«По донесениям Столетова, весь корпус Сулейман-паши виден как на ладони, — прочитал Радецкий, — выстраивается в восьми верстах от Шипки. Силы неприятеля громадны. Говорю без преувеличения. Будем защищаться до крайности, но подкрепления решительно, крайне необходимы».

«Снова подкрепления, — подумал Радецкий. — Неужели турецкое командование избрало столь неразумный план перехода Балкан? Но почему, не Разград или Осман-Пазар?»

Мысли нарушил застучавший телеграф. Федор Федорович остановился за спиной телеграфиста. Снова сообщение от Дерожинского.

— Около двадцати четырех таборов с шестью орудиями и три тысячи конных черкесов двигаются в боевом порядке по дороге от Старой Загоры и Маглижа. Направление на Янину. Судя по движению, наступление турок одинаково возможно как на Шипку, так и на Янинский перевал. Неприятель отлично виден. Конница двинулась к северо-восточному углу Казанлыка.

— Совсем непонятно, — развел руками Радецкий, — Янинская тропа годится разве что для вьючного транспорта и совсем не готова для целой армии. Скажите, полковник, вы что-либо понимаете в этом маневре? Или я схожу с ума, или Сулейман-паша решил водить нас за веревочку. Нет, нет, такой генерал, как Сулейман-паша, не изберет столь непригодный план наступления. Скорее всего это демонстрация.

— А не навязано ли данное поведение Сулейман-паши верховным командованием? — вмешался полковник.

Радецкий задумался, потер седые виски:

— Давайте отобьем телеграмму главнокомандующему, великому князю. — Повернулся к телеграфисту. — Весьма экстренно. По донесению Столетова с Шипки весь корпус Сулейман-паши выстраивается против Шипки… Предполагая, что можно ожидать наступления главных сил со стороны Осман-Пазара, я оставил резерв до времени близ Тырново, а предписал вместе с тем князю Мирскому двинуть в Габрово и далее к Шипке Брянский полк…

— Означает ли это, ваше превосходительство, распоряжение начальнику Сельвинского отряда князю Святополк-Мирскому? — спросил полковник.

— Несомненно. Однако ко всему мы сейчас же дадим телеграмму князю Мирскому следующего содержания: из Тырново не могу двинуть до времени войска в Габрово, ибо ожидаю наступления со стороны Осман-Пазара…

И в мыслях не держал Радецкий, что Сулейман-паша уже закончил сосредоточение своей армии. Сведенная в шесть бригад, она нацелилась на Шипку. Командовать артиллерией Сулейман-паша назначил Леман-пашу.

Из письма Василька Стояну:

«Погода на Кавказе дождливая и не жаркая, а ночами даже свежо, так что солдаты раскатывают шинели.

Наш Эриванский отряд не стоит праздно, едва отбили семитысячный отряд Татлы-оглы при шести орудиях, глядь, Магомет-паша объявился. Отбросили и его к Дели-Рабе, к Алашкери. Тут Лорис-Меликов дал Тергукасову новое распоряжение: сковать главные силы турок… производить активную демонстрацию на неприятеля… дабы воспрепятствовать ему спуститься на выручку Карса…»

В письме Василько не до конца цитирует распоряжение Лорис-Меликова, а там есть строка, полная цинизма: «Ввиду крайней важности дела не стесняйтесь могущими быть потерями».

Примечательно, не правда ли?

Своим распоряжением Лорис-Меликов ставил под удар отряд Тергукасова, ибо он, отдаляясь на двести пятнадцать верст от своих баз, имел незащищенные тылы.

Стоян не знал всего этого, как не мог знать и Василько. Лишь Тергукасову и штабу это было ясно. Они проявили высокое воинское искусство, выводя Эриванский отряд из-под удара.

Но возвратимся к письму Василька:

«Едва мы выдвинулись против Мухтар-паши в районе Зейденяна, как разведка обнаружила обходное движение таборов Фаик-паши, а на правом фланге, у Зивина, грозил нам Магомет-паша…

Пленный турецкий офицер назвал Тергукасову цифры отряда Магомет-паши. Оказалось, у турецкого военачальника солдат больше нашего на две тысячи, а пушек вдвое. Но генерал, несмотря на превосходство врага в силах, принял решение атаковать его.

Атака оказалась такой стремительной, а пушки били с малой дистанции и так метко, что османы разбежались, а Магомет-пашу догнала пуля.

Наша победа у Драм-Деги испугала Мухтар-пашу. К генералу Тергукасову приезжают делегации армян, благодарят за избавление от османов.

Армяне — народ гостеприимный, настрадавшийся в турецкой неволе, их грабили и резали, отнимали у них детей и забирали в гаремы молодых женщин. На привалах армяне привозят нам лепешки — лаваши и мясо, вино в бурдюках и в глиняных кувшинах кислое молоко — мадзун…»

В письме нет ни слова о том, какую угрозу правому флангу турецкой армии создала победа Эриванского отряда при Драм-Дега. Чтоб спасти положение, Мухтар-паша сосредоточил против Тергукасова большую часть сил армии. Сам Мухтар-паша возглавил отряд в восемнадцать тысяч с одиннадцатью пушками, подошел к Баязету и перекрыл Тергукасову связь с базой.

Что же предпринимает Лорис-Меликов? Вместо того чтобы вывести отряд из-под удара, он шлет распоряжение развернуть боевые действия в тылу врага и тем самым помочь колонне генерала Геймана, двигавшейся на Сагенлуг, и обеспечить прочную осаду Карса.

Над Эриванским отрядом нависла серьезная опасность. Ко всему, место для бивака было выбрано неудачно.

Вот как об этом пишет Василько в письме к брату:

«Мы расположились на биваке, растянувшись по лощине верст на пять и никак не ожидали неприятеля. Солдаты чистили оружие, кашеварили, латали обмундирование.

На Эшек-Эльяси выдвинулись небольшие заслоны полковника Медведовского и майора Гурова. Неожиданно они столкнулись с турецкой пехотой и конницей, спускавшейся в Даярское ущелье. Это наступала армия Мухтар-паши. Ее силы превосходили Эриванский отряд вдвое.

Медведовский и Гуров приняли единственно правильное решение: помешать османам вступить в ущелье. Дорогу им перекрыл Медведовский, а Гуров занял высоты, прикрывающие бивак.

Эриванский отряд был поднят по тревоге. К тому времени правый фланг был уже надежно прикрыт нашими заслонами.

Генерал Тергукасов приказал отряду выступить на помощь полковнику Медведовскому и майору Гурову.

Оборону на правом крыле возглавил полковник Броневский. В центре, где я принял участие, командовал полковник Шпак, а левое крыло вел полковник Слюсаренко…

Видимо, Мухтар-паша рассчитывал застать нас спящими. Нас спасли заслоны.

Когда на правом крыле обстановка сложилась крайне трудная, во фланг наступающим туркам ударил наш центр. Полковник Шпак сам повел своих крымцев в контратаку.

Наступление наших войск было настолько грозным, что османы дрогнули. Тут перешел в атаку весь правый фланг. Турки побежали.

Мы гнали османов десятки верст. Турки потеряли четыре тысячи человек. А мы полтысячи. Погиб командир Крымского полка полковник Слюсаренко…»

Генерал Гурко не был либералом, он верой и правдой служил Отечеству. Служил при Николае Первом, служил при Александре Втором. Вред крепостного права понимал и буржуазные реформы, принятые Александром Вторым, одобрял. Особенно, как человек военный, приветствовал отмену рекрутчины, когда солдата обрекали на пожизненную службу и был он совершенно бесправным.

Гурко приветствовал и другие реформы и ну никак не мог понять, отчего выступают против правительства всякие нигилисты, и тем хуже, террористы, какие мечут бомбы в императора, призывают к его убийству. Никак не укладывалось в сознании генерала Гурко, чем неугоден государь, который дал крестьянам волю, в суде ввел присяжных заседателей, земское управление. И оттого Гурко считал: свободомыслие для России может пойти во вред. Тем паче, коль это свободомыслие допустить в армии, среди солдат…

Поликарпа Саушкина призвали в солдаты накануне войны. Прямо с Патронного завода. Таких, как Поликарп, петербургских рабочих, в их батальоне двое, остальные стрелки — деревенские парни.

С пятой ротой Орловского полка Саушкин оборонял Старую Загору. Было и такое, когда там, в Загоре, орловцы считали, что пришла пора им смерть принимать. Навалились на них турки силой великой, большим числом окружили янычары и, не подоспей вовремя отряд генерала Гурко, вырезали бы турки и орловцев, и дружинников.