Фомичев и в Москве всем, как говорится, в зубах навяз. Сколько нервотрепки причинил он. Достаточно вспомнить историю с перевалочной базой в Уптаре. Два раза перекраивали проекты. Если бы не сэкономил и не перекрывал планы по строймонтажу, то не удержаться бы Фомичеву — подмяли. Что там говорить, много хлопот с Фомичевым в главке.

С другими начальниками строек проще. Бывает, и план лопнет — люди умеют выйти из положения: находчиво, грамотно, технически обоснуют, доказательно распишут — и себя оправдают, и других не подведут. Сами не могут, попросят — идут навстречу. Фомичев же ни у кого ничего не просит — требует. В прошлом отчете с Колымы явно сквозила тенденция обвинить главк в нерасторопности поставки оборудования для бетонных заводов. Главк помнит и другой, и третий случай. Неспокойный человек, что и говорить. Если уж сейчас не вытянет свое «самовольное» решение — покатится голова.

А сколько было переписки и с главком, и с институтами. Сколько извели чернил, бумаги. Всю эту переписку, монтажники знали назубок. Ведь Галя регистрировала письма И телеграммы не только из Ленинграда, но и из Москвы, и от заводов-поставщиков. Фомичев не сомневался, что монтажники знают содержание и последнего письма, только вид делают, что все шито-крыто, никому ничего не известно. Но Фомичева это сейчас меньше всего занимало.

Теперь уже, как говорит Иван Иванович, карты розданы — идем ва-банк, чья карта бита — скажет паводок. А пока надо слушать и делать так, как говорит Фомичев. Если полетит голова начальника стройки — радости мало. Этого никак нельзя допустить. Просто невозможно. И без моста дальше так жить, так строить нельзя.

Жильцов снова повторил:

— Тумбы давай!

— А что, разве не привезли? Погоди. — Фомичев тут же развернулся к «газику».

«Газик», словно застоявшийся конь, не стоял на месте. Шофер ездил взад-вперед, чтобы не схватило смазку и резину.

Егор видел, как Фомичев рванул дверцу, сел в машину и укатил.

Крайнов поглядел на Жильцова, покачал головой, но ни слова не сказал, передал ключ Брагину и пошел поглядеть, что там Валерий вытворяет. Ну так и есть — застропили укрупненную ферму.

Крайнов обошел вокруг груза, посмотрел строповку: ничего не скажешь, все как надо застропалено, даже деревянные «закуски» под тросы подложены, чтобы не передавливало стропы. Вылет стрелы предельно нормальный. Все по-хозяйски, без сутолоки. Парни работают осмотрительно. Валерий еще проверил на гаке замок, спрыгнул на землю, виновато потоптался, взглядывая на Крайнова.

— Ну, что, все готово? — спросил Крайнов. — Если готово, Котов, пробуй, поднимай.

Валерий поднял руки над головой, свистнул соловьем-разбойником.

В ответ кран крякнул, коротко, три раза. Крайнов только сейчас заметил, что на Валерии полушубок нараспашку и ни одной пуговицы.

— Вот охламон, — вырвалось у Тимофея Никаноровича.

Он подошел к звеньевому и сунул Валерию свои меховые новые рукавицы, Валерий, не спуская глаз с крановщика, взял мохнашки.

— Вира, по малой! — Валерий хотел показать руками, сколько по малой, и тут ему помещали рукавицы, он отшвырнул их в сторону, показал, насколько приподнять груз, покрутил рукой в воздухе, выждал, когда ферма оторвалась от земли и замерла на уровне глаза, и снова покрутил рукой в воздухе — кран крякнул и понес «марку» по воздуху. Парни, поймав болты, гайки и ключи, бросились встречать конструкцию.

Часа через два, тяжело отдуваясь глушителями, на плотину вернулись машины-платформы, груженные бетонными тумбами. Вслед за ними прибежал и «газик» Фомичева. Разгоряченный Фомичев, без шапки, вышел из машины, но, схватившись за уши, сунул голову в дверцу и, уже в шапке, отойдя от «газика», крикнул Жильцова. Егор показался из-за фермы. Фомичев подошел к нему.

— Ты извини меня, Егор Акимович, за задержку тумб.

— Ничего, бывает промашка, — ответил бригадир и, не оглядываясь, пошел к крану.

Фомичев подозвал шофера, что-то сказал ему. «Газик» развернулся, а Фомичев подошел к монтажникам.

Егор разгружал тумбы, с колес выставлял под конструкцию свое изобретение и, не замечая ни ветра, ни сковывающего душу мороза, ловил зазоры. Он даже сбросил рукавицы, и только совместил оси, как совпали отверстия и тут же болтами прошили пояс.

— Теперь можно и задымить, — подобрел бригадир. — Пошли, ребята, покурим.

Расходилась каждая бригада в свою будку — обогревалки. Парни по дороге тузили друг друга кулаками, грелись. Пришли, а на столе щи горячие в тарелках дымят, запах кофе в носу щекочет. Егор удивился. Хорошо! Похлебать горяченького, брюхо погреть, в самый раз обед. В дверях замешкался с пустыми бочками-термосами шофер Фомичева.

Валерий мигом управился с двумя тарелками щей, попросил еще добавка, а потом выскочил из-за стола, рукавом смахнул со лба пот и выдернул рубильник. «Козел» сразу сник — спираль почернела, из-под пола в щели белыми струйками полез мороз. Сразу же и от окошка потянуло.

— Валерий! Ну что ты выкаблучиваешься. Если разжирел, сними ремень, — зашумели те, что подальше сидели от «козла».

— На работе мерзнете, едите — потеете, — Валерий налил из ведерного чайника кружку и поставил на порог студить. — А вон Егор Акимович, наоборот, замерз за столом, ложку удержать не в силах.

Действительно, руки у бригадира зашлись, подушечки на пальцах, прихваченные морозом, раздулись, не слушаются. Пальцы, как свекла, синие. Пришлось ему через край из тарелки щи пить.

— Хорошо, что выключил, правильно, мужики. Валерка знает дело, — поддерживает Егор, — а то потные да сразу на улицу, — дыхалку перехватит.

— Остынем? Тоже скажешь, Егор Акимович. У меня еще и сейчас лед в мошонке звенит, — скуксился Петро Брагин за столом. Монтажники загоготали.

— Садись верхом на «козла», в один момент вскипит. — Валерий включает рубильник. «Козел» багровеет, пыжится до красноты, потом белеет, запахло перегретым железом.

— Ну, мужики, поели, попили…

— Хорошо бы, Егор, зараз и поужинать.

— Да, и на бок в теплую постель, — договаривает Петро. — И не тяни меня из-под теплого одеяла.

— Летом на солнышке отогреемся, — вздыхает Егор.

Встает из-за стола, снимает с гвоздя прокаленный, подсохший полушубок, напяливает на свою могучую спину, за рукавицы — и в двери, сразу свободнее. Парни тоже одеваются и лениво, размороженные едой, переступают порог.

Мороз еще дожал полградуса с ветерком. При затяжке болтов не выдержали пневматические гайковерты — тарированные ключи ломались по самые шейки, крошились зубья. Прошел один день, другой.

Монтажники поначалу растерялись.

Полетели заводу-изготовителю телеграммы, ответ не утешал: «Ждать оттепели».

— Да что они там?! Ждать, когда вылупится из-за горы солнце, ударит паводок?

Бросились закаливать монтажные ключи, калили, перекаливали и в воде, и в масле. Результат один — ломаются.

А время летит.

— Тимофей Никанорович, придумай что-нибудь, — уже просит, а не требует Егор. — Нешуточное ведь дело — тридцать две тысячи шестьсот пятьдесят четыре болта. Каждый с паспортом, со своей «пропиской». Не доверни на полнитки, представить страшно, что может произойти: вес только одного пролета шестьсот тонн; рухнет первый — положу голову на плаху.

— Так уж сразу и на плаху, — поулыбался Тимофей Никанорович.

Через полчаса на мост снова прикатил Фомичев. Он не мог на этот раз скрыть, да и не скрывал своей тревоги.

— Что у вас опять стряслось, Крайнов?

Начальник участка попросил принести ключ. Монтажник принес и положил его у ног Фомичева. Владимир Николаевич повертел пудовый гайковерт.

— Понятно, — сказал он. — Какие принял меры? Почему мне не доложил, Тимофей Никанорович?

— Завод знает, — уклонился Крайнов.

— Что вы все мне заводом тычете, сами вникли? — вспылил Фомичев. — Подключили техотдел, стукнули по столу хоть раз кулаком? Тишь и благодать — успокоились!

Фомичев не мог устоять на месте. Увидел Жильцова, окликнул.