Анна распахнула дверь и крикнула:
– Сюрприз!
Голос у нее был просто солнечный. Прямо-таки сноп света сквозь озоновую дыру.
Из-за угла выбежала Камилла со своей любимой деревянной ложкой наперевес.
– Папочка! Ты вернулся! – завопила она, кидаясь в мои объятия.
Стараясь не смотреть на Анну, я прижал дочку к груди, вдыхая цветочный аромат ее волос, прикасаясь щекой к веснушкам, которые выманило наружу солнце.
– Нет, Кам-кам, он не вернулся, он просто заехал по дороге. – Анна погладила ее по спине. – Ему нужно назад в Париж. Работать. Не расстраивайся. Зато мы сейчас вместе пообедаем.
Из кухни, вытирая руки полотенцем, вышла Инес.
– Mais, dis donc! Quelle surprise![20] – воскликнула она. – Анна, ты даже не предупредила!
– Для меня самой это большая неожиданность.
Я поцеловал тещу в обе щеки и вручил ей жестянку чая из шиповника, купленную на пароме.
– О-о, – промурлыкала она. – Мой любимый! Так ты вернулся, значит! Ну, повезло тебе! Я сегодня такой обед приготовила! К Алену должен был заглянуть друг из гольф-клуба. Но он не придет, у него собака заболела.
– О, бедняга.
– Надо заметить, что собака у него несносная… Так, ладно! – Она хлопнула в ладоши. – Ален сейчас вернется, он пьет кофе в клубе. Ты вещи заносить будешь? Хочешь принять душ?
– Нет, мам, он с нами только пообедает, – вмешалась Анна. – Ему надо в Париж. Там проблемы в галерее, целая история. С той картиной, которую он в Лондон возил. Теперь покупатели отказываются платить.
– Они у меня еще и телефон украли, – ввернул я.
Анна зыркнула на меня, сузив глаза и глубоко вздохнув.
– Ну да. Еще и телефон. Он поэтому нам и не позвонил.
– Украли телефон?! Господи, тебя хоть не побили?
– Нет, нет, телефон просто в метро вытащили.
– Какой ужас! – Инес прикрыла рот ладонью. – Галерея ведь тебе все возместит? Надо же, испортить человеку отпуск, а потом…
– Может, на стол накроем? – предложила Анна, кладя руку на плечо Камилле. – Потом поговорим. Давайте я займусь салатом.
Тут мне захотелось встрять:
– Лучше я.
У Анны полыхнули глаза.
– Что ж, хорошо.
Камилла помогала мне сделать заправку, мешая ее деревянной ложкой, Инес нарезала запеченную курицу и расспрашивала про моих родителей, Анна бок о бок со мной наливала воду в графин, откупоривала бутылку белого вина – и я уже надеялся, что привычный ход вещей возьмет свое, мы посидим за одним столом с бокалом вина и вкусной едой, и, может, Анна разрешит мне остаться. Не насовсем, на чуть-чуть. Достаточно, чтобы прогуляться с ней по пляжу. Достаточно, чтобы все объяснить.
Вернулся Ален из гольф-клуба, раскрасневшийся и очень довольный собой.
– Рад тебя видеть, сынок. – Он похлопал меня по спине. – Я и не знал, что ты сегодня приедешь! Ладно, пойду приведу себя в порядок.
Даже когда Анна скрывала ярость под внешним спокойствием, она не могла не думать об уюте – поэтому она вышла в сад, принесла несколько веток сирени и поставила в хрустальную вазу, украсив букет побегами дикого лавра.
Камилла показала мне свои рисунки, разложенные на террасе: морских коньков, дельфинов, огромную рыбу-солнце. По контуру каждого листка она выложила «рамочку» из ракушек. Со щемящим сердцем я взял одну раковину, глянул на нее на просвет и положил на место.
– Я рад, что тебе здесь нравится, – прошептал я.
– Очень нравится! – подтвердила Камилла, держа в руках свой любимый рисунок, фиолетовую морскую звезду.
Обед начался вполне благопристойно. Теща с тестем интересовались здоровьем моих родителей и нахваливали особенно красивые окрестные пляжи. Разговор строился вокруг этого и просьб передать хлеб, вино, воду.
Когда же беседа свернула в сторону моих внезапных неотложных дел в Париже, все стало не так радужно.
– Что-то я не понимаю. – Ален вытер губы полотняной салфеткой. – Тебе пришлось лично везти им картину, и они все еще тебе не заплатили?
– Оплата предполагалась банковским переводом, папа, – сказала Анна, раскладывая курятину.
– Ну и что, подумаешь, банковский перевод, что тут сложного? Зачем из этого делать…
– Пап, тебе грудку или ножку?
Он выбрал ножку. Анна воспользовалась моментом, чтобы сменить тему, и начала рассказывать о своей работе, выдав список обвинений, которые ее беременные алкоголички официально предъявили виноторговым компаниям: угроза жизни и умышленное введение в заблуждение. Некоторое время мы обсуждали прекрасную застольную тему – вызванные алкоголем отклонения у новорожденных, но тут Инес спросила меня о моих дальнейших творческих планах, упомянув об успехе моей выставки.
– Я сам не ожидал, – признался я, на нервной почве неумеренно поглощая багет. – Всегда считал нарративную живопись несколько прозаичной, но, как выяснилось, этот жанр хорошо продается.
– Не вижу ничего дурного в том, чтобы делать то, что продается, для публики и менее однозначные вещи для себя, – заметил Ален.
– Ну да. – Я прочистил горло. – Просто… – И тут я ляпнул что-то про Ирак.
Анна опустила дочкину вилку и быстро схватила миску с картошкой.
– Ричард, тебе положить? Мам, получилось очень вкусно, чудесный соус.
– Это из-за каперсов, в них все дело. И еще немножко лимонного сока.
– И что с Ираком? – спросил Ален, вонзая нож в куриную ножку.
– Пап, давай не сейчас? – взмолилась Анна.
– Так что с Ираком?
Я положил себе на тарелку картошки в компанию к жареной мелкой рыбе.
– Мне, как британцу, очень интересна эта тема. Мы всегда считались рассудительной нацией, и вдруг Блэр очертя голову бросается туда, куда указал Буш, без особых на то оснований.
– Ну, по-моему, этнические чистки сотен и тысяч невинных людей…
– Речь не об этом. – Я бросил короткий взгляд на жену. – Сейчас Хусейна обвиняют во владении ядерным оружием. Которое до сих пор не нашли.
– Давайте сменим тему, – потребовала Анна, косясь на Камиллу, сидящую с открытым ртом.
– Я лишь интересуюсь, что Ричард хочет предложить по этому поводу.
– Да пока ничего конкретного. Просто есть нечто абсурдное в поисках того, что вряд ли существует. Ну и, конечно, символизм бензина.
– Бензин – это необходимость, – отрезал Ален. – Не вижу в нем ничего абсурдного.
– Еще вина? – спросила Инес, демонстрируя опустевшую бутылку.
– Я открою, – быстро сказал я, радуясь передышке. – Белое?
– Ну, раз начали, чего уж метаться, – буркнул Ален, который не любил белое вино.
Ретировавшись в кухню, я оперся на разделочный стол и закрыл глаза. А когда открыл, увидел за окном маленького серого кролика, бегущего по лужайке. Хвост у него был хорошенький до невозможности, настоящий помпон! Я вспомнил хокку одного японского поэта, которое нравилось мне в колледже. Там было что-то про любование цветами во время прогулки по крыше ада.
Я полез за вином в холодильник, и передо мной, как на цветном снимке, предстало время, прошедшее здесь без меня. Вот в большом пластиковом контейнере плавают в собственном соку остатки фруктового салата. Вот половинка авокадо, плотно завернутая в пленку, три бутылки сидра и все ингредиенты для бретонских блинчиков: собственно, тонкие блины из гречневой муки, эмменталь, яйца, помидоры, ветчина, сметана. Я очень любил бретонский ритуал поедания таких блинов – запивать их масляно-яичную сердцевину ледяным сидром, как принято на северо-западе.
Стоя перед таким знакомым холодильником, невозможно было поверить в то, что все закончится совсем плохо. Сколько раз я приносил сумки с продуктами на эту кухню? Выметал песок с этого кафельного пола? Менял лоток короткошерстного британского социопата, который был любимцем Инес до тех пор, пока не отправился за радугу? Нельзя просто взять и вычеркнуть почти десять совместных лет. У нас была общая жизнь! В окружении физических предметов, годами служивших и мне, и Анне, и Камилле, я почувствовал себя уверенней. Хорошо, что я здесь. Хорошо, что меня здесь видят.
