Было грустно прощаться с миссис Суд – три волонтерки-австралийки и мужчина из какого-то министерства Австралии должны были сопровождать нас при перелете. Все они были очень дружелюбными, и хотя мы не могли общаться с ними из-за незнания языка, все мои страхи перед предстоящим путешествием развеялись.

Я был на седьмом небе от счастья, когда мы наконец-то сели в огромный самолет. Казалось невероятным, что такая махина с множеством пассажиров вообще может взлететь, но я не помню, чтобы испытывал страх. Каждому из нас дали по шоколадному батончику – для меня невероятная роскошь, – свой я растянул на время всего путешествия. Мы разговаривали, смотрели фильм, надев наушники. Меня привели в восторг розетка в подлокотнике и возможность переключать каналы и контролировать громкость. Мы съели все, что нам давали в маленьких контейнерах с крышкой из фольги, – то, что кто-то приносит тебе еду, было как бы символом начала новой жизни. Наверное, мы спали – этого я не помню.

В Бомбее мы на ночь остановились в гостинице, где нас ждали новые удивительные открытия. Скорее всего, это была обычная западная гостиница, но я никогда еще не бывал в таком шикарном месте. В номере пахло свежестью, и мне до того момента еще не приходилось спать в такой мягкой и чистой постели. Несмотря на все волнения и новые впечатления, я уже много месяцев так крепко не спал. В гостинице было много белых людей – никогда столько белых я в одном месте не видел, и, как ни стыдно в этом признаться, все они казались мне богачами. Вокруг меня столько всего происходило, и, насколько мне помнится, я даже не задумывался о том, что вскоре мне придется жить с такими же белыми людьми, как эти.

На следующий день мне дали белые шорты и футболку с надписью «Тасмания» – одежду, которые прислали мне новые родители, чтобы я ее надел перед тем, как буду лететь в Австралию. Я обрадовался своему новому наряду. Но это было еще не все – нас отвели в магазин игрушек, где предложили выбрать себе по игрушке, – наверное, были какие-то ограничения по цене, но я не помню, чтобы нам что-то об этом говорили. Я до сих пор храню машинку, которую тогда выбрал, – благодаря механизму обратного хода она доезжала сначала до одного конца комнаты, потом – до противоположного.

Теперь я знаю, что во время перелета из Калькутты в Бомбей я был очень близко от своего родного города, только на высоте десяти километров. Наверное, самолет, на котором я летел, тоже оставлял туманный след, как те, которыми я с таким восторгом любовался. А вдруг и моя мама неосознанно в нужный момент подняла голову и увидела мой самолет и оставленный им след? Она бы никогда не поверила, что я нахожусь на борту этого самолета. Никогда бы не поверила, что я лечу в Австралию.

Мы приземлились в Мельбурне 25 сентября 1987 года. Нас, группу ребят, проводили в VIP-зал аэропорта, где, как нам сообщили, нас ожидали приемные семьи.

Я очень стеснялся, когда входил в зал. Там было множество взрослых, все не сводили с нас глаз, но я тут же узнал чету Брирли, которую разглядывал на фото в своем красном альбоме. Я стоял и пытался улыбаться, глядя на остатки драгоценного шоколадного батончика в своей руке.

Кто-то из сопровождающих провел меня через зал, и первое, что я сказал своим новым родителям, – «Кэдбери». В Индии «Кэдбери» – это синоним шоколада. И как только мы обнялись, мама тут же приступила к исполнению своей роли: достала салфетку и вытерла мне руку.

Поскольку я почти не говорил по-английски, а мои новые родители не говорили на хинди, мы мало друг с другом разговаривали. Так что сначала мы сели и стали просматривать красный альбом с фотографиями, который они мне прислали. Мама с папой показывали на дом, в котором я буду жить, на машину, на которой мы туда поедем. Мы пытались привыкнуть к обществу друг друга. Наверное, я был очень замкнутым ребенком, настороженным и закрытым, что неудивительно после всего, что мне довелось пережить. Это видно и по фотографиям: на моем лице не отразилась ни тревога, ни особая заинтересованность, а лишь какая-то отрешенность и просто ожидание того, что же будет дальше. Но, несмотря ни на что, я знал, что с Брирли я в безопасности. Это я чувствовал интуитивно. Они отнеслись ко мне спокойно, по-доброму, у них были такие теплые улыбки, что я тут же успокоился.

Еще больше меня порадовало то, что Асра явно испытывала удовольствие, общаясь со своей новой семьей. Через какое-то время она уехала с ними из аэропорта, и, наверное, мы поспешно попрощались, как обычно прощаются дети. Но мне с новой семьей еще предстояло совершить небольшой перелет: из Мельбурна через Бассов пролив в Хобарт. Поэтому свою первую ночь мы провели в одном номере в гостинице аэропорта.

Мама тут же усадила меня в ванну, она старательно намыливала меня и ополаскивала, стремясь уничтожить всех гнид, вшей и тому подобное. Я очень отличался от детей, живущих в Австралии. Вдобавок к наружным паразитам оказалось, что у меня солитер, крошащиеся зубы и шумы в сердце, которые, к счастью, с возрастом прошли. Нищета, царящая в Индии, отразилась на моем здоровье, а жизнь на улице подорвала его еще больше.

Первую ночь в Австралии я спал как убитый – явно начал привыкать к гостиницам. Проснувшись утром, я заметил, что родители наблюдают за мной со своей кровати, ждут, когда я начну шевелиться. Сперва я смотрел на них из-под одеяла. Мама уверяет, что до сих пор помнит то утро, как будто это было вчера. Они с папой, лежа на двуспальной кровати, подняли головы и вглядывались в небольшую горку из одеяла на односпальной кровати в противоположном конце комнаты. Из-под одеяла выглядывала лишь моя черная макушка. Я то и дело посматривал на них. Позже, пока я не стал взрослым, мы часто вспоминали нашу первую семейную ночь, и я постоянно напоминал им: «А я подглядывал, я подглядывал».

По-моему, ни один из нас не мог поверить в происходящее; я – что эти чужие люди, спящие со мной в одном номере, станут моими родителями, а они – что этот индийский мальчик теперь их сын.

После завтрака мы сели на самолет до Хобарта. Тогда я впервые увидел свою новую страну за пределами гостиницы и аэропорта. Для того, кто привык к скоплению людей и грязи одного из самых густонаселенных мест на земле, эта страна казалась невероятно пустой и чистой – улицы, здания, даже машины. Не было ни единого человека с такой смуглой, как у меня, кожей, да и вообще людей было очень мало. Страна, казалось, вымерла.

Пока мы ехали по незнакомым местам в предместье Хобарта, я разглядывал город со сверкающими зданиями, среди которых был и мой дом. Я узнал его по снимку из красного альбома, но в действительности он оказался больше и массивнее, чем я представлял. В нем было четыре спальни всего для трех человек, все комнаты казались просто огромными и при этом необыкновенно чистыми. В гостиной ковер, удобные диваны и самый большой телевизор из всех, какие мне только доводилось видеть. В ванной комнате – огромная ванна, а на кухне полки ломились от еды. И холодильник: мне нравилось стоять перед ним и просто ощущать прохладу, когда открывается дверца.

Но лучше всех комнат была моя спальня – раньше у меня никогда не было своей, отдельной комнаты. В обоих домах, в которых мы жили в Индии, комната была только одна, поэтому, разумеется, все дети спали вместе. Но я не помню, чтобы испугался того, что мне придется спать в одиночестве, – наверное, за время жизни на улице я привык спать один. Однако я боялся темноты, поэтому попросил, чтобы дверь в мою комнату оставалась открытой и в коридоре горел свет.

На моей новой мягкой кровати, над которой на стене висела большая карта Индии, лежала новая одежда, подходившая для прохладного климата Тасмании. А на полу стояли ящики, в которых лежали книги с картинками и игрушки. Я не сразу понял, что все это для меня, что я могу рассматривать книги и брать игрушки, когда пожелаю. Я долго не мог поверить, что кто-то из детей постарше не придет и не заберет их. К мысли о том, что что-то может принадлежать только тебе, еще надо было привыкнуть.