Ночью лихие головушки казаки совершили набег в тыл турецких позиций и рассказали: турок привалило тьма, расползлись саранчой.
То же подтвердил захваченный турецкий пехотный офицер. Ясно было: у Сулейман-паши не меньше двадцати таборов. Полторы тысячи болгарских воинов и казаков должны сдержать наступление пятнадцати тысяч османов. Если не сегодня, то завтра турки начнут атаку.
Асен, денщик поручика Узунова, принес кусок отварной солонины и ломоть пресного хлеба. Стоян пожевал нехотя, запил водой.
Обстановка сложилась трудная, силы были неравные. Сколько они продержатся? Одна надежда на подкрепление. Успели бы. Теперь события развивались в считанные часы…
Получив сведения, что Сулейман-паша уже сосредоточил силы у Новой Загоры, где таборы Реуф-паши составили правое крыло, в Чир-пане — левая колонна Халюсси-паши, а сам Сулейман у южного Карабунара, генерал Гурко разделил Передовой отряд на три колонны: первой, под командой принца Лейхтенбергского, Гурко поставил задачу овладеть Новой Загорой и нависнуть с фланга над армией Сулейман-паши; средней колонне генерала Цвецинского со стрелковой бригадой перейти из Казанлыка в Чайнакчий. При этой колонне и сам Гурко. Командиру левой колонны генералу Борейте велено через Оризари перейти в Лыджу.
Сняв все наличные силы из Старой Загоры и оставив в заслоне две дружины и сотню казаков, принц Лейхтенбергский двинулся в Новую Загору.
В пути, узнав от разъездов, что Реуф-паша взял направление на Арабаджикиой для соединения у Старой Загоры с Сулейман-пашой, принц, племянник императора Александра Николаевича, слабый умом, но с гвардейской выправкой, заметался. Отправив колонну на Новую Загору, с остальными дружинами болгарского ополчения и артиллерией он вернулся в Старую Загору.
Едва расположившись, принц Лейхтенбергский получает новые данные: его кавалерия завязала бой с табором Рауф-паши. Принц тут же отправился ей на поддержку. Однако, не войдя в соприкосновение с турецкими войсками и убедившись в превосходстве неприятеля, он немедленно приказывает отходить к Старой Загоре, одновременно сообщив генералу Гурко о своей невесть какой и откуда приключившейся болезни.
К счастью болгарских дружинников, оставшихся в обороне Старой Загоры, армия Сулейман-паши в тот день успела продвинуться только до Арабаджикиоя. Напрасно турецкий военачальник торопил, его задерживал войсковой обоз.
Опаздывал и Халюсси-паша. А Реуф-паше помешала конница первой колонны принца Лейхтенбергского.
Мечутся ополченцы подполковника Кесякова и капитана Попова, переходят из Старой Загоры в Новую и обратно, не успевают укрепиться с пятой и второй дружинами рядом, ждать Сулейман-пашу. А буквально по пятам за ними шли два табора…
А в Старой Загоре дружинники ждут, успеют ли подтянуться остальные дружины.
Увидел Стоян, как подошли первая и третья дружины, заняли оборону…
Собрал генерал Столетов командиров дружин. Вот они, полковники Депрерадович и Толстой, подполковники Калитин и Кесяков, капитан Попов, поручики Павлов и Узунов, сказал негромко:
— Нас три тысячи, турок в пять раз больше, но будем бить врага не числом, а умением.
Ответили одним выдохом:
— Будем!
— Когда станет невмоготу, не отступать станем, а отходить, поражая врага.
И генерал остановил взгляд на каждом. Задержался на красивом поручике Павлове. И не предвидел генерал Столетов, какая лютая смерть ожидает поручика. Уже в Казанлыке станет ему известно, как над раненым Павловым глумились турки. Они отрубили ему руки и ноги, подняли на штык тело…
— Расчехлить святыню нашу, знамя Самарское, чтоб всем было его видно для поднятия духа дружинников и на страх врагам, — сказал Столетов.
Едва офицеры возвратились в свои дружины, как турецкие батареи открыли яростный огонь. Снаряды перепахивали землю, дробили камень. Вдруг враз смолкли пушки. Минутную тишину взорвали вой и дикий визг. Турки двинулись в атаку. Табор за табором бежали османы. Заалело поле от фесок, впереди, размахивая саблями, бежали офицеры. Стоян поймал одного из них в прорезь взятой у Асена винтовки. Выстрела не услышал, ощутил толчок в плечо. Нелепо взмахнув руками, турок упал.
Запели трубы — и поднялись дружинники и казаки в штыковую. Не выдержали турки, покатились назад.
Едва дружинники залегли, как османы снова двинулись в атаку. Пальнули картечью с батареи казаков и болгар, но турки продолжали наседать. И снова ополченцы и казаки приняли их удар.
Столетов передал приказ: держать Новозагорскую дорогу, ожидая подхода по ней главных сил Передового отряда. Не знал генерал Столетов, что Гурко ввязался в бой с Реуф-пашой. Стояна вызвали к Столетову.
— Поручик, проберитесь на батареи, передайте поручикам Гофману и Константинову перенести огонь на турецкие резервы. Добрая мишень, сомкнуто ходят. Картечью их, картечью!
Подоспели драгуны-астраханцы.
Их полковник Белогуров с высоты седла, увидев, как трудно болгарам-дружинникам, скомандовал:
— В дело, драгуны!
Понимает Столетов: тяжело болгарам, впервые в бою, но держатся хорошо и хотя уже немалые у них потери, но не отступают. Не раз слышал генерал, как поднимались они в атаку с песней: «Напред, юнаци, на бой да вървим…»
А там, где держит оборону дружина Кесякова, слышится песня: «Шуми, Марица».
С визгом понеслась на позиции русских конница черкесов. Залп орудий остановил их после второго, черкесы повернули лошадей.
Но уже турки завязали бой у знамени. Закричали болгары:
— Знаменосец ранен!
Столетов поспешил на крик. Но его опередил подполковник Калитин, подхватил знамя. А вокруг вой и рев турок. И голос подполковника:
— Клятву, клятву блюдите, болгары! Напред, герои!
Добрый конь вынес Калитина из боя, но пуля догнала. Знамя перехватил унтер-офицер Тимофеев.
С батареи Стоян пробрался к ополченцам, поднял их в атаку:
— На нож, войники!
Ударили дружинники в штыки, отбили османов. В полдень Столетов вызвал полковников:
— Сколько еще продержимся?
— Сулейман-паша ввел новые резервы. Первая и третья дружины держатся с трудом. Надо резервы!
— Этого я вам не могу обещать.
— Таборы Весели-паши обходят с запада. Есть угроза перерезать нам пути отхода.
— Велите второй и пятой дружинам начать отход. Будем отступать на Казанлык через город. Улицы преграждайте баррикадами из повозок. Отражайте натиск турок. По выходе из Старой Загоры первой и третьей дружинам сосредоточиться у Дервентского ущелья, поддержать вторую и пятую дружины. Отправляйте раненых. Отход поэшелонно, перекатами. Обеспечьте возможность жителям-болгарам уйти из города. А дружинникам передайте: отступление наше — не бегство с поля боя, а отход вынужденный, когда на одного пять-шесть врагов навалились.
Впоследствии, когда на совещании своего штаба генерал Гурко анализировал проведенную операцию, он особо отметил стойкость болгарских воинов.
Под прикрытием драгун и ополченцев сплошным потоком уходили беженцы. Скрипели колеса фур, груженных домашним скарбом. Посылая проклятия османам, брели старики и подростки, тащили узлы и корзины, цепляясь за материнские подолы, плелись дети, усталые, голодные. Старухи гнали коров и коз. Горе и слезы сопровождали покинувших родные места.
Удерживая одной рукой повод, другой — дремавшего в седле мальчика лет пяти, Стоян с горечью смотрел на печальную картину. Иногда его взгляд встречался со взглядом бредущей в толпе болгарки, матери ребенка, которого он вез.
Ехавшие обочиной дороги драгуны брали детей на коней, ополченцы несли малышей на руках…
…Тонконогий арабский жеребец под кривым Селимом косит глазом, храпит и шарахается, наступая копытами на трупы на улицах Старой Загоры. Горят дома.
Селим плеткой огрел прянувшего коня, процедил зло:
— Шайтан!
Хмельные от крови, рысят за Селимом башибузуки, а навстречу другая шайка, с бубнами и литаврами. Звон меди, грохот барабанов, веселый смех.
