— Подожди… Сейчас буду… в норме.

Ничего особенного в незнакомом мужчине Ирина не уловила. Не извинившись за толчок, он быстро прошёл мимо них, только раз, как-то просительно выгибая бровь, словно собираясь что-то спросить, взглянул на Женю. И ушёл. Ничего примечательного во внешности. Обычный серый костюм. Лицо без единой яркой приметы.

Ладонь Ирины, покоившаяся на руке Жени, вдруг стала свободной. Девушка от неожиданности проследила, как Женя вытягивает свою руку вдоль тела. Увидела вздутые вены на тыльной стороне его ладони и сжатые горстью пальцы. Увидела побледневшее лицо, пустые глаза… Бросила суматошный взгляд на ребят и снова посмотрела на парня. В первые же мгновения испугалась, как бы не упал, взялась за его руки — холодные из-за отхлынувшей крови. Испугалась ещё больше.

— Женя, что с тобой? Ты меня слышишь? Женя…

И внезапно всё поняла. А потом связала приступ автописьма и заглянувшего в глаза художника незнакомца. Похолодела от жутковатого открытия… Но приступ произошёл так неожиданно, что она растерялась. И теперь нервничала, что нельзя подойти к ребятам и напрямую сказать, что произошло…

Как ни странно, пока Женя приходил в себя, к ней подошёл Красимир.

— Человек в сером костюме, — быстро сказала она. — Пошёл к лестнице.

— А с ним что… — кивнув на Женю, чьи застывшие глаза слишком явно были отрешёнными, удивлённо начал было Красимир — он всегда был немного тугодум. Но дёрнул носом, будто учуял, чей путь перешёл, и глаза полыхнули жёлтым.

— Потом, всё потом. Иди за ним, быстро!

Красимир, стараясь, чтобы его резкий побег от Ирины не выглядел слишком странным, поспешил за незнакомцем. Правда, на лестнице уже не стал притворяться, а просто побежал вниз.

Острый взгляд Ярослава. Он с удовольствием болтал с матерью Жени, но Ирина быстро испортила ему настроение, схватившись за руки художника. Правда, затем он проследил за быстро умчавшимся Красимиром и понял, что произошло нечто.

— Извини… — тяжело сказал Женя.

Она заглянула в его глаза и поняла, что он пришёл в себя.

— Извини, — повторил он. — С момента как я вошёл в театр, это уже второй.

Она не поверила.

— Как второй?!

— Я предупреждал, что они вокруг меня роятся. Не поверила? — Он опустил глаза и, сморщившись, раздражённо буркнул: — И очки дома оставил.

— Подожди, — быстро сказала Ирина и, слегка изогнувшись, сняла с пояска маленькую сумочку. Щёлкнула замком и порылась в ней. Женя смотрел безучастно, но брови поднял, когда девушка протянула ему маленький блокнотик и ручку. — Рисуй.

— Прямо сейчас? Обоих?

— Да. Блокнот маленький — не помешает?

— Ручка у меня самого есть…

Теперь замолчала и его мать, с тревогой наблюдая, как сын вынимает ручку из бокового пиджачного кармана и что-то быстро пишет в блокноте. Ярослав ей не мешал, потому что тоже притих, насторожившись, посматривал то на Женю, то на лестницу, выжидая появления Красимира.

… Женя заканчивал портрет второго, когда на лестнице, поднимаясь медленно, самодовольно и светясь чувством глубокого удовлетворения, появился Красимир. Ухмылялся так, что Ирина только и сумела определить его состояние примитивным сравнением — обожравшийся сметаны котяра.

Когда между нею и Ярославом проходила группа людей, закрывая от матери Жени, Ирина воспользовалась ситуацией и, глядя на приближающегося Красимира, повела бровью: «Иди к Ярославу!» Что тот, глубоко вздыхая, чтобы успокоиться и подавить видимый личный триумф, и сделал.

Первый звонок.

До начала балета оставались считаные минуты.

Карандаш Жени застыл. Художник тоже замер, а потом вяло сделал странное движение, будто собираясь отдать блокнот Ирине, но сомневаясь, правильно ли он делает, отдавая. Потом дёрнул блокнот к себе и, не глядя, перелистнул страничку. По отсутствующим глазам Ирина сообразила, что он собирается делать — исправлять судьбу человека, запечатлённого им умирающим. Думала недолго: отобрала у него ручку, снова щёлкнула замочком сумочки-косметички и всунула в ладонь Жени маленький карандаш, предварительно сняв с него колпачок.

— Крест, Женя! Косой крест!

Его бессмысленные глаза и упорное желание перевернуть листочек заставили её действовать самостоятельно. Она снова взяла художника под руку, шагнула ближе, тесно прижавшись к нему. Его кисть, пальцы которой судорожно держали карандаш, Ирина обхватила крепко. Он не вырывался. И она сделала то, что надо, придерживая блокнот на весу: ведя вяло сопротивляющейся кистью, жёстко перечеркнула отчаянно вопящее с первого листочка лицо. А потом — такое же со второго.

Даже рассмотреть не успела, что зачёркивает. А теперь и разглядывать нечего. Крест оказался основательным: толстые чёрные линии уничтожили черты напрочь. Впрочем… При таком крике лица обычно не узнать…

Зато Женя пришёл в себя быстро. Заморгал, возвращая нормальное зрение, взглянул на блокнот.

— Ловко, — прошептал он, не отпуская её руку из зажима. — Чем это ты?

— Косметический карандаш для век, — буркнула она.

— Хорошая вещь.

— Вот как это происходит, — уже задумчиво сказала Ирина, осторожно пытаясь выдернуть руку из его захвата. — Твоя мама… Надежда Владимировна знает?

— Знает. — Женя нехотя расслабил руку, позволяя Ирине высвободиться. — Второй звонок. Нам пора.

Кажется под «нам» он имел в виду себя и мать?

Но не уходил, крутя в руках косметический карандаш и размышляя… Ирина терпеливо ждала. Вот он вскинул на неё глаза, приподнял бровь и усмехнулся.

— Что будет… если на запястье поставить косой крест? Запястье рабочей руки?

— Не знаю, — даже удивилась она.

— Говоришь — только чёрный? — Он отогнул манжету пиджака, потом — рубахи. Тщательно вывел косой крест на месте, где обычно проверяют пульс. — Вот и проверим, что будет. Спасибо, — протянул он ей карандаш. — Ирина, вот моя визитка. Здесь номер телефона. Позвони вечером. А пока… Сударыня, разрешите проводить вас…

Он повёл её к матери и ребятам, мягко ограждая свою даму от шагающих навстречу или мимо. Церемония передачи дамы в распоряжение её спутников прошла благополучно. Вскоре, взяв мать под руку, Женя ушёл к своим местам в ложе.

Парни окружили Ирину, снова давая ей возможность уцепиться за их руки, и повели на балкон третьего яруса. Она обрадовалась этому, потому что и обозлилась на Женю: ишь — позвони!.. И в то же время встревожилась и была слишком ошеломлена…

— Что произошло? — шепнул Ярослав. — Я что-то не понял, что это было?

— Давайте сядем, а потом я расскажу.

Под последние беспорядочные звуки настраиваемых инструментов в оркестровой яме Ирина быстро и чётко выложила, кое в чём повторяясь — имея в виду Красимира, который ещё о Жене не знал:

— Женя — художник. Владеет автописьмом. То есть иногда пишет портреты людей, не замечая того. Причём рисует людей, которые должны вскоре умереть. А ещё… Потом он пишет их здоровыми, и тогда они не умирают. Но в последнее время он сталкивается с тем, что к нему умирающие идут сами, после чего он остаётся совсем без сил. Он называет их упырями, но, по-моему, он не знает, что это такое на самом деле.

— Подожди, — зашептал ошарашенный Красимир. — Он тогда стоял с тобой… Это он… Я правильно понял?

— Да, он пишет именно упырей. Тот человек в сером костюме. Он специально заглянул в глаза Жени, чтобы тот увидел его. Автописьмо начинается сразу после заглядывания ему в глаза. Пока ты бегал за упырём, Женя нарисовал его. Фу, гадость… — брезгливо сморщилась она. И посмотрела сначала на Ярослава, затем на Красимира. — Что делаем? Мы мечемся по всему городу, с трудом отыскивая упырей, а они сами идут к Жене. Он сказал, что раньше ходил на здешний Арбат, в уголок художников, а потом бросил, потому что они к нему постоянно приходили чуть не толпами.

Парни смотрели на сцену, но явно не видели её.

— Чудо, что они до сих пор его не сожрали, — медленно проговорил Ярослав, уставившись в точку перед собой.