—    Разрешите войти, товарищ комкор?

Я обернулся. Передо мной стоял восемнадцатилетний коренастый юноша, блондин, небольшого роста, в черкеске. Его светло-серые глаза смело смотрели на меня. Он держал в левой вытянутой вниз руке папаху, а правую руку приложил к голове. Фигура его застыла в уставной неподвижности, ему не свойственной.

—    А, это ты, Вася?

—    Так точно, я. У вас, товарищ комкор, накурено больно. Разрешите окно открыть?

—    Ну что же, открой.

Вася открыл окно. Я указал ему на стул. Он молча сел. Дым потянулся в окно.

—    Скажи, ты давно служишь в армии?

—    Никак нет. Начал здесь, у вас, в третьем корпусе.

—    Оно и видно,— усмехнулся я.

—    Откуда, товарищ комкор?

—    Ну хотя бы из того, что, сняв папаху, правую руку ты приложил к обнаженной голове. Ведь по-военному это не полагается.

—    Виноват, товарищ комкор.— Вася встал, и рука его предательски потянулась к обнаженной голове.

—    Садись, все это ерунда. Дело не в этом. Скажи лучше, откуда ты родом?

—    Я, товарищ комкор, из Столбцов. Работал в комсомольских организациях Белоруссии. Товарищ Мясников направил в ваш корпус. Назначили меня в политотдел. Оттуда попал в Шестидесятый кавполк. Служу на должности секретаря при военкоме.

—    Какой ты национальности и знаешь ли польский?

—    Я, товарищ комкор, белорус, польский язык знаю хорошо. Служил четыре года вместе с отцом у помещика Четвертинского.

—    Вот что, Вася. (Он сразу же напряг свое внимание.) Хочу поручить тебе важное, но опасное задание... Садись, садись. Я полагаюсь на тебя, верю в твою комсомольскую честность. Слушай: нам предстоит атаковать Вильно. Силы и намерения гарнизона, характер укреплений, воздвигнутых в городе, все это нам неизвестно. Твоя задача — подробно узнать все, что может помочь нам. Все, что узнаешь, следует сообщить мне не позднее тринадцатого июля, то есть через два дня в местечке Подбродзе, что в двадцати двух километрах севернее Вильно.— Я показал ему на карте.— Сможешь?

Его юношеское лицо, лучистые глаза внушали доверие. И я поверил, когда он твердо сказал:

—    Смогу! Клянусь честью, смогу!

—    Ну, а как же ты все это сделаешь?

Перейдя к делу, Вася тут же забыл благоприобретенную дисциплину. Жестикулируя сильными короткими руками, он с жаром излагал свой план действий, явно импровизируя:

—    Переоденусь в гражданское платье. Поеду верхом до передовой. Брошу лошадь и сдамся в плен. Скажу, что убежал из большевистского ада. В Вильно узнаю все и приеду в Подбродзе, где подожду вас до...

Я прервал Васю:

—    Так у тебя ничего не выйдет. Во-первых, до Вильно восемьдесят километров. Если даже противник пропустит тебя беспрепятственно, ты попадешь в Вильно через сутки, то есть в лучшем случае в ночь на двенадцатое. Во-вторых, тебя не пропустят. Думаю, что будут таскать по штабам для допроса и выяснения личности. Наконец, одному будет очень трудно узнать все подробности о противнике в Вильно: это не так легко, как кажется. Кроме того, где уверенность в том, что ты тринадцатого попадешь в Подбродзе?

По мере моего разъяснения лицо Васи делалось мрачнее. Огонь в глазах потух. После небольшой паузы он спросил сдавленным голосом:

—    А как же быть?

—    Так вот, ты переоденешься, как сказал, в гражданское платье. На моем автомобиле тебя доставят до деревни Маляты, к литовской границе, а оттуда через Литву до местечка Ширвинты, что тридцать километров северо-западнее Вильно. Вот тут, посмотри на карту. Из Ширвинтов ты проберешься в Вильно. Сейчас восемь часов. Через три четверти часа ты должен выехать. В полночь ты должен быть в Ширвинтах, а к утру в Вильно. Понял?

—    Да! — радостно воскликнул Вася.

—    Слушай дальше. Рано утром явишься в дом на проспекте Пилсудского. Там проживает товарищ X. Скажешь, кто тебя послал и зачем. А затем вместе обдумайте уже план действий в городе. Ночью с двенадцатого на тринадцатое июля, если тебе не удастся проехать через Неменчин в Подбродзе, ты должен попасть обратно в Ширвинты, а оттуда тебя доставят в Подбродзе. В Подбродзе я тебя буду ждать тринадцатого утром. Понял теперь, как надо сделать?

—    Теперь все понял.

—    Сейчас иди переоденься и через тридцать минут зайди за письмом.

—    Зараз! — воскликнул Вася и пулей вылетел из комнаты.

Пришел Вилумсон и подал на подпись приказы и распоряжения. Через две минуты приказы были разосланы. Еще через некоторое время Хачи доложил:

—    Товарищ комкор, на крыльце стоит старый хрыч с палкой, хочет к тебе. Я его не пустил. Орет там.

—    Что за хрыч, Хачи? Зови его.

Через минуту вошел горбатый старик с белой бородой, в очках и с палкой. Он был одет в длинный черный халат с кушаком. В правой дрожащей руке держал палку, на голове простая соломенная шляпа, на ногах ботинки. На первый взгляд он был похож не то на еврея из близлежащего местечка, не то на литовского зажиточного крестьянина. Удивленный таким поздним посещением, я спросил:

—    Что вам угодно?

Старик, выпрямившись, ответил молодым голосом:

—    Зашел за письмом, товарищ комкор!

—    А, Василий, это ты! Фу, черт, тебя совсем не узнать... Ну и ловкач!

Мой бедный Хачи, раскрыв рот, прибавил:

—    Э... э... э... ловко ты меня надул, горбатый черт!

Вошел и Вилумсон. Мы все вместе посмеялись вдоволь.

—    Ну, желаю тебе успеха, мой молодой старик. Не забудь адреса товарища X. Номер дома, квартиру, проспект Пилсудского. Тринадцатого утром жду тебя в Подбродзе. Вот тебе еще немного польских марок, пригодятся.

—    Спасибо. Прощайте.

Я обнял Васю и проводил его к выходу. Внизу уже шумел заведенный мотор автомобиля. Через пять минут машина скрылась в ночи.

На подступах к Вильно

Тринадцатое июля. Полдень. Солнце палит безжалостно. Душно, как перед дождем. Начдив 10 утром сообщил, что его части с боем подходят к реке Вилия. Остается ликвидировать подбродзинские пробки. В двух километрах южнее

Подбродзе идет бой. Наступает 15-я кавдивизия. Кругом визжат пули и рвутся снаряды, пролетая над нашими головами. Утром поляки, потеряв Подбродзе, отошли на юг и теперь, в предсмертной агонии дерутся, как загнанные львы. Несколько минут назад начальник штаба получил донесение о том, что двукратная атака 2-й кавбригады не имела успеха. Кавбригада отошла в ближайший лес для перегруппировки.

Я, Вилумсон и мой ординарец Титаев расположились на высокой колокольне польского костела, находящегося на южной окраине Подбродзе. Хачи остался внизу с лошадьми. Внизу у северной стороны костела в пешем строю построены комендантская команда и команда связи.

Сверху хорошо видна окружающая местность. Я смотрю в бинокль. Вилумсон, прислонившись к деревянному столбу, что-то пишет в своей полевой книжке. Кажется, он готовит радиодонесение. Титаев, держа в руке трубку полевого телефона, то и дело кричит:

— Алло! Алло! Что? Не слышно? Что? Плохо слышно! Фу, черт!

Спрятавшись за столбом, я внимательно изучаю поле предстоящего боя. Вот впереди, в двух километрах южнее Подбродзе, на открытой поляне, через которую проходит шоссе на Вильно, виднеются польские полевые окопы, насыпи и засеки. Поляков пока еще не видно. Но вот изредка там и сям начали показываться отдельно движущиеся фигуры людей. Люди что-то тащат и что-то перемещают с одного фланга на другой. С нашей стороны впереди видны отдельные скачущие всадники. Эти всадники то останавливаются, то снова скачут, исчезают и снова появляются в поле моего зрения. Это дозоры кавалерийских частей. С правой стороны поляны тянется густая роща, а левее, в пяти километрах впереди, виден лес, откуда беспрерывно стреляет вражеская артиллерия.

Бух... бух... бух...— глухо вторит эхо.

Жж... жж... жж...— разрывая воздух, через головы наших всадников несутся снаряды.

Бах... бах... бах...— рвутся они где-то рядом, разворачивая землю и оставляя глубокие воронки.