А затем Лиза покинула меня, и та легкость, что была между нами, повисла в воздухе, как запах пороха после фейерверка. Нужна ли мне именно эта женщина? Или только легкость? Секс без правил. Отсутствие накатанных схем и признанных правил. Великолепие новизны.

Я убрал письма Лизы обратно в ящик, так и не приблизившись к разгадке, имеет ли она отношение к покупке «Синего медведя», однако уверенный: чем бы она сейчас ни занималась, какие бы планы ни строила, она по мне скучает. Она уже провела достаточно времени в пафосном доме своего дизайнера ложек, чтобы понять: любовь не так пьянит, когда она предсказуема, когда дичь уже в силках.

После того как Анна устроила мне скандал в студии, я сотни раз спрашивал себя, хотел бы я изменить прошлое. Если бы я мог все переиграть, пошел бы я пить с Лизой коктейли, принял бы ее приглашение зайти на ужин, позволил бы всему завертеться? Я не знаю, какие последствия будет иметь наша связь для моего будущего, но я не жалею о ней. Я жалею, что Анна узнала, я жалею, что обидел ее, но сожалеть о романе с Лизой значило бы отрицать свои чувства к ней. А они были. Настоящие.

Явиться к жене с повинной недостаточно. Я должен сделать большое усилие и влюбиться в нее заново. Можно ли вернуться к забытой любви или от невнимания она умирает?

Да, умирает. Да, чахнет и засыхает. Даже тарелку нельзя забыть на столе и ожидать, что еда на ней останется свежей и горячей. Что уж говорить о цветах, домашних животных, браке. Глупо было предполагать, что любовь к другой женщине не повлияет на мои отношения с женой. Неужели ущерб невосполним? Или возможно вернуться к прошлому и строить жизнь вокруг темных пятен так, чтобы они остались глубоко в подвале и там загнулись от нехватки солнца? Анна дает мне шанс, а у меня не хватает смелости им воспользоваться.

Пути назад нет.

На следующий день, отведя Камиллу в садик, я взял стопку писем от Лизы и поехал с ними в галерею. Жюльен отчитывал Беренис, речь шла о чем-то принесенном на ланч.

Наконец, он отошел от ее стола и сообщил мне трагическим шепотом:

– У нее в подсобке квашеная капуста! Говорит, это хорошее средство от простуды!

– Ну, вообще-то она права.

– Теперь вся бумага для принтера воняет чем-то непотребным!

Я объявил ему о своем согласии отвезти «Медведя» покупателю – на следующей неделе, во время отпуска с семьей.

– Прекрасно! – Жюльен схватил ежедневник. – Давай обозначим день.

– Вот еще что… – Я достал письма Лизы. – Всю ночь читал и перечитывал. Наверное, ты прав, покупатель не она, но я не хочу ничего знать заранее. Узнаю, когда буду уже там.

– Ну, можно и сейчас, это несложно, – заметил Жюльен и достал конверт. – Вот тут есть адрес, сейчас я тебе покажу, куда отправляется твоя картина…

Я резко накрыл конверт ладонью, чтобы не дать ему закончить. Жюльен вздрогнул:

– Ладно, как знаешь.

– Можно я их у тебя оставлю? – Я кивнул на письма. – Не хочу держать дома.

– Конечно. Между прочим, на твое имя еще есть корреспонденция.

Он вышел в подсобку и принес новые контракты на покупку картин, очередной рецепт от моей матушки и открытку на Хэллоуин от проживающей во Франции американки по имени Шелли Хэмпл – моей большой поклонницы.

– Она, кстати, купила две картины с выставки, – сообщил Жюльен, пока я изучал здоровенную открытку, из которой раздавался жуткий смех.

Есть определенный класс американских женщин: слегка полноватые белые разведенки, которые едут в Париж на поиски себя и, как правило, находят искомое в гораздо более экстравертном варианте. Шелли Хэмпл – одна из таких. Она обожает индийские сари и носит их поверх джинсов с беговыми кроссовками «Рибок», потому что, сами понимаете, в Париже хочется без конца гулять и гулять. И в общем-то, она хорошая женщина. Просто когда в числе покупателей твоих картин появляется человек в кроссовках, как-то надеешься, что при нем будет свита, импрессарио и внедорожник «Кадиллак».

Мы с Жюльеном перерыли хлам в ящиках его стола, откопали рулетку и пошли измерять «Медведя», прикидывая, как везти эту махину в Англию. Жюльен пообещал, что грузчики доставят картину мне утром к порогу, уговаривал меня купить хреновину для транспортировки лыж для моего удобства, но я отмахнулся, забрал контракты и открытку, и мы распрощались. На полпути к дому я сообразил, что прихватил с остальной почтой и письма Лизы, которые хотел оставить в галерее. Если возвращаться, то до рынка я доберусь ближе к полудню, Анна оставила мне список покупок размером с простыню, к обеду что-то жутко нужное непременно закончится, и Анна оторвет мне голову. Вот уж дилемма так дилемма: что важнее – избавиться от письменного подтверждения супружеской неверности или запасти еду для ребенка в дорогу. Я решил не возвращаться.

К тому же перспектива семейной поездки меня очень радовала. Нам всегда было хорошо у моря. Погода располагала – купаться, конечно, холодно, зато можно гулять босиком вдоль линии прибоя и наблюдать, как древний ньюфаундленд родителей Анны выкапывает коряги из песка. Собирать ракушки с Камиллой. Снова быть мужем и отцом.

Камилла очень любила ездить в Бретань к бабушке с дедушкой. От ветра с моря у нас розовели щеки, под шум волн мы спали как младенцы. Она любила старый каменный дом, шаткие лестницы, дряхлую собаку. Все будет хорошо. Мы залечим раны. Главное – туда добраться.

Остаток дня я носился как ураган, собирая, покупая, складывая и записывая на подвернувшихся клочках бумаги всякие необходимые мелочи по очередному звонку Анны. Назавтра, со среды, начинался наш двухнедельный отпуск, но всю первую неделю Анна планировала работать удаленно, готовясь к предварительным слушаниям. Накануне отъезда ей пришлось сидеть в офисе допоздна, и она очень волновалась, что не успеет собраться. Поэтому я начал собирать вещи за нее, а она диктовала мне список.

– Пару кусков мыла, у них вечно одна лаванда… Черные брюки, висят возле… Ой, и слитный купальник положи! Как думаешь, купаться будем?

Честно говоря, в этом разговоре не было никакой необходимости. Я слонялся по дому, и руки мои сами тянулись к вещам, которые стали частью Анны. Вот томик стихов Кэролин Райт, который всегда лежал у нее на прикроватной тумбочке. Вот пресс-папье «Шанель» в форме белой розы. Вот ее духи, «Эрмес Руж», которые она носила только вечером, считая использование парфюма днем недопустимой вульгарностью. Вот фотография Камиллы с лангустом в руках, которая неизменно отправлялась в ее чемодан, даже когда дочка путешествовала с нами. Вот те самые черные брюки, вот ее любимые сорочки. Вот резиновые сапоги, которые она всегда берет с собой в Бретань для прогулок по побережью. Вот жуткая флисовая повязка на голову, которую она всегда надевает на такие прогулки еще со времен нашего знакомства в Провиденсе.

Я сложил вещи Анны на кровати, чтобы она потом лично провела их ревизию, и взялся собирать свою одежду: сорочки, вельветовые штаны и дурацкие носки с узорами, которые всегда нравились теще с тестем.

Утро началось еще более суматошно. У обеих моих женщин был короткий день. Анна вылетела из дома в восемь, на ходу перечисляя, что мне ни в коем случае нельзя забыть. Я отвел Камиллу в сад, чтобы следующие несколько часов она изнывала от нетерпения не у меня под ногами. В десять явились грузчики с «Медведем», и, как только они передали картину, я принялся носить вещи в машину. С женщинами нельзя путешествовать налегке. Я живу с представительницами этого вида не первый год и уже смирился. Поздно вечером Анна улучила момент и запихнула в общую сумку семейства Хэддон коробку с игральными костями для японского покера Яцзи, панамы от солнца, шоколадное печенье и массажер для головы. Вообще-то жена у меня – образчик умеренности и хорошего вкуса, но как только на горизонте начинает маячить поездка к родителям, Анна вдруг превращается в нервную мещанку, ищущую успокоения в барахле.

Последний круг по дому с целью проверить все выключатели и конфорки, и я мог наконец выезжать. Часы едва пробили одиннадцать. Мы договорились, что я забираю Камиллу из сада и к полудню приезжаю за Анной к офису. Выходит, я успею пораньше, буду выглядеть героем, и дорога до Бретани пройдет в приятной атмосфере.