Сейчас, как свидетельствовала надпись на входе, это был приют для девушек и женщин. Мальчиков переселили в другое место. Несмотря на это, здесь мало что изменилось: снаружи все равно находилась охрана, однако само место уже не казалось таким отвратительным, возможно, потому, что теперь я был всего лишь посетителем.

Миссис Медхора договорилась, чтобы нас пропустили, поэтому мы вошли внутрь через маленькую дверь. Во дворе мы увидели огромный пруд, который я смутно помнил. Здания казались меньше и не такими зловещими, как тогда. И все же меня охватили неприятные ощущения, хотелось как можно быстрее покинуть это место.

Для нас организовали экскурсию, я увидел те же заставленные койками большие помещения, в одном из которых я спал. Как же я мечтал вырваться отсюда! Когда я покидал центр, даже представить не мог, что однажды вернусь сюда по собственному желанию, и тем не менее я стоял здесь, осматривал это место – средоточие моих старых страхов. Но именно после посещения «Лилуа» меня наконец-то окончательно отпустила боль прошлого. Но если подумать, как еще власти могли поступить с потерявшимися или брошенными детьми? Их поселяли в такие места, где можно было обеспечить их безопасность. Детей кормили, предоставляли кров, пытались найти для них пристанище. Разумеется, такие приюты создавались не для того, чтобы сделать детей несчастными или поживиться за их счет. Но когда под одной крышей собирается много детей разного возраста, не избежать жестокости, насмешек и даже проявления насилия.

Самые лучшие намерения терпят крах, если нет возможности должным образом обеспечить охрану территории. Я вспомнил, как посторонние проникали в здание, похожее на крепость, и что на это закрывали глаза. Вне всякого сомнения, в подобных местах контроль должен быть жестче, нельзя допускать возникновения таких брешей в системе. Я благодарен судьбе за то, что выжил здесь и выбрался отсюда почти без потерь.

Осталось заехать еще в одно место – не в какое-то определенное здание, а посетить знакомую мне местность. В свой последний день пребывания в Калькутте я решил пройтись по улицам, прилегающим к вокзалу Хора. На берегу реки Хугли все еще ютились небольшие дешевые кафе и магазинчики. Это место так и осталось пристанищем для бедняков, для рабочих со скудной зарплатой, для бездомных. Здесь царила та же антисанитария, много людей жили в самодельных палатках и под навесами. Я обошел торговые палатки, вспоминая, как, бывало, вдыхал аромат фруктов, отчего рот наполнялся слюной, и запах чего-то жареного, что продавали прямо здесь, и удивлялся, как мне удавалось отделять эти запахи от вони человеческих нечистот, дизтоплива, выхлопных газов и гари от костров, на которых готовили еду.

Я хотел спуститься на берег, но территория между магазинами и водой, похоже, вся была поделена на участки, которые стали чьей-то частной собственностью. Я как раз размышлял над тем, как пройти к воде, когда заметил, что ко мне по небольшому переулку трусит несколько плешивых собак. Они стали тыкаться мне в ноги, и я решил, что не стану проверять действенность вакцины от бешенства, которую мне ввели перед поездкой. Я отошел от магазинчиков к внушительной стальной опоре моста Хора и вскоре влился в поток людей на пешеходной дорожке, которая соединяет Хору с центром Калькутты. Когда-то я оказался на другой стороне моста, пытаясь убежать от ужасных людей из лачуги возле станции. Теперь я знал, что мост – самая яркая достопримечательность Калькутты и, вероятно, самое известное в городе место. Строительство моста в 1947 году стало одним из последних крупных проектов Великобритании до того, как Индия получила независимость.

Огромная масса людей, движущихся по мосту, поток всевозможного транспорта – все это поражало воображение. Люди толкались, спеша по своим делам. Продавцы сновали по станции с громоздкими тюками на головах, как муравьи, спешащие к муравейнику и от него. Вдоль тротуара выстроились нищие, трясущие своими жалкими железными мисками и культями, вплетая свои монотонные песнопения в оглушающий гул, доносящийся с моста. Огромное количество людей и беспрерывное движение выделяло мост как бы в отдельный район. В этой толпе я почувствовал себя настолько незначительным, как будто я вообще перестал существовать. Каким же маленьким я, должно быть, себя ощущал, будучи пятилетним ребенком!

Шум стоял оглушающий, снизу поднимался голубоватый дым, расползаясь по местности. Я читал, что в таких загрязненных городах, как Сидней или Мельбурн, продолжительность жизни снижается, поэтому могу только догадываться, насколько сокращается жизнь человека здесь, когда он дышит таким воздухом день за днем.

Не пройдя и трети моста, я остановился у перил и посмотрел на берег, на железнодорожную станцию и магазинчики, туда, где я каким-то образом выживал, будучи пятилетним мальчиком. На том месте, где я тогда прогуливался, теперь построили пристань для парома, а под мостом берега реки укрепили бетоном. Я не мог разглядеть, живет ли там еще отшельник. Я мало встречал отшельников во время поездок по Индии и не знал, что тому причиной. Может, их стиль жизни уже больше никому не интересен или же просто мне они не попадались. Для меня они становились своеобразными стражами, когда я спал рядом с ними или их святынями.

Я посмотрел на каменные ступени – гаты, как их называют в Индии, – которые спускались к стремительным водам Хугли, туда, где я дважды едва не утонул, и вспомнил о человеке, который оба раза вытащил меня из воды. Наверняка он уже умер. Но, как и тот подросток, который отвел меня в полицию, он давал мне шансы выжить. Поступая так, он ничего не выигрывал – если только в карму не верил. А я его так и не поблагодарил, смущенный и напуганный всеобщим вниманием, особенно когда он вытащил меня из воды во второй раз. Я все стоял возле перил, смотрел вниз, на свое прошлое, благодарил того человека, потом еще раз сказал ему «спасибо», когда солнце стало клониться за горизонт, и мой последний день в Калькутте закончился в дымке розово-серого тумана.

Пора возвращаться домой.

Невероятно, но, несмотря на то что мама с папой усыновили двух индийских мальчиков, сами они в Индии не были, однако, пока я пишу эту книгу, они строят планы поехать туда. Мама должна отправиться в Индию, так как телевидение хочет снять ее встречу с моей мамой Камалой.

Может быть, две мои семьи в будущем сблизятся – интересно, кому из них мир другой покажется более незнакомым? А еще я задаюсь вопросом: неужели мои родители, решившись на усыновление, надеялись объединить людей из разных культур?

После моего появления в Кхандве жизнь обеих семей, несомненно, изменилась, а что будет дальше, посмотрим. Конечно же, я не хочу усложнять жизнь Камале – пусть просто знает, что ее младший сын жив и здоров. Хочу сделать ее жизнь более комфортной. Первый шаг – избавить ее от груза арендной платы за жилье, и я жду с нетерпением, когда она сможет назвать своим дом, в котором будет жить.

Мои собственные желания менее ясны. Хотя все свои усилия я направил на то, чтобы найти свой родной город и семью, я при этом не рассчитывал вернуться в ту жизнь, которой когда-то лишился. В прошлом ничего не исправить, даже если я вернусь туда, откуда я родом. Я не индиец. Я почти всю свою жизнь прожил в Австралии, и у меня такие связи с усыновившей меня семьей, которые ни изменить, ни разорвать. Я хотел знать, откуда я родом, иметь возможность взглянуть на карту и указать на то место, где родился, – и пролить свет на обстоятельства моего прошлого. Я, не страшась разочарований, пытался найти свою индийскую семью, чтобы мои родные узнали, что со мной случилось. Мою связь с ними тоже не разорвать, и я благодарен судьбе за то, что эта связь восстановлена.

Теперь я твердо знаю, кто я и что считаю своим домом. У меня две семьи, а не раздвоение личности. Я Сару Брирли.

И тем не менее мой повторный визит в Индию, наблюдение за тем, как живут мои брат, сестра и мама, снова стали для меня потрясением. Я смотрю на них и восхищаюсь тем, что они посвятили свою жизнь семье и для них очень важны семейные отношения. Сложно объяснить словами, но я чувствую, что мы, живущие на Западе, в своих безликих пригородах, утратили что-то очень важное. Я не религиозен, однако мне хочется больше узнать о традициях и верованиях моей индийской семьи, понять, смогут ли они меня направить на путь истинный.