— Не начнется, — заверила Лариса, села рядом с сестрой. — Бумаги все подписали еще в прошлом году. Твоим родителям дом, а мне за это бабы-Катина однушка в городе. А чтоб не развалилось… Дед присмотрит…

Поняв, что речь о ней, крыса вынырнула из рукава, спрыгнула с шерстяного на джинсовое, уселась на колене хозяйки, оглядываясь. Словно ожидая разрешения обживаться.

— Научишь его всему и возвращайся.

— А как же…

— Соврем что-нибудь… — отмахнулась Лариса, понимая, что убедила. Встала, двинулась, пригнувшись, вокруг картофельной ямы. И едва не упала, когда сзади ее колени обхватили руки Тани.

Через неделю кто-то неуверенно постучал в дверь.

— Лариса, откроешь?

— Давайте вы, теть Надь…

Непогода всегда обходила стороной Лос-Сапатос. Грозы бушевали над океаном, шторма застревали в частой расческе торчащих из воды скал Акульей Челюсти, водяные смерчи вились на изломанных ногах где-то вдалеке, а над островом тем временем триста дней в году сияло солнце. Наш сосед справа, старик Донни Карлсдейл, говорил что-то о горных породах, так щедро отдающих накопленное тепло, что воздух над ними постоянно движется в одном направлении, снизу вверх, выталкивая с занятого места все мало-мальски приличные грозовые тучи. Наша соседка слева, миссис Рэтклифф, выражалась проще: «Господь любит нас, деточка, вот и не допускает ненастья». Мистер Аарон Пристли, которому доводилось слышать и ту, и другую версию, лишь усмехался в густую длинную бороду, но никак не комментировал эти высказывания. Хотя его комментарии мне бы хотелось услышать даже больше, чем ответы соседей. На мой же взгляд, уверенность миссис Рэтклифф никак не противоречила уверенности мистера Карлсдейла: если господь нас любит, он запросто мог устроить так, чтобы Лос-Сапатос как раз и находился на каменной платформе, состоящей из подходящих горных пород, верно?

В качестве косвенного доказательства теории тетушки Рэтклифф я мог бы привести тот довод, что дожди у нас все же случаются. Иначе нам пришлось бы круглосуточно таскать воду из родника на Пике, чтобы поливать большой огород мистера Делакруа по прозвищу Канадец. Впрочем, и к гипотезе тетушки у меня имелись претензии. Лично я на месте господа, обладая всемогуществом, не стал бы создавать для любимых чад мир, в котором столько неудобств. Очевидно, отец наш небесный не столько любит, сколько, скажем откровенно, приглядывает. Как мистер Аарон, заботящийся о каждом и обо всех сразу. Только Аарон Пристли заботится исключительно о населении городка на Лос-Сапатос, а у господа территория побольше.

Как бы то ни было, во вторник ближе к полудню произошло событие из ряда вон выходящее: на остров обрушился торнадо.

Мы с Майрой ходили за питьевой водой к роднику; вернее, уже возвращались с полными ведрами. Пик, на вершине которого бьет ключ, довольно высок, а ручеек, как назло, стекает не в сторону городка, а на северную оконечность острова, которую мы зовем Эль-Сепильо-де-Сапатос и на которой, кроме старой водяной мельницы и длинной узкой полосы песка, заваленного неподъемными булыжниками, ничего и никого нет. Лестница, местами вырубленная в скале, местами сплетенная из веревок с деревянными перекладинами, довольно крута. Мне-то это не помеха — я давно уже таскаю по два ведра и практически ничего не расплескиваю. А Майра, хоть и старше меня почти на пять лет, по два таскать боится: в одной руке несет воду, другой балансирует или держится за поручни в тех местах, где они имеются. Я уже спустился вниз, а она, отстав на два десятка ступеней, все еще возилась на склоне.

Мне думалось о том, что если и есть на свете несправедливость (а она, конечно же, есть!), то здесь и сейчас она выражается в том, что Майра меня абсолютно не стесняется. Вот нисколечко! Если бы у подножия стоял любой другой мужчина, будь то Пристли, Канадец или даже ее собственный отец, девушка непременно придерживала бы подол платьица так, чтобы снизу под него невозможно было заглянуть. Но сейчас она совершенно спокойно демонстрировала заголившиеся бедра, не обращая на меня ни малейшего внимания. Она и купаться могла со мной пойти в обычном лифчике и трусиках, не удосужившись переодеться в купальный костюм, как делала всегда, если на берег с нею шел кто-то другой. Короче, вела себя со мною так, словно я по-прежнему маленький мальчик, смущаться которого не стоит, потому что он все равно ничего не соображает. Не то чтобы я был против полюбоваться ее стройными ножками и обтянутой трусиками попой — нет! Каждый такой эпизод добавлял самых разных фантазий перед сном на неделю вперед. Но как же было обидно всякий раз натыкаться на то, что тебя не воспринимают всерьез!

В общем, в этот самый момент с океана пришел гул, небо стремительно нахмурилось, подул ветер, еще выше вздымая подол легкого платьица Майры. Я привстал на цыпочки, чтобы взглянуть поверх кустов на источник гула, и натуральным образом вытаращил глаза. Гигантский смерч, покачиваясь, двигался аккурат на наш остров. Не левее, не правее, а точнехонько между левым и правым Башмаками.

Майра вскрикнула и выронила ведро; железная ручка лязгнула, выплеснувшаяся вода хлестнула меня по щиколоткам, но я был всецело поглощен зрелищем, чтобы отвлекаться на такие пустяки. Черная воронка завораживала. Казалось, она в диаметре — как весь наш остров, а высотой — трудно даже предположить. Я видел, как из дома выскочила тетушка Рэтклифф, всплеснула руками и убежала обратно. Я видел, как из картофельной ботвы торчит голый по пояс Канадец с мотыгой в руках — застывший, словно статуэтка Девы Марии в нашей церковке. Я видел, как мама торопливо закрывает окна ставнями. А еще я видел, как на берег, навстречу надвигающемуся чудовищу, бежит Аарон Пристли. Шквалистый ветер трепал его длинную бороду и простую белую рубаху с широкими закатанными рукавами.

Аккуратно поставив на землю оба ведра и наказав Майре, чтобы та спряталась в ложбинке и не высовывалась, я стремглав кинулся за мистером Аароном.

Los zapatos в переводе с испанского — башмаки. Наш остров, если на него посмотреть со стороны Акульей Челюсти, действительно похож на высокие ботинки, которые кто-то поставил пятками вместе, носами врозь. Длинные сросшиеся «задники» образуют Пик, куда мы лазаем за питьевой водой. Между широко расставленных «мысков» — отмель и тот самый пляж, куда все мы ходим купаться. На самих «ботинках» — огороды, общие погреба, гараж и мастерские, церковь, полицейский участок и два десятка домов, самый большой и видный из которых «Грейсленд» — особняк мистера Аарона. Я как представил, что все это сметет в океан через какую-то четверть часа — у меня в животе мгновенно что-то поджалось, да так неудачно, что дышать полной грудью стало больно.

Минут через пять я практически нагнал Пристли. Точнее, он сам остановился на краю нашего пляжа, а я остановился чуть поодаль, не решаясь приблизиться и попасться ему на глаза в такой напряженный момент, но и не в силах куда-либо спрятаться. Волны, перемолотые Акульей Челюстью, со злобным шипением докатывались до сандалий мистера Аарона и сбегали обратно, и все-таки чувствовалось, что сегодня они настроены как-то особенно враждебно. А черная воронка торнадо уже вплотную подобралась к гряде острых скал. Я видел (или мне казалось, что вижу) в закрученном спиралью могучем вихре обломки деревьев и каких-то крупных предметов. На моих глазах камни у основания клыков Акульей Челюсти, расшатанные штормами, но устоявшие до сей поры, вдруг задрожали крупной дрожью, а потом один за другим поднялись в воздух и зависли, будто по волшебству. А затем торнадо буквально слизнул их, вобрал в свое прожорливое чрево.

Аарон Пристли вдруг сделал движение обеими руками, словно отгонял муху, и заорал что есть мочи:

— Прочь! Про-о-очь!

При других обстоятельствах мне стало бы смешно: кричать на торнадо, да еще и отмахиваться от него, как от живого, — вот ведь идиот! Однако сейчас было совсем не до смеха. Вот только я никак не мог сообразить, было ли это жестом отчаяния или чего-то еще. На Лос-Сапатос не принято было вслух обсуждать эту тему, но все прекрасно знали, что Пристли — не простой человек, не обычный. Мне бы очень хотелось, чтобы сейчас, внемля взмаху и окрику, черная воронка отвернула в сторону или, не меняя скорости, ринулась восвояси, как и повелел ей мистер Аарон.