Мэтью понял, что пытка от доктора Нодди — настоящее наслаждение в сравнении с тем, что может придумать Фэлл. Он уставился на огонь свечей в канделябре, стоявшем ближе всего к нему, и подумал: момент за моментом, и у каждого момента есть свое пространство.

— Что приводит меня, — рассудительно подметила Матушка Диар. — К вопросу, который я хочу задать тебе. Что ты знаешь о человеке по имени Бразио Валериани?

Мэтью тоже взял себе кусок хлеба и вспомнил, как механическая фигура Профессора на Острове Маятника объявила своим неживым голосом: Я ищу одного человека. Его зовут Бразио Валериани. Последний раз его видели во Флоренции год назад, с тех пор он пропал. Я его ищу. В данный момент это все, что вам надлежит знать.

Молодой человек также помнил цену, которую Фэлл был готов заплатить за то, чтобы кто-то удовлетворил его запрос: Тому, кто укажет мне местонахождение Бразио Валериани, я заплачу тысячу фунтов. Десять тысяч я заплачу тому, кто мне его доставит. Силой. Если будет необходимо. Вы — мои глаза и мои руки. Ищите и да обрящете.

Мэтью ответил с на этот раз притворным, пусть и сильно характерным для него безразличием.

— Я знаю, что он итальянец.

— Очень остроумно, — осклабилась она. — Конечно же, ты понятия не имеешь, почему Профессор разыскивает этого человека, не так ли?

— Я не уверен, что мне это действительно интересно.

Безобразная улыбка Матушки Диар сделалась еще шире, и внезапный блеск дикости промелькнул в ее лягушачьих глазах.

— А следовало бы, — прошипела она. — Всему миру следовало бы. Ты хоть представляешь себе, какими исследованиями занимался Профессор?

— Я помню, он говорил мне, что интересуется… как он это назвал… что-то вроде особых форм жизни.

— Он изучал биологию, — подсказала она. — Изучал различные формы жизни во всей их полноте и многообразии. Он был — и остается — особенно вдохновлен морскими обитателями.

— Да, я помню, что он говорил и об этом, — сказал Мэтью. — Как он выразился, у него есть интерес к «созданиям из другого мира». Это объясняет осьминога, пристрастившегося ко вкусу человеческих голов, — по какой-то причине он сейчас пожелал воздержаться от икры, да и в целом аппетит у него пропал.

— Я вот, что тебе скажу, дорогуша, он очень умный человек. Он говорил со мной обо всех этих вещах очень давно, и у меня от этих заумных тем так разболелся мозг, что я провела с головной болью еще два дня, не вставая с кровати. Его разум за гранью моего понимания.

— Как и за гранью моего, я полагаю.

— Я бы не стала делать поспешных выводов. На самом деле, он сказал, что насладился твоей компанией… пусть и довольно короткое время. Ему понравилось беседовать с тобой.

— Рассуждал в основном он, я только слушал, — Мэтью знал, что Матушка Диар имеет в виду ту беседу, в которой Фэлл рассказывал о том, как убили его двенадцатилетнего сына, что, собственно, и толкнуло его на путь в криминальный мир, захват коего Профессор начал, решив расквитаться не только с теми мальчишками, которые забили Темпльтона до смерти, но и со всеми их семьями. Успех этого… мероприятия и его новообретенное воображение по части преступлений — глубоко укоренившаяся жажда власти, которую приходилось сдерживать до этого высвободившего ее инцидента — привлекла к нему множество банд местных хулиганов, и именно оттуда выросло преступное королевство Профессора.

— Итак, — кивнул Мэтью. — Так зачем же на самом деле Профессор хочет найти Бразио Валериани? Я полагаю, это как-то связано с морскими обитателями? У этого человека во владениях находится какой-нибудь говорящий дельфин?

Она издала тихий смешок.

— Во владении Валериани находится кое-что другое: информация, которая нужна Профессору. С морскими обитателями она не имеет ничего общего, но… в каком-то смысле она затрагивает глубины. И также включает в себя интерес Профессора к формам жизни, — она склонила голову, словно прикидывала, как далеко может зайти этот разговор. Ее лягушачьи глаза моргнули, и Мэтью понял, что она уже достигла конца этой конкретной дороги. — Нет, думаю, лучше ему рассказать тебе об этом самому, если он захочет.

— Вы хотите сказать, что это… что бы это ни было… может повлиять на весь мир?

— Я хочу сказать, что мир уже не будет прежним.

— Очаровательно, — буркнул Мэтью, и у него появилось ощущение, что от одного разговора об этом в комнате сгустились тени.

Тем временем подали главное блюдо. Оленина, все еще шипящая и едва снятая с огня, аппетитно блестела на огромном коричневом блюде. Следом занесли тарелку вареного нарезанного картофеля, морковь и миску печеных яблок.

Слуги разрезали оленину, приготовили тарелки, подали новые бокалы с вином и снова покинули комнату.

Несмотря на свои воспоминания об огромном питомце Фэлла, которому в качестве главного блюда подали голову доктора Джонатана Джентри, у Мэтью вновь проснулся аппетит от одного вида этого деликатеса, поэтому он решил приступить к трапезе.

Матушка Диар некоторое время наблюдала за ним, ее веки чуть опустились, и затем она, вздохнув, сказала:

— Ты уже слышал историю Профессора. Хочешь услышать мою?

Мэтью понял, что, несмотря на вопросительную интонацию, это было, скорее, заявлением. Он боялся услышать то, что это огромное существо может рассказать ему, но надеялся найти в этой истории нечто, что поможет ему поумерить гнев Фэлла.

— Конечно, — ответил он с вежливой, но кратковременной улыбкой.

Она отпила немного из своего нового бокала, затем устремила взгляд на самое его дно, как будто воспоминания ее укоренились там, в последнем глотке вина.

— Меня родила хозяйка борделя, — начала она. — В Уайтчепеле, не дальше трех кварталов от того места, где располагался склад Черноглазого Семейства. Того дома больше нет. Он сгорел дотла… довольно давно. Когда мне было шесть, моя мать заставила меня работать… не проституткой, нет. Я выполняла легкие поручения по хозяйству, чаще всего занималась стиркой. Моя мать — Доротея — была хитрой деловой женщиной с железной хваткой, но вот образована была не очень хорошо. Ей приходилось действовать по наитию. Она называла себя Доротея Дарлинг, и точно так же ее называли остальные. Одна из матерей местных девок была школьным учителем. Она начала учить и меня: научила читать, давала уроки правильного английского языка. От нее я получила… много разных знаний и навыков.

Она покрутила на свету бокал с красным вином в задумчивости.

— Бурные были времена, Мэтью, — хмыкнула она, глаза ее подернулись дымкой воспоминаний. — Моя мать верила в то, что от клиентов не будет отбоя… ее заведение всегда было готово к настоящей вечеринке. На некоторые вечера она даже приглашала музыкантов. Конечно, мы были под кулаком одной местной банды, и моей матери приходилось платить за защиту, но таковы были правила игры, и она приняла их. Иногда ей говорили, что платить нужно не только деньгами… но и это входило в правила игры. Я помню этот дом в деталях, словно побывала там только вчера. Два этажа… белые шторы на окнах… комнаты разных цветов… клубнично-красная, полночно-синяя, насыщенно зеленая… солнечно-желтая… там было очень красочно! Мы поддерживали там чистоту. Ну… хочу сказать, я поддерживала. Все эти стирки, уборки, постоянная смена белья день за днем. На самом деле, этим местом можно было гордиться. Моя мама не нанимала двухпенсовых шлюх на работу, ни одной из ее девочек не было меньше шестнадцати. Если одна из них залетала, ее не выкидывали наружу. Обычно ребенка отдавали в церковь, никого не душили и не топили после рождения и не хоронили на заднем дворе, как это делают в некоторых публичных домах. У нас были высокие стандарты.

— Ваш отец тоже принимал участие в этом… бизнесе? — спросил Мэтью.

— О, не-е, мой папа… — Матушка Диар глотнула вина и нежно отставила бокал в сторону. — Нет, мой отец, — заговорила она нарочитым тоном леди. — Был мне неизвестен. Моя мать никогда не упоминала его, когда я была ребенком. Но… позже…