Джаг в полной растерянности и смятении отбросил от себя затвердевшие куски сероватой массы, действительно напоминавшие застывший цемент.

Прикрывая предплечьем лицо, он добрался до распахнутого входного полога и попытался связать лопнувший шнур, но тот оказался до такой степени истертым в других местах, что говорить о его починке было просто смешно.

Мысли о том, как он будет расправляться с Зуном, который не только всучил им подозрительный груз, но еще и обеспечил негодным снаряжением, несколько отвлекли Джага от борьбы. На какое-то мгновение он в нерешительности замер, лихорадочно пытаясь найти выход из создавшегося положения. Его открытые руки очень быстро покрылись серой пеленой, вначале мягкой и влажной, но которая буквально через считанные секунды стала превращаться в горячие негнущиеся оковы, напоминающие заржавевшие рыцарские перчатки.

Джаг отчаянно зашевелил пальцами, стараясь избавиться от парализующей движения глины, но уже через пару секунд сообразил, что будет лучше, если он врежет скованными бетоном руками по краю оборвавшейся полки. Постепенно его начала захлестывать головокружительная волна отчаяния, и тогда Джаг по-настоящему испугался.

Тальмоку тоже приходилось не сладко. Ветер намел на его спине целые сугробы песка-бетона, и под его все увеличивающейся тяжестью животное едва переставляло ноги.

С помощью подвернувшегося под руки куска стальной проволоки Джагу с грехом пополам удалось закрыть вход в паланкин. Он уже собрался было перевести дух, как вдруг вспомнил совет молодой женщины и принялся колотить кулаками по дугам, поддерживающим брезентовый полог паланкина, чтобы помешать образованию на нем настоящего панциря.

Куски уже схватившегося бетона трещали, как тонкий лед на реке, скованной морозом, под ногами рыбаков, и со звоном бьющегося стекла падали по обе стороны паланкина.

От этой работы, которую трудно было назвать каторжной, все тело Джага покрылось липкой испариной. Не то, чтобы он затратил слишком много энергии, просто при схватывании природного цемента поглощалось слишком большое количество кислорода.

Джаг быстро понял, что если в течение хотя бы четверти часа не будет сбивать с паланкина образующуюся корку, то станет пленником бетонного иглу и очень скоро задохнется от нехватки воздуха. Разобравшись в этих причинно-следственных отношениях, он удвоил усилия, не желая быть погребенным заживо.

Он волчком вертелся в своем укрытии, расшвыривая ногами валявшееся на полу барахло, и беспрерывно колотил по брезенту то ладонью, то локтем, то головой. Но взятый им темп оказался чересчур высоким, и Джаг очень скоро выдохся. Задыхаясь и умирая от жажды, он замедлил свой бешеный бег!

Везде, где песок попал на одежду, ткань превратилась в неудобную, негнущуюся броню, стесняющую движение. Джаг сбросил с себя рубашку и испытал ни с чем не сравнимое облегчение, словно избавился от тяжеленной кирасы.

Тысячи мыслей испуганными птицами метались в голове Джага. Постепенно, почти неощутимо, им овладевало чувство покорности судьбе и безразличия. Наступил такой момент, когда он задался вопросом, а не лучше ли бросить к чертовой матери всю эту возню и выйти из паланкина навстречу ветру и дьявольскому песку. Затем завывания ветра несколько изменили ход его размышлений и натолкнули на вопрос о продолжительности бури. Сколько еще времени она будет свирепствовать? Час? День? Следовало бы спросить об этом у Тании. Тут же Джаг вспомнил и о Кавендише. Интересно, как у него идут дела? Наверное, так же. Джаг на мгновение представил, как разведчик мечется по своему паланкину, кляня на чем свет стоит и Зуна, и пустыню, и проклятую песчаную бурю, и это ненадолго отвлекло его от собственных проблем. Что касается Тании, то она не была новичком в пустыне и, должно быть, справлялась со всеми трудностями, сохраняя полное хладнокровие.

Резкое изменение курса заставило Джага потерять равновесие. Он упал, и его тревога переросла в настоящую панику. Если по той или иной причине тальмок остановится, то не пройдет и часа, как он превратится в каменный холм!

Неожиданно какой-то снаряд, прилетевший извне, прошил брезентовую крышу паланкина и с глухим стуком вонзился в деревянный пол между ног Джага.

Реакция сработала безотказно, и Джаг молниеносно откатился в сторону, набивая на боках синяки о разбросанный на полу хлам. Он был уверен, что в него бросили копье либо какое-то другое метательное орудие. Но на его лице появилось выражение ни с чем не сравнимого изумления, когда в предмете, воткнувшемся в пол рядом с его правой ногой, он признал… птицу! Птицу, закованную в бетонный панцирь!

Лишившись возможности продолжать полет, превращенная в серую каменную статую, птица рухнула вниз и пробила головой толстые сосновые доски.

Придя в себя, Джаг обеими руками схватился за каменную птицу, чтобы вытащить ее из пола, но довести начатое дело до конца не успел: через прореху в брезентовом покрытии паланкина внутрь посыпался быстро схватывающийся песок.

Перед лицом новой напасти Джаг и думать забыл о птице-статуе. Он стал лихорадочно рыться среди барахла, усеивавшего пол паланкина, в поисках чего-нибудь подходящего, чтобы заделать зияющее над головой отверстие.

Ситуация принимала катастрофический оборот. Смертоносный порошок постепенно отвоевывал у Джага его последнее убежище. Теперь повсюду, куда ни кинь взгляд, виднелась тонкая светло-серая корка, изборожденная тончайшими трещинками. Внутри паланкина стало заметно темнее. Джаг подумал, что если так будет продолжаться и дальше, то через пять-десять минут он не увидит и кончика собственного носа.

Ему никак не удавалось толком заделать прореху в брезенте, и тогда Джаг свернул подвернувшееся под руку одеяло и, как пробкой, заткнул им дыру.

Но этот аварийный «пластырь» не устоял перед мощными порывами ветра, и импровизированная затычка вылетела из отверстия, снова открыв дьявольскому песку доступ в паланкин.

В отчаянии Джаг накинул на себя простыню и, превратившись в опереточное привидение, стал дергаться, как марионетка в театре кукол. От этого печального спектакля теперь зависела его жизнь. Но не прошло и десяти минут, как простыня, которой он укутался, будто саваном, потеряла свою мягкость, стала жесткой и негнущейся, словно картон, что серьезно отразилось на подвижности Джага.

Он почувствовал, что начинает уставать. Руки налились свинцом, и с каждой секундой поднимать их становилось все тяжелее и тяжелее. Кроме того, он побаивался, как бы еще одна зацементированная птица не пробила брезент и не вонзилась ему между лопаток, пригвоздив к дощатому полу. Нечто подобное он уже испытал в Стальном городе, оказавшись под шубой из перьев, которую составляли десятки тысяч крохотных колибри, вонзившихся своими длинными клювами-хоботками в его тело. Джагу совсем не хотелось вновь пережить этот довольно мрачный эпизод своей жизни!

Неожиданно простыня, под которой он прятался, съехала на сторону, окончательно окаменев, и Джаг едва успел от нее избавиться. Еще немного, и он навсегда остался бы в бетонном саване, вес которого увеличивался с каждой минутой.

Джаг в панике заметался по паланкину в поиске какой-нибудь накидки, чувствуя себя как никогда уязвимым. Но, увы! Все его снаряжение находилось под толстым слоем застывшего песка-бетона. Но даже загнанный в угол, он все же вспомнил о своих товарищах по несчастью. Неужели и им приходится так же не сладко?

Метрах в ста позади, как лев, сражался с песчаной бурей и ее последствиями Кавендиш.

На его тальмока свалилась целая эскадрилья окаменевших птиц, которые торчали в правом боку животного, точно бандерильи.

Кроме того, разведчик сам чуть было не стал жертвой бетонной птички: ее клюв пробил куртку Кавендиша и содрал ему кожу на ребрах, после чего каменное изваяние вонзилось в сундук, стоявший у стенки паланкина.