Из листовки Военного отдела Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета. 1918 год.

В боях за Казань

В шестнадцать лет в 1917 году вступила в партию. Одна из организаторов Союза молодежи. Летом 1918 года в составе Московского рабочего отряда добровольцев сражалась против белогвардейцев и белочехов.

В бой мы попали с ходу.

Наш эшелон подошел к забитой железнодорожными составами станции Свияжск. Где-то справа строчил пулемет.

У края платформы стоял Валерий Иванович Межлаук, представитель штаба свияжской группы войск. Размахивая красным сигнальным флажком, он кричал:

—    Командира ко мне!

Кудряшов спрыгнул с поезда и побежал к Межлауку. Тот сказал ему несколько слов, показывая на восток, в ту сторону, откуда доносилась стрельба. Кудряшов пожал руку Межлауку и вскочил в теплушку.

Поезд, не останавливаясь, шел дальше. Через полверсты показался большой железнодорожный мост. Стрельба слышалась все отчетливее. Внизу, под высоким крутым берегом, блеснула широкая полоса воды: Волга.

—    Белые хотят захватить мост,— передал Кудряшов слова Межлаука.— Сдать мост — значит открыть белым бандам дорогу на Нижний и на Москву. Ни шагу назад!

Подтянувшись на руках, он забрался на крышу вагона и побежал вдоль состава, оповещая соседние теплушки.

—    Близко бьют,— сказал кто-то.

—    Да нет,— отозвался Петр Васильевич Казьмин, бывалый солдат, воевавший в империалистическую войну.— Не ближе двух верст. Это по воде далеко слышно.

В эту минуту рядом в теплушке хлопнула ракетница. Поезд начал замедлять ход, но мы, не дожидаясь остановки, стали соскакивать на насыпь, на ходу подхватывая пулеметы и ящики с патронами.

Отряд быстро выгрузился. Вот когда пригодилась выучка, полученная в Москве на Чистопрудном бульваре и закрепленная во время занятий в пути! Мы бросились в ту сторону, откуда доносилась стрельба. Мы бежали полем, поросшим кустарником. Слева от нас темнел лес. Справа лежала Волга.

Вскоре между кустами показалась движущаяся на нас цепь. Мы залегли.

—    К бою готовься! — приказал Кудряшов.

Защелкали затворы винтовок. Цепь приближалась. Пальцы у нас дрожали на спусковых крючках. Сейчас будет отдана команда: «Огонь!» Но раздалась команда: «Отставить».

Навстречу нам мчались охваченные паникой люди в красноармейских гимнастерках. Лица обезображены страхом. Большинство побросало винтовки. Многие бежали босиком.

Кудряшов — им наперерез:

—    Стой! В чем дело?

—    Белочехи!

Останавливать бегущих было бессмысленно. Мы бросились вперед. Шагов через триста произошло то, что в лекциях по военному делу называлось «войти в соприкосновение с противником». Мы уже приблизились к лесу, когда между деревьями заголубели чешские мундиры. Белочехи шли во весь рост, пересмеиваясь и переговариваясь, шли так, будто они были не в бою, а далеко в тылу, на тактических занятиях. Весело галдя, они показывали в сторону моста.

Подпустив белочехов на близкое расстояние, мы дали по ним залп. И самоуверенный противник тут же обратился в стремительное бегство.

Разгоряченные успехом, мы гнали белых, пока не оказались на узкой прибрежной полосе, окаймленной ракитником. Почти у самой воды стояла брошенная батарея; рядом с ней валялась опрокинутая набок походная кухня. Желтоватые волны набегали на берег. Низко над водой летали белые чайки. Позади нас в бледном свете сумеречного дня, обвитый волжским туманом, парил в воздухе мост — тот мост, защита которого стала теперь делом нашей жизни.

«Порт-Артур»

Вот так и кончился наш первый бой. Кудряшов приказал остановиться, проверить оружие, поставить походную кухню, сварить кашу, установить связь с соседом слева.

Сосед заставил себя поискать. Наконец он был обнаружен верстах в двух от нас. Назывался сосед полком, хотя насчитывал на более сотни штыков. Он не выставлял застав и охранялся полусонными часовыми, которые подпустили нас без окрика. Идти к соседу надо было перелесками и несжатым полем. На вопрос, где найти командира, часовой, прохаживавшийся около брошенной на землю винтовки, ответил:

—    В «Порт-Артуре»,— и показал на большой овин, видневшийся неподалеку.

Из овина доносились звуки гармони. Когда мы вошли туда, никто не обернулся. Рядом с самозабвенно перебиравшим лады гармонистом сидел, полузакрыв глаза, молодой человек в нижней рубашке с подтяжками поверху. На его рваных, пыльных сапогах поблескивали серебряные шпоры. Это и был командир полка. Под стеной на соломе устроились красноармейцы — одни спали, другие резались в карты.

—    Прохлаждаетесь? — сказал один из наших.— А тем временем белые мост берут.

—    Что мост! — отозвался гармонист.— Мы Казань отдали — не ахнули...— И он лихо вывел очередную трель.

—    Крести козыри,— сказали сбоку.

—    Товарищ командир...— начал кто-то из нас.

Но командир, все так же полузакрыв глаза, вяло, длинно выругался. Игравшие в карты захохотали.

Мы оторопели. Что делать?

У нас было только одно оружие, которым мы могли привлечь на свою сторону эту деморализованную, казалось, полностью разложившуюся красноармейскую часть. Это оружие — открытое, честное, большевистское слово!

Мы поставили посреди овина ящик. Первым на него поднялся Алеша Крымов.

—    Товарищи! — начал Алеша.— Положение наше в настоящий момент самое решительное...

—    А теперь козыри черви,— сказали сбоку.

Светлое лицо Алеши, чуть опушенное первой бородкой, залилось краской.

—    Товарищи! — продолжал он.— Неужели мы не сумеем постоять за себя? Неужели мы опять отдадим капиталистам нашу свободу, нашу землю, наши фабрики и заводы?

Алеша сделал паузу. Гармонист, явно в насмешку, завел «Марусю», подпевая:

Спасайте — не спасайте, мне жизнь не дорога...

—    Когда нас посылали москвичи,— звенел голос Алеши,— они говорили нам: «Поезжайте и привезите победу. А если вы не привезете победу, то не возвращайтесь, пусть лучше привезут гробы с вашими телами». Это говорил народ, который шатается от голода, но крепко держит знамя революции в своих руках...

Гармонист по-прежнему перебирал лады, под стеной по-прежнему резались в карты. Но теперь уже на некоторых лицах можно было прочесть интерес к словам оратора.

—    Мы не для того начали революцию, чтоб отдать страну в руки насильников,— говорил Алеша.— Мы должны сказать, что наше социалистическое отечество находится в опасности, мы обязаны бороться за спасение Советской России. Вы, красноармейцы, должны мужественно взяться за оружие. Революция не в том состоит, чтоб каждый мог урвать что-нибудь, чтоб хорошо прожить в своем доме. Нет! Революция состоит в том, что у каждого рабочего и крестьянина просыпается совесть, душа проясняется, и он говорит себе: «До сих пор я жил, как червь, теперь я пробудился, я не раб царя и капитала, я гражданин Советской Республики, я сын рабочего класса, и все мои силы и моя кровь должны быть отданы на службу рабочему классу и крестьянству!»

Тут впервые раздались аплодисменты. Теперь настала очередь выступать Саше Соченкову. Это был худенький светловолосый мальчик, откуда-то из-под Вятки, вступивший в наш отряд в пути. То ли он сам сочинил, то ли выучил наизусть стихотворный разговор двух рабочих — труса и героя, который с неизменным успехом исполнял и в теплушках, и во время остановок на станциях.

Саша начинал ненатуральным тонким голоском:

Товарищ, сегодня меня под ружье

Вожди призывают для боя.

Но жизнь моя... Жаль потерять мне ее,

Жаль выбыть из этого строя.

Допустим, пойду я и жизнь положу

За счастье людей и свободу,