Еще с полчаса разглядывал Казимир пасущихся медведей, действительно издалека напоминавших буренок. Подранка среди них не было, и, вздохнув, Казимир пошел дальше по гребню.

Солнце уже пригревало, ярко голубело небо, где-то неподалеку орал дурным голосом куропач. Тайга пробуждалась после тяжелой зимы, и все ее обитатели теряли голову от тепла, солнца. Казимир уже разглядел пару куропаток, пригревшихся на солнце и поленившихся улетать от явной опасности.

Пройдя еще километров семь, он обратил внимание на соседнюю сопку, что-то привлекло его, какое-то движение. Остановившись, достал бинокль и стал осматривать вершину и склоны. «Ну и цирк!» На склоне сопки лежал большой язык снега, ярко блестевшего под солнцем. И вот на этот язык забирались по очереди два небольших медвежонка и скатывались по нему, прямо как разыгравшиеся мальчишки. Рядом в земле копалась медведица.

«Вчерашняя спасительница, — подумал Казимир, — может, и тот гад где-то рядом». Но поблизости никого не было.

Вдоволь налюбовавшись на бесплатный аттракцион, охотник потихоньку двинулся обратно.

К вечеру, устало передвигая ноги, вернулся в избушку, так и не встретив своего подранка. И только на следующий день, разглядывая по привычке соседние склоны, случайно бросил взгляд вниз и тут-то увидел своего противника, пробиравшегося, прихрамывая, вдоль ручья. Завалив его со второго выстрела, Казимир облегченно вздохнул: оправдал лицензию и подранка не оставил.

Произошла эта история во время великой битвы с пьянством и алкоголизмом. Лечебно-трудовые профилактории — ЛТП — постоянно были наполнены. Под фиговым листом названия «ЛТП» скрывались, по сути, исправительно-трудовые лагеря. Колючая проволока, железные ворота, охрана, бараки, карцер. Лечебный был только воздух, благо кругом тайга.

И вот однажды в прекрасную июньскую пору, когда только-только начали появляться первые зеленые листочки и иголочки, на вахту Араратского ЛТП, что в 25 километрах от курорта «Талая», зашли двое представительных мужчин в кожаных плащах-пальто и шляпах. В руках оба держали добротные чемоданы и новенькие спиннинги. Чинно поздоровавшись с дежурным, спросили, здесь ли находится Араратский курорт? Придя в себя, дежурный прапорщик, ласково улыбаясь, сказал, что здесь, здесь, проходите. Переглянувшись с довольным видом, мужчины прошли в комнату и протянули дежурному офицеру свои бумаги. Путевки, как они сказали. Взяв бумаги, оторопевший капитан долго глядел в них невидящим взором, потом, тряхнув головой, прочитал-таки: «Направление в ЛТП». Подняв голову, изумленно посмотрел на солидных мужчин, перевел взгляд на спиннинги и спросил недоверчиво:

— Та-ак, граждане, а вас куда направили?

— На курорт, — в один голос ответили приезжие.

— Поздравляю с прибытием, — не выдержав больше, расхохотался капитан и, вызвав дежурного прапорщика, приказал оформить клиентов как положено.

Только через час остриженные, помытые, переодетые мужики поняли, куда они попали.

А дело в том, что каждый участковый инспектор обязан был в течение определенного времени отправить в ЛТП алкоголика. А отправить тоже непросто было. Кучу бумаг собрать надо, в том числе и направление от родного коллектива алкоголика. И вот где-то в чукотской тундре в колхозе им. Ленина или «Заветы Ильича» участковый Тягнирядно наконец-то выявил кандидата, более-менее подходящего для излечения от страсти к огненной воде. В колхозе к делу подошли совсем не формально, а как положено, собрали коллектив, зачитали характеристику, и все дружно проголосовали за выдачу «путевки» в ЛТП Федору Чукатину. Федя сидел именинником.

Но не тут-то было! Вдруг поднялась одна колхозница и начала скандал. Как это так, пьянице Федьке дают путевку, а моему Ивану, который работает лучше этого Федьки и пьет гораздо меньше (правда, с тем же Федькой), путевку не дают! Участковый пошептался с председателем и парторгом и решили дать путевку и Ивану. Так мужики очутились в ЛТП со спиннингами.

К чести администрации ЛТП, надо сказать, что они все-таки разобрались в ситуации, и Ивана через неделю отправили домой.

В кабинете было холодно, угловой все-таки, да и единственное окно выходит на северную сторону. Обогреватель помогал мало, ноги все равно мерзли. Окно было сплошь затянуто льдом. А за ним та же стынь, ветер, снег по пояс и кругом белым-бело. Отогреваясь чаем, Синегоров глядел на ярко цветущий декабрист, стоящий на сейфе, и вспоминал, как его брякнули лицом об стол.

В конце года его вызвал к себе начальник областного управления. Ничего не подозревая, Синегоров вошел в кабинет. И тут же буквально следом за ним зашел заместитель начальника управления Кутаков. С Кутаковым у Синегорова отношения не складывались. Впрочем, не только у него. Первый заместитель за полгода работы успел «достать» всех руководителей отделов УВД.

Надменно цедящий слова сквозь зубы, ни с кем не здоровавшийся, Кутаков никогда не приглашал никого присесть на стул в его кабинете. Да к нему старались лишний раз и не попадать, проще было решить вопрос у генерала. Кутаков обычно редко выходил из своего кабинета и сидел там как сыч за абсолютно чистым столом, перечитывая газеты или смотря телевизор. Синегорова всегда поражало отсутствие каких-либо документов на столе. Но по вызову генерала Кутаков пулей вылетал из своего кабинета, пролетал приемную и в ту же секунду появлялся в кабинете начальника. Видимо, того же он ожидал от своих подчиненных. Но гнуться перед ним никто не хотел, а Синегоров тем более.

Присев на приставной стул, Синегоров вопросительно посмотрел на генерала. Тот, подождав, пока усядется Кутаков, сказал;

— Дмитрий Матвеевич, мы тут решаем, кого поставить на ваше место.

Синегоров опешил:

— Как это на мое место? А меня куда?

— Видите ли, отдел снизил показатели, и вам надо уйти, мы должны укрепить этот отдел.

— Какие показатели? Наоборот же, я за два года улучшил их, год заканчиваем нормально, перспективы хорошие.

Тут вмешался Кутаков (потом Синегоров понял, что все было срежиссировано заранее):

— Вы не можете руководить отделом и должны уйти.

— Да, я вижу, товарищ полковник, что лично вам неугоден, но при чем здесь показатели?

Генерал отвернул свою уродливо огромную голову в сторону и предоставил разговор вести заместителю. Тот, с ненавистью глядя на Синегорова, цедил:

— Пишите рапорт и уходите.

Матвеич уже понял, что говорить о чем-то бесполезно, все было решено, Он попал в цейтнот. По Положению о прохождении службы, сотрудники возрастом 45 лет и свыше обязаны были подавать рапорта с нижайшей просьбой разрешить им послужить еще один год. А Синегорову уже было 45, и через 3 дня надо было писать рапорт. И в полной воле начальника УВД было разрешить дальнейшую службу или нет. До северной же пенсии Матвеичу оставалось полтора года. Хочешь — не хочешь, падай на колени.

Прикинув все это, Синегоров обратился к генералу, игнорируя Кутакова:

— Товарищ генерал, разрешите все-таки доработать полтора года до пенсии.

Тот с готовностью отозвался:

— На другой должности! Согласны?

— Согласен.

Кутаков же перечить начальнику не стал. А Матвеич отлично понял, что они разыграли простую игру «хороший — плохой». Вот так неожиданно для себя, да и для других тоже, Синегоров оказался старшим оперуполномоченным по особо важным делам управления по борьбе с организованной преступностью. Впрочем, не так уж и неожиданно. Его поедом ели, особенно последний год. На такой должности нужен был свой, абсолютно надежный и преданный человек, желательно родственник. И такой человек был. По приезде в Охотоморск начальник УВД сразу же начал вызывать из родного Сибирска преданных людей. И они поехали косяком. Но нельзя же было таких людей держать на простых должностях, а посему и началось «избиение» местных кадров. Эта кампания была проведена тактически грамотно, быстро и качественно. Видимо, все шаги неоднократно обсуждались, взвешивались и оценивались. Первыми пострадали, конечно, кадровики. Придравшись к каким-то старым грехам — кто-то кого-то неправильно оформил на службу (между прочим, по прямому указанию предыдущего генерала) быстренько выперли на пенсию начальника отдела кадров. Следом были уволены три начальника районных отделов, начальник городского управления, и на их места были назначены ну конечно же земляки-сибирцы, они в свою очередь потащили своих людей. Охотоморцы только удивлялись: какой смысл был им ехать сюда, зарплата ненамного выше, цены гораздо выше, а пока все надбавки заработаешь да пенсию, это лет 10–15 надо. До перестройки-то все было понятно. Видимо, ехали ребята подзашибить деньгу, мягко говоря, не совсем законно. А они этого и не скрывали особенно. Самые скромные мечты были у капитанов и майоров, они вслух говорили, что уедут отсюда на джипах. Подполковники же и полковники загадочно помалкивали. Но в отпуска летали по 2–3 раза в год. Особый бзик у начальника УВД — шашлычные. То ли сильно шашлык любил, то ли шашлычников не любил. Но одной из первых команд Синегорову была команда проверить и отработать все шашлычные. Синегоров как-то несерьезно воспринял это указание: «Что их проверять-то, это же не государственный общепит, а мы не санэпидстанция, не налоговая полиция». Вот тут-то он и ошибся. Андреев зашел в одну шашлычку, потом в другую, там его не узнали, двойную порцию в три раза дешевле не предложили, и начальнику ОБЭП было строго указано на недостатки в работе. Второе указание было разобраться и навести порядок в заготовке и торговле пушниной. Никаких аргументов об отсутствии какого-либо заметного рынка пушнины в области шеф слушать не хотел. Пришлось делать запросы в различные инстанции и готовить обширную справку. Это была вторая ошибка. Справка никому не была нужна. Нужно было совсем другое. И вот тут появился Жабский. В Сибирске он работал на незначительной должности начальника одного из многочисленных отделений БЭП. Судя по личному делу, звезд с неба не хватал, да еще выговор не снятый за плохую работу. Тем не менее Андреев отрекомендовал его Синегорову как выдающегося специалиста и хорошего руководителя. Тот по простоте душевной предложил отправить этого специалиста поднимать самый запущенный участок, то есть в отдаленный РОВД.