Нынешние Соколовские об истории своей семьи мало что знали, поскольку барыня-судомойка подросшим детям ничего о барском прошлом не рассказывала, чтоб не проболтались, а потому росли они обычными советскими пионерами.

А Соколовский-Квартирный по-прежнему жил под той самой конторкой…

Глава семьи с супругой жили мирно, ругались редко, и квартирному жилось хорошо, разве что несколько скучновато. Всего и развлечения было – Оксанины влюблённости наблюдать, но они были столь однообразны, что Соколовский-Квартирный к ним привык, как к смене времен года. А заходившую иногда Нюсю он любил, как непоседливую внучку.

Гостьям он обрадовался, хоть и виду особенно не показывал, и ворчал непрерывно. Для них старый домовой сварил на кухонной плите в маленькой турке удивительной вкусноты горячий шоколад. Он принёс его вместе с чашками под стол в кабинете – здесь ему было уютнее всего. Потом он долго развлекал их рассказами из длинной истории семьи Соколовских. А через некоторое время все трое услышали звук открываемой в прихожей двери, и стало ясно, что девочкам пора уходить – пришёл кто-то из хозяев квартиры. Все трое прошмыгнули сквозь стену в Оксанину комнату и едва успели спрятаться, юркнув под кровать, – оказалось, пришла именно Оксана.

Первое, что она сделала, войдя в комнату, – швырнула куда-то в угол коралловые бусы. Потом посмотрела на себя в зеркало и разрыдалась. По её щекам заструились жирные чёрные полосы, нос покраснел и распух.

– Никогда больше! – давилась она слезами. – Ни-ког-да!

– Ну ясно, – прошептал Соколовский-Квартирный. – Значит, уже.

Все трое сидели под кроватью, стараясь не шевелиться. Прямо рядом с ними валялось коралловое колье с крупными белыми бусинами. Нюся смотрела на него хищными глазами.

– Даже не думай, – прошептал Соколовский-Квартирный.

– Ну, Соколовский-Квартирный, ну, ми-и-и-и-ленький… – заскулила Нюся.

– Вы о чём это? – шепотом же вмешалась Люба.

– Тссс! – шикнул на неё старик-домовой. – Услышит!

– Ничего она не услышит, – возразила Нюся. – Она сейчас так рыдает, что можно по комнате колесом ходить…

– Не вздумай! – строго повторил старый квартирный.

– Что я, дурочка, что ли? Понимаешь, – объяснила она Любе, – я эти бусы ну так хочу, так хочу… Давно уже хочу. Видишь, вот она сейчас их сняла и сразу некрасивая стала? А когда надевает – такая красивая… А я тоже хочу быть красивой! Поэтому бусы хочу.

– То есть как это – хочешь? – изумилась Люба. – Это же получается – украсть?

– Да ну тебя вовсе, – нетерпеливо отмахнулась Нюся. – Сама ты – украсть. Ничего не знаешь. У нас, у домовых и квартирных, Правила есть. У людей свои Правила, а у нас – свои. Нам в своём доме всё что хочешь можно брать. И никакая это не кража. Нам можно. Только если потом оказывается, что человеку эта вещь нужна, – ну то есть, если он искать её начинает, – тогда мы вернуть обязаны и положить на самом видном месте. А если не ищут вещь – значит, и не нужна она была, и тогда она у домового остается.

– А-а-а… так вот в чём дело, – сообразила Люба. – Я же говорила – ведь всегда всё находится вот там, где раз двадцать смотрела!

– Ну да. Мы честные. Мы всё возвращаем. Кроме носков, конечно.

– Почему носков? – удивилась Люба.

– Ну вот так полагается. Носки нам можно не возвращать, даже если их ищут. Но брать их можно только по одному. Сама небось слышала, как мама ругается, что все носки после стирки непарные? То-то. Все домовые коллекционируют носки.

– Но вы же их не носите!

– Ну и что? Люди тоже не носят почтовые марки или там статуэтки слоников…

– А тогда в чём дело? Если вам всё можно брать, так и возьми уже эти бусы. Всё равно она их бросила.

– Нет, – пояснила Нюся. – Брать можно только в своём доме… или квартире. И бусы Соколовской может взять только Соколовский-Квартирный. А он, видишь, жадничает… – Она сделала ударение на последнем слове, чтобы Соколовский-Квартирный её хорошо расслышал.

– Ничего я не жадничаю, – буркнул домовик. – А только я знаю, что она их всё равно завтра же искать начнёт. А может, уже и сегодня.

– Ну, миленький, ну, пожалуйста, а вдруг не начнёт?… Ну пожа-а-а-луйста…

– Эх, – вздохнул Соколовский-Квартирный. – Старый я уже с девицами спорить. Чёрт с тобой.

С этими словами он подобрал бусы и протянул их Нюсе. Та, порозовев от радости, вцепилась в бусы мертвой хваткой, чмокнула Соколовского-Квартирного в сморщенную щёку и быстро-быстро юркнула в стену – Люба едва успела схватить её за руку.

– Я теперь – я теперь – ух какая красивая буду!!! – радовалась Нюся, быстро-быстро спускаясь в квартиру Зайченковых.

– А откуда ты знаешь, что это она от них красивеет? – спрашивала запыхавшаяся Люба.

– Ну а от чего? Платья она разные надевает, я специально смотрела. Только бусы всегда одни.

В Любиной комнате она первым делом подлетела к маленькому зеркальцу и принялась перед ним примерять бусы. От восторга она была сейчас ярко-оранжевой, и глаза её горели, хотя в комнате было светло.

– Пошли! – решительно сказала она наконец. – Надо Теше Закроватному показаться.

– Ну пошли, – недоуменно пожала плечами Люба.

Теша Закроватный оказался существом крохотного роста и великой упитанности. А может, так казалось из-за его пушистости – Теша был весь покрыт длинным светло-фиолетовым мехом и походил на мохнатый шарик с небольшими толстенькими ручками и короткими ножками.

А хвост у Теши был в точности такой же, как у Нюси, – длинный и с кисточкой на конце. Ещё у Теши были висячие уши, как у собаки таксы, и маленькие чёрные глазки-бусинки.

– Очень, очень рад, – сказал Теша, застенчиво трогая Любину руку.

– Красивая я? – требовательно спросила Нюся.

– Конечно, – ответил Теша без тени сомнения.

– Вот! Я же говорила! – Нюся торжествовала.

– Что тут такое? – раздался вдруг голос откуда-то сверху, и с кровати вниз свесилась лохматая мальчишечья голова.

Теша, Нюся и Люба, не сговариваясь, разом нырнули в стену.

– Уф! Едва успели! – шёпотом сказал Теша. – Это мой мальчик, Миша. Как думаете, он нас не заметил?

– Не знаю, – неуверенно ответила Люба. – А что, ты ему не показываешься?

– Не-а. Нам вообще-то не положено. Это только Нюся у нас – революционерка. Ну Нюся, понимаешь, она – смелая. И вообще, она… ну это ж Нюся! – В голосе Теши послышалось восхищение.

– И красивая? – строго уточнила Нюся.

– Конечно.

– Вот!

Вечером (после того как мама пожелала спокойной ночи и выключила свет в детской) Люба собиралась уже заснуть, когда услышала рыдания и приглушённые голоса из угла комнаты. Она вылезла из постели и заглянула за шкаф.

Нюся сидела на полу и рыдала себе в коленки.

– Не отда-а-а-а-а-м, – всхлипывала она. Над с ней стоял мрачный как туча Соколовский-Квартирный с неумолимо протянутой рукой.

– Что? – шёпотом спросила Люба. – Уже ищет?

– Ещё как, – буркнул Соколовский-Квартирный. – Уже все углы облазила.

– Ну немно-о-о-о-о-о-жко ещё, – плакала Нюся.

– Ты не хуже меня знаешь Правила. Всё. Точка.

Нюся, не поднимая головы, содрала с себя бусы и протянула их старому домовому. Тот молча взял колье и с кряхтеньем исчез в стене.

– Нюсь! Ну чего ты! Ну ты ж знала, что так будет… – Люба не представляла, что ещё придумать, чтобы утешить подругу. – Нюсь! А хочешь, я пирожных принесу? Папа купил, я знаю. Ню-у-у-усь!

– Не хочу я никаких пирожных!

Тут за обоями послышалось какое-то шевеление, и Нюся с надеждой обернулась. Но из стены вылез не Соколовский-Квартирный с бусами, а Теша Закроватный. При виде его Нюся разрыдалась пуще прежнего.

– Чего вы тут шумите на ночь глядя? Нюся? Нюсь, ты чего это? – Теша выглядел недоуменным, и Любе пришлось рассказать ему о происшедшей трагедии.

– Ой… ну надо же, – сказал Теша. – Нюсь, да ты послушай. Нюсь. Понимаешь, ты – ты очень-очень красивая. Даже и без бус. И с бусами тоже – всё равно красивая. Потому что бусы тут вообще ни при чём. Такое моё мнение. Я думал, ты знаешь.