— Нет, — ответила Тания без тени сомнения, — просто она почуяла приближение бури и забегала, чтобы не «зацементироваться».

— Будет буря? Какая буря? — встревоженно спросил Джаг.

— Да, — девушка утвердительно кивнула головой. — Ветер дует с юга — это плохой признак. Он поднимет пыль из Прокаженных карьеров и разнесет ее по пустыне, цементируя все на своем пути.

— Прокаженные карьеры, цемент… что это еще за бред? — чувствуя недоброе, спросил Джаг.

— К югу отсюда находятся заброшенные карьеры, песок которых перемешан с торфом, обладающим свойством очень быстро высыхать в отсутствии влажной среды. Когда такая торфяная пыль покрывает, к примеру, человека, она разогревается и застывает, как раствор цемента. Поэтому в этих краях говорят, что, попав под пыльную бурю, нужно шевелиться, если не хочешь превратиться в статую! Животным хорошо известно это явление, и они начинают свои пляски, как только почувствуют приближение бури!

— Черт побери! — чертыхнулся Кавендиш. — Если я все правильно понял, то нам придется отплясывать джигу на спинах наших тальмоков?

Тания пожала плечами.

— Конечно, нет! Достаточно будет закрыться в паланкине до конца бури, вот и все.

Джаг продолжал наблюдать за крысой. Та носилась все быстрее и быстрее, подпрыгивала, каталась на спине… затем все повторялось.

— Цементные бури очень опасны, — продолжала молодая женщина. — Как правило, они уносят множество жизней, особенно большое количество жертв бывает среди новичков. Ничего не зная об этом феномене, они бегут прятаться в палатку… а в результате оказываются пленниками бетонного иглу, из которого нет выхода. И если под рукой не окажется кирки… Так что, сидя в своих паланкинах, не забывайте периодически встряхивать брезент, чтобы на нем не образовалась чересчур толстая корка бетона.

— А я-то говорил о детской прогулке! — схватился за голову Джаг.

— В пустыне Имако человека на каждом шагу поджидает западня, именно поэтому Вольфганг Зун попросил меня сопровождать вас.

— Очень мило с его стороны, — пробурчал Джаг. — Скажите мне вот еще что: каким образом были забальзамированы тела, которые мы перевозим?

Тания подскочила, словно ее ужалил скорпион.

— Тела? А почему вы спрашиваете?

— Потому что пуля вашего охотника за миражами расплющилась, попав в грудь одного из покойников. И когда я говорю «расплющилась», то нисколько при этом не преувеличиваю: смотрите!

С этими словами Джаг протянул ей кусочек деформированного до неузнаваемости металла.

Тания едва взглянула на него, побледнела и взволнованно перевела взгляд па головного тальмока.

— Вы хотите сказать… хотите сказать, что один из гробов открыт?! — едва пролепетала она. — И вы до сих пор молчали! Его необходимо немедленно закрыть и герметизировать! Немедленно!

Мужчины быстро переглянулись. Реакция Тании привела их в замешательство. Даже самому неискушенному в психологии человеку стало бы ясно, что она чувствует себя так, будто ее поставили босиком на раскаленные угли.

— Не стоит из-за этого так волноваться, — проворчал Кавендиш. — Если наши клиенты тверже стали, то им нечего бояться капризов погоды!

Молодая женщина презрительно пожала плечами.

— Речь идет именно об этом! — с вызовом произнесла она. — Ваш кусочек металла не произвел на меня никакого впечатления. Пуля могла расплющиться о шляпки нескольких гвоздей, вбитых в одно и то же место, либо срикошетировать от одной из стоек, укрепленных для прочности стальными пластинами! Вы никак не хотите понять, что мертвые должны пребывать в мире и спокойствии, что фобы должны быть закрыты! Было бы святотатством нарушить их последнее успокоение! Но разве безбожникам, вроде вас, можно хоть что-нибудь доказать?

Джаг и Кавендиш, которых трудно было взять на этот крючок, снова понимающе переглянулись. Совершенно очевидно, что их спутница импровизировала, как говорится, по ходу пьесы. Не из того теста она была сделана, чтобы беспокоиться о каком-то святотатстве, кощунстве и прочих ханжеских штучках.

— Пойду осмотрю повреждения, — сказала она дрогнувшим голосом. — Я сама заделаю дырку и залью ее герметиком, пока не началась буря. Я скоро…

Джаг и Кавендиш посмотрели ей вслед, и дурное предчувствие охватило обоих. Паника, охватившая девушку, была настолько ощутима, что передалась и им тоже.

— Она водит нас за нос, это точно, — вздохнул Джаг, когда Тания отошла достаточно далеко.

— Да, причем с нашего молчаливого согласия! — буркнул разведчик…

— Скорее взбирайтесь на животных! — распорядилась Тания, закончив работу по герметизации поврежденного фоба. — С минуты на минуту начнется буря! Проверьте как следует крепеж груза и закрывайтесь в паланкинах!

И лишь когда она ушла к своему тальмоку, Кавендиш положил руку на плечо Джага и, едва сдерживая amp;apos; ярость, сказал:

— Никогда не думал, что доживу до такого дня, когда какая-то чертова баба будет указывать, что мне делать!

— Терпение, — умерил его пыл Джаг. — Время все расставит по своим местам.

На этом они разошлись по своим местам, нутром чувствуя, что над караваном сгущаются тучи.

Взобравшись на свой насест, Джаг первым делом осмотрел ремни, которыми гробы крепились на спине тальмока, и лишь затем забрался под полог паланкина. Теперь оставалось только одно: ждать, когда животное соизволит тронуться в путь.

В этом заключалась еще одна особенность тальмоков: они отправлялись в дорогу только тогда, когда им этого хотелось. В природе не существовало такой силы, которая могла бы заставить животных сделать хоть шаг вопреки их воле. Они начинали двигаться не раньше, чем такая идея приходила им в головы!

В этом случае компаньонам повезло: караван тронулся в путь всего лишь после двадцати минут ожидания.

Отдохнувший и напившийся воды, головной таль-мок поочередно выдернул из песка свои ноги-столбы и, покачиваясь, как корабль на волнах, зашагал вперед.

Не выдержав беспрестанной дьявольской качки, крепления «обстановки» паланкина сдали, и на Джага градом посыпалось содержимое полок, ящиков, а также разнообразная походная утварь и инструменты.

Предупрежденный таинственным шестым чувством, тальмок шел быстрее, чем прежде, словно опасался, что из-за обычной медлительности песок-бетон окутает его смертельным панцирем.

Джаг с грехом пополам выбрался из груды всевозможного барахла, свалившегося на него сверху, и поспешил как можно плотнее закрыть брезентовым пологом вход в паланкин.

Порывы ветра постепенно становились все более резкими и сильными. Под их ударами брезент гулко хлопал и трепетал, словно какой-то великан бомбардировал паланкин полными пригоршнями мелкого щебня.

Песок струился по брезенту с тихим шорохом, напоминавшим шум морского прибоя, накатывающего на скалистый берег. Ветер завывал все громче и громче, становился невыносимо пронзительным, как рев сирен.

Однако Джаг почти не обращал внимания на эту какофонию звуков. Он никак не мог забыть странной реакции Тании на сообщение о том, что один из гробов получил повреждение… Вольфганг Зун скрыл от них какую-то важную деталь, имеющую отношение к грузу, и эту деталь, несомненно, знала молодая женщина.

Внезапно лопнул кожаный шнурок, соединявший обе части полога, закрывавшего вход в паланкин. Брезентовые крылья, которые больше ничто не сдерживало, широко распахнулись под ударом ветра, пропуская в паланкин целую тучу песка-цемента.

Джаг инстинктивно прикрыл лицо рукой и упал на спину, испытывая такое чувство, будто его с ног до головы облили цементным раствором.

Удар ветра был так силен, что почти оглушил Джага, и тот, тряся головой, некоторое время неподвижно сидел на полу паланкина, потихоньку приходя в себя. Тем временем ветер продолжал задувать под полог укрытия предательский песок, который уже покрыл ноги Джага теплой, чертовски тяжелой коркой.

При первой же неудачной попытке подняться, он сообразил, что стал пленником горячей, твердеющей на глазах оболочки. Джаг рывком сел и, сплетя пальцы обеих рук, обрушил их на серый кокон, сковавший его колени. Бетонная корка треснула, словно панцирь гигантского краба.