— Здесь он сталкивается с противоречием. То, что он идеализирует вас, говорит об уважении — а уважение для него главное — к закону, к полицейскому жетону. Одновременно он верит, что правила, которым подчиняются закон и общество, надо обходить, иначе не добиться торжества правосудия, победы законности.

Мира отставила свою чашку и наклонилась к Еве:

— Он организованный человек, Ева. Дотошный, старательный, умный, с низкой самооценкой в сочетании с комплексом геройства. Согласна, он сильно заинтересован работой полиции и системы правосудия, возможно, даже обладает соответствующим опытом, но при этом страдает глубоким недоверием к возможностям обеих.

— Копам случается выгорать, — сказала Ева. — То же самое иногда происходит с прокурорами, социальными работниками, специалистами по обработке места преступления — со всеми, кто сталкивается с тем же, что и мы, и порой — слишком часто — убеждается, что система не срабатывает.

— Вероятно, система и его в какой-то момент подвела, или его работа внутри этой системы не помогла торжеству правосудия. Пострадало его чувство совершенства. Помните, Ева, вы — больше, чем символ. Вы — идеал из плоти и крови, сдерживаемый только правилами системы. Он вам нужен. Когда он поймет, что вы не испытываете в нем потребности — а он это поймет, — то будет уже не мстить, а карать. Из ангела вы превратитесь в демона, причем мгновенно.

— Скорее бы! — сказала Ева, вставая.

— Но первой мишенью станете не вы.

Ева кивнула, хотя от этой мысли ей стало муторно.

— Я этого не допущу. Мы успеем его сцапать. Вы и мистер Мира тоже должны принять меры предосторожности.

— Да, мы в курсе.

— Окажете мне услугу?

— Обязательно.

— Обзаведитесь водителем — пока наш неизвестный на свободе. Таким, чтобы многое умел. Не заходите в наш гараж в одиночестве. Вдруг он здесь работает? Вдруг он — коп или кто-то из вспомогательного персонала? Не хотите же вы, чтобы здесь или у дома на вас набросились, стоит вам однажды выйти из машины? Прошу вас, избавьте меня хотя бы от этого страха!

— Избавлю. Мы с Денисом уже обсуждали это. Все равно я иногда вызываю водителя.

— Водитель должен быть обученным, — продолжила Ева. — Вы знаете, что нельзя открывать дверь неизвестным рассыльным, но мистер Мира может проявить оплошность.

— Не проявит, когда это настолько важно.

— Ну, хорошо. Спасибо. — Ева шагнула к двери. — Наверное, это произойдет уже сегодня вечером. Я о следующем убийстве. Я не смогу ему помешать.

— Вы не виноваты, Ева.

— Нет. Как не были виноваты скейтборды, когда их хозяев, двух мальчишек, зарезали по дороге из парка домой. Но скейтборды послужили мотивом. Вот и здесь то же самое. Не забудьте про водителя! — И она скрылась за дверью.

Ей хотелось действовать, лучше на улице. Кого-нибудь арестовать или надрать кому-нибудь задницу. Но вместо этого она опять заперлась у себя в кабинете, со своим журналом, записями и кофе, хотя Мира считала, что с кофе она перебарщивает.

Она размышляла об убийце, убийца — о ней.

Наконец-то у меня появился часик для себя. Евина пресс-конференция просмотрена трижды. Как здорово она выглядела! А какой уверенный тон! Она поставила на место этих гребаных репортеришек. Просто удивительно, как у нее получается их отбривать, не повышая голоса. У меня так никогда не выходило. Хоть кого-то суметь бы поставить на место! Но нет, это другие только и делали, что ставили меня на место, которое считали моим.

Ставили раньше.

Но почему она назвала вопрос неточным? Почему не ответила правдиво, прямо, почему не признала, что я ей пишу? Убийства посвящаются ей, а она не желает это признать.

Вот что огорчает! Ох, как это огорчительно! Как она этого не замечает?

У меня была мысль, что это будет удобный случай поговорить обо мне хотя бы немного. А она сказала только одно: «Да, на месте преступления оставлены послания для меня».

Не обязательно сообщать содержание, просто признала бы, дала почувствовать. Каким напряженным было ожидание ее сигнала! Хоть чего-нибудь. Чего угодно.

Пару раз у меня возникало ощущение, что она смотрит прямо на меня, пытается что-то сказать именно мне. Посмотрю еще разок, вдруг что-то пропущено? Вдруг я огорчаюсь без причины?

Она сказала, что выполнит свою работу, — может, тогда? Может, это предостережение мне, что ей придется меня поймать? Безусловно, она необыкновенный человек. По этой причине, среди многих других, я проявляю такую осторожность. Никто не сможет сказать, что она не сделала всего, что могла, больше, чем смог бы кто-либо еще.

Уж не советует ли она мне быть настороже? Надеюсь, так и есть. Мне необходимо в это верить.

Если это так, то можно считать, что мы наконец побеседовали. Настанет день, когда мы поговорим по-настоящему. Только мы вдвоем, больше никого. С вином. Откупорим бутылку, купленную специально для этого случая, — такую же, из которой она пила на той фотографии, сделанной в Италии.

Когда она ездила туда с ним.

Он больше не будет ей нужен, когда мы сможем наконец быть вместе, вместе работать. Мы будем говорить, говорить, говорить обо всем на свете, всем делиться.

Ей никто не будет нужен, только я. Надеюсь, она уже начинает это понимать. Надо дать ей понять это.

Знаю, надо ждать. Знаю, впереди работа, но, надеюсь, результат будет уже скоро.

Возможно, завтра вечером. Возможно, на сутки позже. Меня переполняет предвкушение, как я буду делать это для нее и для себя. Это все равно что открыть в себе врожденный талант скрипача или пейзажиста.

А у меня врожденный талант палача.

Скоро на свете останется меньше на одного козла, не обученного уважению. Как сказала бы Ева, «того и гляди, он меня укусит!».

Но мертвые не кусаются.

Ева долго изучала оба послания. Ключевые слова: ПРАВОСУДИЕ, УВАЖЕНИЕ, ДРУЗЬЯ. Самые повторяющиеся — или выделенные согласно выводам уважаемых лабораторных крыс — слова во втором, более длинном послании: УВАЖЕНИЕ, НЕУВАЖЕНИЕ, ОБЩЕСТВО, ДРУГ, ПРАВОСУДИЕ.

В письмах тоже следует искать повторы и выделение этих слов. Если убийца хочет что-то передать, то эти слова представляют собой важную часть его главной мысли.

Скорее всего, он употреблял их и раньше.

Она снова пригляделась к Мейсону. Несмотря на свое алиби, он был связан с копами. Но, даже откладывая в сторону его алиби, она пришла к выводу, что он не годится в подозреваемые. Против него восстает ее инстинкт, к тому же он не встраивается в профиль.

Он умнее, чем хочет казаться. Просматривая переданные им бумаги, она отметила его организованность. Но он совсем не осторожен и живет не один, вовсе не затворник.

Она нашла диск, помеченный «Ледо», и еще один — «Квадрат». Начала с Ледо, заглянула в нехитрый рапорт Мейсона, вернулась в его начало.

«Заметил рассыльного, двигавшегося пешком в западном направлении и остановившегося перед домом подозреваемого, прежде чем продолжить движение. Затем наблюдал за тем же рассыльным, перешедшим на южную сторону улицы и двинувшимся пешком в восточном направлении. Этот человек, видимо, не мог найти адрес. Достав коммуникатор, он — по моему мнению — произвел этим коммуникатором фотографирование.

Будучи слугой общества и хорошо зная район, я приблизился к рассыльному и обратился к нему. «Помочь вам найти адрес?» — спросил я его.

Он отвернулся, покрутил головой и ускоренным шагом продолжил движение в восточном направлении.

Я продолжил наблюдение за домом подозреваемого».

Ты его видел!

Ева схватила коммуникатор и нашла контакты Мейсона. На экране появилась его серьезная физиономия.

— Мейсон Тобиас на связи. Я могу говорить только минуту, потому что работаю, личные контакты мне запрещены.

— Я разберусь, Мейсон. Это лейтенант Даллас.

— Да, сэр, госпожа лейтенант! Я осуществляю доставку и могу говорить одну минуту.

— Отлично, Мейсон. Я читаю ваши рапорты, и…