Вечером соседи устроили вечеринку с угощениями и песнями, а мы с Каллу вынуждены были сидеть на крыше дома и слушать. Несколько дней нам не разрешали выходить на улицу, и в это время мы ходили в одних рубашках, без штанов, чтобы ранки зажили.
Без материальной поддержки отца нам приходилось очень туго, и мама была вынуждена найти работу. Вскоре после рождения Шекилы она пошла работать на стройку, как и новая жена моего отца. К счастью, женщиной она была крепкой и могла выполнять тяжелую работу. Платили ей очень мало – горстка рупий за то, что под палящим солнцем она с рассвета до заката таскала на голове камни. Мама работала шесть дней в неделю приблизительно за доллар и тридцать центов. Гудду тогда тоже пошел работать, и за первую долгую смену, мо́я посуду в ресторане, он заработал меньше чем полрупии.
Когда мы стали просить подаяние в мусульманских районах, наша семья начала питаться разнообразнее – иногда нам перепадало мясо, обычно козье или куриное. Еще я помню, что в праздники или на вечеринках мы ели одни блюда, на свадьбах и других церемониях – другие. Нередко по соседству устраивался праздник, а это означало веселье и бесплатную еду – много бесплатной еды.
Что касается одежды, мы донашивали то, что отдавали соседи. К счастью, в теплом климате не нужно кутаться во что-нибудь теплое. Достаточно простой одежды из хлопка. Об образовании речь не шла. Школа, возле которой я раньше отирался, глядя на входящих и выходящих счастливых учеников, была приходской школой при церкви Святого Иосифа, куда до сих пор ходят местные ребятишки.
Ответственность за наше выживание была возложена на Гудду, как на самого старшего, и ему приходилось хвататься за любую работу, чтобы принести в дом хоть немного денег. Ему сказали, что можно неплохо заработать, если торговать на железнодорожной станции, поэтому он стал продавать проезжающим наборы, состоящие из зубной щетки и пасты. В результате он оказался в тюрьме, нарушив какой-то закон о детском труде. Его хорошо знали в местном полицейском участке, как и нас с Каллу, и соседских мальчишек – как ловких малых, может, даже как мелких воришек. Например, чтобы собрать немного еды, мы придумали, как проделать дыры в тюках с рисом или нутом, которые лежали на станции, ожидая погрузки в товарные вагоны. Обычно нам удавалось сбежать, иногда нам надирали уши. Подобные преступления не несли угрозы обществу, однако Гудду почему-то посадили в тюрьму, причем арестовали согласно закону, который должен был его защищать.
Через пару дней местный полицейский сообщил маме, где ее сын. Она повела всех нас в тюрьму для несовершеннолетних, внушительное здание с запутанными переходами, и стала просить полицейских освободить Гудду. Понятия не имею, что она говорила, но было очевидно, что без сына она не уйдет.
Мама воспитывала нас одна – отец окончательно нас бросил. Мои родные рассказали мне, что, когда он жил с нами, то бывал жесток, вымещал на нас досаду и гнев. Конечно, мы были беззащитны – одинокая женщина с четырьмя маленькими детьми против озлобленного мужчины. Он захотел от нас избавиться по настоянию своей новой жены и даже пытался заставить уехать из Кхандвы. Но у мамы не было денег на переезд, не было даже средств к существованию. Правда, нас поддерживали друзья, живущие в Ганеш Талай. В конечном итоге отец с женой сами уехали из этого района и поселились в пригороде Кхандвы. После этого нам стало чуть легче дышать.
Я был слишком юн, чтобы понять, что родители разошлись. Моего отца просто не было рядом. Пару раз я получал резиновые шлепанцы – мне говорили, что отец купил нам всем обувь.
У меня сохранилось единственное воспоминание о том, как я видел отца. Когда мне было четыре года, нам пришлось отправиться к нему в новый дом, чтобы посмотреть на новорожденного. Ну и поездочка выдалась! Мама разбудила нас утром, нарядила, и по невыносимой жаре мы пошли в центр Кхандвы, чтобы сесть на автобус. Я приглядывал за Шекилой, которую измучили долгая дорога и жара. На автобусе мы ехали всего пару часов, но с ожиданием и переходами поездка заняла весь день. Когда мы вышли из автобуса, пришлось еще час идти, и когда пришли на место, наступила ночь. Переночевали мы в прихожей дома, который принадлежал каким-то маминым знакомым, – в комнатах места для нас не нашлось, но ночи стояли теплые, поэтому мы не замерзли. По крайней мере ночевали не на улице. И только на следующий день, после того как мы перекусили хлебом с молоком, я узнал, что мама с нами не идет, – ей не разрешили. Поэтому нас всех четверых повел к дому отца какой-то знакомый родителей.
Несмотря ни на что – или, возможно, просто не обращая на неудобства никакого внимания, – я обрадовался, когда увидел отца на пороге дома. Нас провели в дом, я увидел его новую жену, ребенка. Похоже, эта женщина была добра к нам – приготовила для нас обед и оставила переночевать. Но среди ночи меня разбудил Гудду: он сказал, что они с Каллу «сваливают», и спросил, пойду ли я с ними. Я хотел только одного – спать. Я проснулся от громкого стука в дверь, папа пошел открывать. Какой-то мужчина видел, как мои братья сбежали в лес. Он боялся, что на них могут напасть тигры.
Позже я узнал, почему той ночью Гудду с Каллу сбежали – им не нравилось то, что происходило в нашей семье, и в знак протеста они решили убежать от отца и его новой жены. К счастью, позже, тем же утром, их нашли живыми и здоровыми.
Но одна проблема потянула за собой другую: в тот же день, стоя на улице, я видел идущих навстречу маму и отца, и понял, что он преследует маму. За ним шли еще двое. Не доходя до меня, мама неожиданно остановилась и повернулась к нему лицом. Они ругались, громко кричали друг на друга. К ним тут же присоединились другие, одни приняли сторону отца, другие – матери. Я понял, что, скорее всего, их ссора перерастет в стычку между индусами и мусульманами. Это уже было серьезное противостояние: индусы встали рядом с мамой лицом к лицу с мусульманами, поддерживавшими отца. Напряжение нарастало, было высказано много оскорблений. Мы, дети, подбежали к матери, не зная, что будет дальше, после этих криков и толкотни. А потом отец, к моему ужасу, швырнул небольшой камень прямо маме в голову. Я стоял рядом с ней, когда в нее попал камень; мама упала на колени, из головы полилась кровь. К счастью, этот жестокий поступок, похоже, шокировал всех присутствующих и охладил их пыл. Когда мы склонились над мамой, поддерживающие обе стороны начали расходиться.
Нас на несколько дней, пока мама не поправилась, приютила одна индийская семья. Они сообщили нам, что нашего отца забрала полиция и посадила на пару дней в камеру в местном полицейском участке.
Этот эпизод сохранился в моей памяти как пример смелости мамы, повернувшейся лицом к своим преследователям, но еще и как пример беззащитности бедняков в Индии. Признаться, нам просто повезло, что люди разошлись. Маму, а может быть, и ее детей вполне могли убить.
И тем не менее, вероятно, потому, что прошло так много лет, я хотел бы повидаться с отцом. Сложно, наверное, понять зачем – я ведь его почти не помнил, а то, что помнил, приятными воспоминаниями не назовешь. Но он был частью меня самого, частью моей жизни. Иногда родные должны прощать тех, кто когда-то поступил с ними неправильно. Однако, поскольку он жил не очень близко и к тому же я не знал, захочет ли он меня видеть, я решил, что эта встреча состоится в другой раз. Тогда я своими мыслями ни с кем не поделился, а поскольку повидаться с отцом я намеревался только с благословения семьи, то понимал, что должен быть очень осторожен, поднимая эту щекотливую тему. Мы поговорим об этом, когда я узнаю всех моих родных получше.
Поскольку я много времени проводил с родней, вновь знакомился с тем местом, где родился, часто в голову приходило слово, которое все, включая меня, часто повторяют, – «дом». Неужели я наконец-то нашел свой дом?
Я не знал. После того как я потерялся, мне повезло, что меня усыновили добрые люди, которые стали любящими родителями, и я не только жил в другом месте, но и вырос совершенно другим человеком, не таким, каким бы стал, останься я в Индии. Я не просто жил в Австралии, я считал себя австралийцем. У меня был родительский дом – дом семейства Брирли, я свил свое собственное гнездышко в Хобарте со своей девушкой Лайзой. Я знал, что там меня любят, там мое место.
