Тем не менее привыкнуть к западному стилю жизни оказалось по большей части легко, благодаря поддержке родителей. А они уверяют, что я легко в него вписался. Сперва мы ели много индийских блюд, и мама постепенно знакомила меня с австралийской кухней. Разница между этими двумя кухнями была огромной, и не только во вкусах: мама вспоминает, как однажды я, заметив, что она кладет в холодильник красное мясо, подбежал к ней с криком: «Коровка! Коровка!» Для ребенка-индуса убийство священного животного недопустимо. На мгновение мама растерялась, а потом улыбнулась и сказала:

– Нет, нет, это бык.

По всей видимости, меня это успокоило. В итоге радость от того, что я мог наслаждаться изобилием еды, которая всегда была под рукой, пересилила вкусовые и культурные пристрастия.

Один аспект жизни в Австралии тут же привлек меня – желание познавать жизнь за пределами дома. В Индии, живя в городке или большом городе, я часто мог бродить где придется, тем не менее меня повсюду окружали дома, дороги, люди. В Хобарте мои родители вели активный образ жизни: мы играли в гольф, наблюдали за птицами, ходили под парусом. Папа частенько катал меня на двухместном катамаране, благодаря чему я еще больше полюбил воду и наконец-то научился плавать. А возможность любоваться горизонтом приносила мне душевное спокойствие. В Индии душила плотность застройки, часто ничего невозможно было разглядеть за окружающими, давящими на тебя зданиями – казалось, что находишься в огромном лабиринте. Некоторые люди любят суету больших городов, заряжаются от нее энергией, но когда просишь подаяние или пытаешься заставить людей остановиться и выслушать тебя, видишь город совсем с другой стороны. Поэтому я, как только привык, понял, что огромные пространства в Хобарте действуют на меня успокаивающе.

Мы жили в районе Тренмир, от центра Хобарта нас отделяла река, а месяц спустя я пошел в школу в соседнем городке, в Хоре. И только много лет спустя я понял, каким невероятным совпадением это было. Пару месяцев, незадолго до моего отъезда в Австралию, я пытался выжить на улицах Калькутты в районе, который тоже назывался Хора, причем это же название носили огромный железнодорожный вокзал и известный мост. Хобартовская версия Хоры – красивое предместье, вытянувшееся вдоль побережья, где располагались школы, спортивные клубы и большой торговый центр. Городок, по всей видимости, был назван так в 1830-х годах одним английским офицером, который служил в столице Западной Бенгалии, а потом переехал жить в Хобарт и нашел некоторое сходство между холмами и рекой в Индии и здесь. Если тогда между ними и было какое-то сходство, то теперь оно исчезло.

Я любил ходить в школу. В Индии бесплатного образования не было – если бы я не переехал в тасманский Хобарт, то, наверное, никогда бы не пошел в школу. Как и везде, здесь в основном учились англосаксы, хотя было и несколько ребят из других стран. Я дополнительно занимался английским с еще одним ребенком из Индии и одним из Китая.

Я уже привык к тому, что изменились цвет кожи и культурные особенности окружающих меня людей, но я выделялся из массы детей, и прежде всего потому, что мои родители были белыми. Другие дети рассказывали о своих семьях, о том, как они переехали в пригород из Мельбурна, и они спрашивали, откуда я. Но я смог ответить только: «Я из Индии». Но дети любопытны – им хотелось знать, почему я живу здесь, почему у меня белые родители. Расспросы прекратились после того, как мама пришла в родительский день и рассказала всем присутствующим о том, что меня усыновили. Похоже, ее рассказ утолил любопытство моих одноклассников, и больше об этом меня никто не спрашивал.

Я не помню, чтобы у нас в школе случались проявления расизма. Однако мама уверяет меня, что я тогда не все понимал. Вероятно, в том, что мне пришлось овладевать местным языком с азов, были и свои плюсы. Как-то я спросил у нее: «Что значит “черножопый”?» Мама ужасно расстроилась. Был еще случай, когда мы стояли в очереди, чтобы записаться в спортивную команду, и папа услышал, как стоящая перед ним женщина сказала: «Я не желаю, чтобы мой ребенок играл в одной команде с этим черным мальчиком». Я не хочу сказать, что совсем не обращал внимания на подобные комментарии, но по сравнению с тем, что, как рассказывали, довелось пережить другим неанглосаксам, мне кажется, что я еще легко отделался. Так что я не могу сказать, что расизм оставил у меня в душе незаживающие раны.

Наверное, о маме с папой этого не скажешь. Меня уверяют, что к нашей семье неодобрительно относились в местной индийской общине, где регулярно устраивались ужины и танцы. В Хобарте существовала довольно большая индийская община, в основном это были выходцы из Фиджи и Южной Африки, но было немало и приехавших из самой Индии. Одно время мы даже посещали мероприятия, организованные общиной. Но мои родители стали замечать, что к нам относятся несколько подозрительно, и пришли к выводу, что это связано с тем, что индийского мальчика увезла с родины белая пара. Стоит ли говорить, что я ничего из этого не замечал?

Мы сотрудничали еще с одной организацией – Австралийским обществом по вопросам международного усыновления, которое помогало усыновлять детей из-за океана. Мама принимала в его работе активное участие, помогала другим австралийским семьям разобраться как в постоянно меняющихся правилах усыновления, так и в каждой непростой ситуации, с которой доводилось сталкиваться австралийцам, решившимся взять в семью чужого ребенка. Благодаря этой организации я познакомился с другими детьми, которые прибыли в Австралию со всего мира, а теперь жили в смешанных семьях. Мама уверяет, что на первом пикнике, организованном этим обществом, я удивился – и несколько смутился, – когда узнал, что в Хобарте я не один такой «особенный». Было достаточно таких унизительных жизненных уроков, однако у меня появились и друзья, и одним из них стал Равви, индийский мальчик, который жил со своей семьей в Лонсестоне. Наши семьи часто ходили друг к другу в гости.

Благодаря этой австралийской организации я познакомился с другими детьми, прибывшими из «Нава Дживан». Моя подружка Асра попала в семью, которая проживала в викторианском городке Винчелси, расположенном на берегу реки, и наши семьи поддерживали постоянную связь по телефону. Через год после моего приезда в Австралию мы все встретились в Мельбурне, пригласили еще двоих мальчиков, которых усыновили австралийцы, Абдулу и Мусу. Я был счастлив увидеть знакомые лица, и мы наперебой делились впечатлениями о своей новой жизни, сравнивая ее с тем временем, которое мы вместе провели в приюте. Несмотря на то, что приют не казался нам чем-то ужасным, не думаю, чтобы кто-то из нас хотел туда вернуться. Казалось, что все они были, так же как и я, счастливы в Австралии.

Позже, в этом же году, в Хобарт прилетела сама миссис Суд, привезла с собой еще одну девочку, Ашу, которую я помнил по приюту. Я был рад вновь увидеть миссис Суд – она хорошо о нас заботилась на родине до отъезда в Австралию, она, наверное, была самым добрым и заслуживающим доверия человеком из всех, кого я встретил после того, как потерялся. Мне хочется думать, что она испытывала огромное удовлетворение, когда видела в новом окружении детей, которым ей удалось помочь. По роду деятельности миссис Суд приходилось иметь дело с детьми, страдавшими от душевных травм, но мне всегда казалось, что и отдача от добрых дел огромна. Возможно, иногда усыновление проходило не так гладко, как в моем случае, но посещение детей, которых она устроила в новые семьи, давало миссис Суд силы, необходимые для продолжения этой работы.

Когда мне было десять лет, родители усыновили еще одного индийского мальчика. Я очень обрадовался тому, что у меня будет брат. Откровенно говоря, мне казалось, что больше всего из родных мне не хватает младшей сестренки. В то время, когда меня спрашивали, что я хочу на Рождество, я отвечал нечто вроде: «Хочу, чтобы мне вернули Шекилу». Разумеется, я очень скучал по маме, но с самого начала моя новая мама изо всех сил старалась стать мне настоящей матерью, а еще я был просто счастлив оттого, что отец уделяет мне столько внимания. Они не смогли заменить мне родную маму, но сделали все возможное, чтобы боль от потери была не такой сильной. Единственное, чего мне по-настоящему не хватало, особенно когда я долгое время жил один, – это брата или сестры.