По документам я следовала в Иркутск как жена раненого белого офицера, находящегося там на излечении.

Но не помогли ни девочка, ни документы. По маршрутам, полученным в Перми, перейти фронт не удалось.

После нескольких неудачных попыток я возвратилась с Зоей в Москву. В ЦК решили переправить меня через линию фронта в районе Симбирска — Самары. Эта операция была поручена политотделу 5-й армии.

В Симбирск мы приехали почти вслед за частями Красной Армии, занявшими город. Улицы празднично убраны флагами, всюду плакаты, надписи: «Первый город за рану Ленина», «За каждую каплю крови Ильича враг заплатит с лихвой». Настроение у всех приподнятое.

В политотделе 5-й армии мне дали подушку, набитую «екатеринками». Их запрятали и в переплеты книг, и в игрушки, и в обувь. На территории белых эти кредитки представляли ценность.

Пока можно было, красноармейцы охраняли меня с Зоей и наш багаж. В районе Самары начиналась нейтральная зона. Дальнейшая опека могла нам только повредить. Мое «богатство» и мой вид, хрупкость Зои, принимаемая за изнеженность,— вот, что охраняло нас и позволяло медленно, но все же двигаться к цели.

С новыми силами

И вот я в Иркутске, иду по знакомым улицам. Вот и квартира Марии Артемьевны Бабич. Крепким спокойным сном уснула Зоя после дальней утомительной дороги.

В этот же день на заседании подпольного комитета иркутских большевиков ознакомились с материалами, которые я привезла из ЦК- Документы читали вслух, потом я рассказывала о встрече с Яковом Михайловичем в Кремле. Вести из ЦК воодушевили людей, влили в них новые силы, уверенность в победе.

Выступали очень активно — все говорили о желании претворить в жизнь указания ЦК. Было принято решение размножить листовки и другие документы, снабдить ими подпольные партийные организации. Нашлись охотники доставить эти документы в другие города Сибири.

Подпольный большевистский комитет поручил мне выехать в Томск, чтобы проинформировать томских коммунистов, передать им инструкции ЦК, партийные документы и деньги. Сопровождала меня Татьяна Лушникова.

В путь нас собирали все та же Мария Бабич и семья Мосиных. Поезд уже подходил к Томску, как вдруг я почувствовала себя плохо. Поднялась температура; начался бред. Я заболела сыпным тифом. Таня отвезла меня в больницу, а сама с Зоей, деньгами и документами отправилась на Анжеро-Судженские копи и поселилась у знакомой фельдшерицы Серафимы Марковны Мовшович. Это было далеко от Томска, но Таня неоднократно приезжала ко мне. Как только я выписалась из больницы, Таня привезла меня к моей знакомой, и они вдвоем за мной ухаживали, пока я окончательно не окрепла. Когда я смогла самостоятельно передвигаться, Таня проводила меня в Томск.

На заседании Томской подпольной большевистской организации были зачитаны материалы ЦК- Здесь они оказали такое же сильное влияние. Люди буквально рвались к работе. Листовки и воззвания ЦК были размножены в подпольной типографии и широко распространены. Крестьяне, солдаты, партизаны их до дыр зачитывали.

Незадолго до моего приезда в Томской партийной организации был большой провал — многие товарищи были арестованы. Людей не хватало. Мне пришлось остаться в Томске, включиться в работу, заняться размножением воззваний ЦК для организаций, где не было подпольных типографий,— Барнаула, Семипалатинска и других городов.

Таня не дождалась моего возвращения и вернулась с Зоей в Иркутск. Она была в полной уверенности, что я арестована, так как до нее дошел слух о томском провале. Зою отдали на воспитание в бездетную семью Козловских, которая в 1920 году выехала в Польшу. С тех пор я о своей юной помощнице ничего не знаю, да и она не знает, что «работала» в колчаковском тылу.

Новое поручение и арест

Томская организация направила меня своим делегатом на подпольную конференцию большевиков, которая состоялась в марте 1919 года в Омске. Руководил работой конференции председатель Сибирского областного комитета Александр Александрович Масленников. Омск был наводнен шпионами и провокаторами. Конференция проходила в условиях строжайшей конспирации, и лишь это спасло ее от провала.

Масленников поручил мне доставить в ЦК информацию о конференции и о положении в сибирском подполье. Вскоре он и другие члены Сибирского областного и Омского партийных комитетов были схвачены контрразведкой Колчака.

Я была арестована вблизи линии фронта, когда сходила с парохода на пристани в городе Стерлитамак. Донесение в ЦК, написанное на тонкой папиросной бумаге, было спрятано у меня на груди. Арестованных было много, и по дороге от пристани до здания, где помещалась контрразведка, мне удалось, незаметно для конвоиров, в несколько приемов проглотить донесение.

В Иркутской тюрьме

После допроса меня повезли в Иркутск, видимо, моя личность была установлена. Колчаковские контрразведчики обычно всех иркутян-большевиков, где бы их не арестовали, направляли в Иркутскую тюрьму.

Камера № 2 Иркутской тюрьмы, куда меня поместили, была для политических. Здесь я встретила Таню Лушникову, Нину Мосину, Шуру Башурову-Рябикову, которая сидела в качестве заложницы за своего мужа, тогда еще разыскиваемого колчаковцами.

Нас всех по очереди вызывали на допрос, пытали, били. И ни у кого не было уверенности, что после допроса она вернется в камеру.

Мы прощались с товарищами навсегда.

В одной камере с нами была врач Людмила Дмитриевна Геллен-Похорукова. Ей разрешили оказывать медицинскую помощь заключенным женщинам в камерах, так как больных было много и мест в больнице не хватало. Своей бодростью и оптимизмом она морально поддерживала многих узниц Иркутской тюрьмы. Людмила Дмитриевна помогла нам установить связь с другими камерами. С ее помощью удалось добиться у администрации некоторого послабления режима для больных и сильно пострадавших на допросах.

Я привлекалась как участница нелегальной конференции. На допросах не отвечала. Меня пытали, и я попала в тюремную больницу.

Вскоре в нашу камеру посадили Дору Жиркову, члена Иркутской подпольной большевистской организации. Юная, стройная девушка-якутка поражала своей жизнерадостностью. Она принесла с воли добрые вести.

От нее мы узнали, что инициатором созыва новой конференции выступил Иркутский комитет большевиков. Дора сообщила также, что колчаковская армия разлагается, что партизанское движение бурно растет и что Красная Армия приближается к Омску.

В конце сентября освободили двадцать женщин из политических, среди них была и я. Мы поступили в распоряжение агронома Писанко, заведующего сельским хозяйством отдела призрения. Жили в сарае, работали в поле на уборке картофеля.

Несмотря на то что за нами был установлен гласный надзор, подпольный комитет большевиков наладил с нами связь через коммунисток Раю Глокман и Гизу Сируль. Они информировали нас о всех событиях, приносили передачу — одежду и продукты.

Однажды Рая Глокман сообщила, что я и две учительницы — Геллерт и Чистякова — должны по заданию подпольного комитета выехать на станцию Тулун и там обосноваться для связи с партизанами отряда Николая Ананьевича Бурлова, действовавшего в Тулунском районе.

Нашим багажом оказались ящики с патронами для партизан. Мы доставили их своевременно. Через несколько дней партизаны захватили Тулун.

Был уже конец боевого 1919 года. Остатки разгромленных Красной Армией полчищ Колчака отступали на восток.

Сергей Лазо

Семнадцатилетним юношей в 1918 году вступил в Коммунистическую партию. Принимал участие в подпольной борьбе против белогвардейцев и японских оккупантов на Дальнем Востоке, в 1921 году комиссар бригады, делегат X съезда партии, участник подавления Кронштадтского мятежа. Известный советский писатель, крупный общественный деятель.

В январе 1919 года, в период колчаковщины, мне поручили проводить большевика Дельвига с квартиры в рабочей слободке, где он скрывался, на Первую речку, где жил железнодорожный рабочий-большевик по кличке «дядя Митя»...