— Иди, Зои. Я справлюсь, — отведя болезненный взгляд, сказала я.

Мне хватило около тридцати секунд, чтобы понять: это жалкое зрелище в отражении и есть я. Франческа Изабель Палмер, рада знакомству! По рассказам отца, мать, которую я, впрочем, в осознанной жизни не видела, назвала меня так в честь того, чего у нее не никогда было — свободы. Эпично, не правда ли? Аж тошнит.

Ещё что-то пролепетав, сероглазая стремительно удалилась, а я, продолжая ковырять ножницами кислый плод, вперилась взглядом в трясущиеся напротив шкафчики. От чего они тряслись? А от того, что около двадцати подростков, в экстазе бьющихся от своих гормонов, разносили школьный спортзал или, как они это называют, занимались физкультурой.

Что делала я, спросите вы? Я решила освободить общество от моего присутствия, тем самым разряжая обстановку.

Вы ведь в курсе, что произошло? Если нет, то теперь будете. Я убила учителя.

— Эй! — знакомый голос, раздавшийся прямо над моей головой, заставил вздрогнуть, от чего ножницы чуть не распороли мне палец.

— Черт!

— Ну нет, — качая головой, заявил тот, кого я больше никогда не думала встретить, и приземлился на пол подле меня. — Люцифера я знаю, он прекрасный и красивый, в белом пиджаке и лакированных туфлях…

Не волосы, а золотистая рожь, не глаза, а два карих омута, не улыбка, а лунная магия. Не знаю как, но когда я опомнилась, ножницы уже оказались в руках парня.

— Его силуэт всегда находится рядом, нашептывая тихим голосом свое видение настоящего и будущего. Знаешь ли ты, что оторваться от этой мелодии почти невозможно?

— Тебе плохо что ли?

По сравнению с прошлой нашей встречей, я чувствовала себя вполне нормально и даже была почти уверена в реальности того, что видела и слышала. Почти. А вот что было с ним не так?

— Нет, мне хорошо, — блондин улыбнулся, отчего на его щеках появились ямочки. — За что ты истерзала яблоко? — кивком головы он указал на зеленую труху, оставшуюся в моих руках.

— Я пыталась почистить его, но… — хмурясь, я отбросила ошметки на пол и подозрительно взглянула на незнакомца. — Что ты делаешь в женской раздевалке?

— Тебя искал.

— Зачем?

— Узнать, как у тебя дела.

Я не смогла сдержать усмешки, честно.

— Мы даже не знакомы! Какого черта?!

— Ты слишком много ругаешься, Франческа, — самодовольная улыбка, не сходившая ни на секунду с его лица, если честно, начинала раздражать. — И то, что ты не знаешь моего имени, не значит, что мы не знакомы.

Фыркнув, я отвела взгляд. Чем он пытался удивить меня? Имя мое теперь знал каждый в этом ничтожном городишке, а если он о том, когда я упала в обморок при нем, то в правдоподобности этих воспоминаний я вообще не уверена.

— Я Тейт, новенький в этой школе, — протянув руку, сказал парень, но быстро осознав, что отвечать ему никто не собирается, убрал руку и снова улыбнулся. — Если помнишь, то мы встретились в мой первый день.

Идиотка, думала, что удалось сбежать от этого.

— Как интересно! Но, увы, не вижу причин в продолжении нашего общения! — сказала я, вскакивая со своего места.

— О, ты увидишь их, обещаю, — уверенно говорил Тейт, так же резко поднявшись и лавируя за мной через ряды шкафчиков. — Ты не ответила, как у тебя дела?

Резко затормозив, я обернулась и, возможно, даже бы улыбнулась на то, как он чуть не налетел на меня, но было не до этого.

— Как дела?! Как у меня дела?! — от невозмутимого вида парня у меня сводило живот, что заставляло подрываться голос. — Как, ты думаешь, дела у человека, который провел неделю, сменяя сеансы чертова психолога на допросы в полиции?! Как дела у того, кто, в принципе, ничего не сделал, но все считают его убийцей?! Как…

Щеки пылали так, что мне становилось дурно с каждым сказанным словом, но я все равно бы не умолкла, если бы не вдруг пробивший холод — блондин аккуратно заправил ниспадающую мне на лицо прядь волос, тем самым на мгновение соприкасаясь с кожей. Будто тысячи ледяных иголок; будто ледяная хватка сдавила горло. Инстинктивно я отступила назад.

— Тебя ни в чем не обвиняют, — будто ничего не произошло, сказал парень. — Все то, о чем люди шепчутся, или то, о чем думают, ничего не значит.

— Но ведь то, что думаю и чувствую я — значит?

Сощурившись, он долго всматривался в мое лицо. Либо коридорные сумерки, либо его личная особенность — я абсолютно не могла разобрать, что означает этот взгляд. Не по себе, будто он мысленно вскрывает мне череп и вытаскивает содержимое — рассматривает, изучает.

— Он нагрубил тебе, ты ответила, не спорю, — после долгой паузы, продолжил Тейт. — Он нагрубил повторно, ты перенервничала, и тебе стало дурно. Всё.

Странные ощущения, возникшие в тот момент, когда он уверенно закачал головой в подтверждение своих слов, заставили меня нервно сглотнуть и отвести взгляд.

— И что? Он просто расстроился из-за того, что такой мудак, и выпрыгнул в окно на глазах у всего класса?

— У тебя есть другая версия?

Я чувствовала, как глаза цвета ореха настойчиво ищут внимание моих глаз.

— Есть. Я заставила его это сделать. Не знаю как, но заставила его выпрыгнуть в окно.

Я подняла взгляд, лишь чтобы убедиться, но нет, на его лице не было и тени улыбки. Ни презрения, ни усмешки, ни улыбки — вообще ничего.

— Полиции ты так же ответила?

— Да, они от души повеселились. Они и мой дорогой папочка, который добился справки от психолога, что поведала о нервном срыве на почве увиденного.

Вздохнув, парень лишь пожал плечами. Пришло моё время задавать вопросы. Облизнув сухие губы, я даже успела произнести первый слог…

— Он тебя очень разозлил, этот учитель. Что он сказал последнее? Что-то про мать…

Ненавижу, когда меня перебивают.

— Он сказал, что все дочери идут в матерей, — резко ответила я. — Моя мать — шлюха. Это знает чуть ли ни каждый ублюдок этого города, — слова будто шли сами по себе. — По рассказам, она укатила со своим дружком куда-то на юг, когда мне не было и пяти. Совсем её не помню.

— Ты живешь с отцом?

Вопросительно изогнув бровь, блондин всё так же внимательно смотрел в мои глаза. Было тяжело перевести взгляд, казалось, он подсознательно мешает тебе.

— Да, не сдал меня в приют в знак своего великодушия.

Пронзающий звук, жестоко проникая до самого мозга, сотряс школьные стены. Еще секунда, и раздражающие голоса в какофонии с шарканьем ног, подобно противной жиже, разбавили прохладную тишину, витавшую в пространстве помещения.

Улыбнувшись так, что я все ещё не понимала, что он хочет этим сказать, парень обогнул меня и наконец покинул женскую раздевалку. Несколько секунд я просто стояла там одна, пытаясь осознать, что вообще произошло. Но опомнившись, рванула за ним.

— Ты говорил мне! Тогда! Что все это значило?! — догнав золотистую рожь его волос в потоке одинаковой школьной формы, я вцепилась в рукав ткани пиджака и отрывисто проговорила, не ожидая, пока он откликнется.

Обернувшись, парень нахмурился и отдернул руку. Это был не он.

Он унес мои ножницы.

========== Даже автобусы усмехаются ==========

***

Лишь идиот мог придумать общественный транспорт. Неуклюжая медлительность этого бездарнейшего из всех способов передвижения всегда вызывала во мне мутную и скверную ненависть. Плывущие мимо безнадежно-некрасивые улицы, настырные вздохи, которыми я пыталась убедить своего стокилограммового соседа убрать локоть от моего лица, световое табло, которое, казалось, игнорировало мои настойчивые взгляды и объявляло всё не те остановки… Я задыхалась.

“Глостер-роуд; Лонгмид-авеню; Кресент; Веллингтон Хилл…” — улицы Бристоля, казалось, бесконечны.

С каждым новым кварталом сомнение горячим свинцом заливалось внутрь. До боли прикусывая нижнюю губу, я снова взглянула на неоновое табло, объявившее новую остановку.

“Филтон” — ноги, бока, локти, спины, седые затылки, улыбка мальчишки с бэтменом в руках, пару ступенек — я на свободе!