ты понимаешь, что ненавидишь мир ровно так, как по утрам безмолвие и бросаемые на тебя взгляды. Отчаяние бьет по утрам.

— Фрэнки, мне нужно идти, я обещала мисс Уолтер помочь с проектором, — легко поднявшись с протертого школьного паласа, сероглазая аккуратно поправила свою шотландку в черно-зеленую клетку и внимательно посмотрела на меня.

Не отрывая взгляда от канцелярских ножниц, которыми сосредоточено пыталась очистить зеленое яблоко, я кивнула.

Зачем поднимать глаза, если и так знаешь, что увидишь там? Напряженное лицо с острыми чертами и огромные, чрезмерно огромные, цвета дождливого неба глаза, что доверху наполнены сочувствием и… страхом. Да, мой маленький спаситель боялся меня. Я заметила это буквально сразу, как вошла сегодня в школьные двери и, игнорируя косые взгляды и перешептывания учеников, которые пытались обходить меня стороной после случившегося, направилась прямо по курсу к подруге. За грустной улыбкой, объятиями и короткими вопросами скрывался страх. Им буквально несло от неё.

— Может отдашь ножницы?

— Нет, ножницы — не мой инструмент. Лучше я отправлю кого-нибудь через окно!

В этот раз я все-таки подняла взгляд на испуганную блондинку, что, поджав сизые губы, нервно схватилась обеими руками за свою вязаную сумку, наполненную учебниками.

— Я… — заикаясь, она шагнула было в мою сторону, но, словив гневный взгляд, замерла. — Я не это имела в виду, ты ведь знаешь.

Бедняжка, мне и правда жалко её.

Качая головой, я неосознанно словила взглядом отражение в чистом, как слеза, омуте её глаз - растрепанные волосы, нахмуренные брови, красные воспаленные глаза, обветренные губы; резко размахивая острием ножниц, девушка в идентичной школьной форме, лишь неопрятной и мятой, сидела на полу, спиной прислонившись к шкафчикам в спортивной раздевалке.