Полковник Антон Антонович Мостовой, тридцатитрехлетний начальник Губернской службы безопасности (ГСБ) принимал душ в ванной, облицованной бежевым мрамором. Он любил эти утренние часы, когда прохладная вода взбадривала, заряжала энергией на целый день. Сегодня он с утра не мог избавиться от предчувствия предстоящих перемен. Нет-нет, никакой мистики, просто хорошая интуиция. А он жаждал перемен. С полубеспризорного и полуголодного детства, когда он мечтал о силе, которая уравняла бы его с Витьком, и до той поры, когда осознал, что дело не в силе, а во власти, он постоянно жаждал перемен.

Его родители жили на побережье океана. Мать и отец были вечно заняты на работе, и он был предоставлен самому себе. Уличный парнишка Антон рос хилым и слабым, насмешки сверстников и презрительные взгляды одноклассниц сопровождали его детство. И он смертельно завидовал тем мальчишкам, которые пользовались девичьим вниманием. Особенно он завидовал Витьку – признанному атаману дворовой шпаны, властному и бесстрашному. Витьку он завидовал до колик и судорог. Антон мечтал обладать такой же силой и властью, как этот ненавистный Витек. Может быть, поэтому он с малых лет большую часть времени проводил в одиночестве у моря. И, возможно, эта почти духовная связь с прародительницей всего живого – водой – и развила в нем интуицию, подсказывающую ему верные решения в сложных жизненных перипетиях и предупреждающую о грядущих переменах.

Стремление к власти с возрастом становилось все сильнее и сильнее, пока не превратилось во всепоглощающую страсть. Ради этой неодолимой страсти дипломированный искусствовед Антон Мостовой после окончания университета согласился на низкооплачиваемую работу в ГСБ, властная мощь которой держала всех его знакомых в страхе.

ГСБ, постоянно нуждающаяся в искусствоведах, с радостью приняла его в свои ряды. Теперь он водил иностранных туристов по городу и в музеи, не брезгуя чаевыми, которыми иностранцы одаряли внимательного экскурсовода, а вечерами составлял для конторы отчеты о подслушанных разговорах.

Конечно, Антону, жаждущему настоящей власти, этого было мало, и он трудился с рвением, достаточным, чтобы начальство обратило на него внимание. Но начальство не спешило повышать его в должности и в чинах: никто не любит чересчур активных сотрудников, от них только лишняя головная боль.

Наверное, так бы и оставался лейтенант Мостовой на низовой работе, если бы не один политик, Вольдемар Викторович Французов, коллекционирующий предметы искусства. Два жгучих чувства – страсть коллекционера и тщеславие – встретились на одном из аукционов и подружились. Вернее, сначала эта дружба была односторонней: искусствовед дружил с Французовым, а Французов только позволял Антону с собой дружить – выгуливать собаку, раскуривать новую трубку, носить портфель с документами. Антон, как когда-то с Витьком, покорно сносил унижения и ждал своего часа. И он пришел. Чувство благодарности к невзрачному лейтенанту Французов испытал, когда Мостовой принес ему в подарок яйцо Фаберже, изъятое при обыске в квартире одной почтенной старушки, содержавшей публичный дом. Поскольку напарник Мостового интересовался исключительно сейфом старушки, Антону удалось вынести из квартиры яйцо, незаметно спрятав его в плавки.

В благодарность за эту услугу Французов, став губернатором, назначил Антона Антоновича начальником личной охраны, а затем и начальником всей ГСБ.

За годы службы на этом посту Мостовой стал для своих подчиненных непререкаемым авторитетом, человеком стальной воли, для губернатора – другом, для губернских барышень – секс-символом и завидной партией. Но его не особенно волновали женщины и уже не приносили полного удовлетворения деньги, получаемые от предприятий, акционером которых он являлся: единственной целью и смыслом жизни оставалась для него власть.

«Конечно, к своим годам я кое-чего добился, – думал полковник, растирая тело полотенцем докрасна. – Но этого мало. Мало!..»

Мысль о том, что годы уходят безвозвратно, постоянно портила настроение молодого полковника, насылая бессонницу. Но пока карьерный рост не просматривался даже в отдаленной перспективе.

Антон Антонович оделся, вышел в гостиную, и тут его взгляд упал на часы. Стрелки показывали семь тридцать.

– Что у меня сегодня? – спросил полковник, сняв трубку.

– Прием посетителей, господин полковник, – ответила трубка голосом его секретаря и ординарца лейтенанта Бычкова.

– Уже сидит кто-нибудь?

– Оперативник Кривошей из отдела наружного наблюдения.

– Пусть пока сходит позавтракает, приму в десять ноль-ноль, – распорядился полковник.

Ровно в десять утра в кабинет полковника осторожно постучали, и на пороге появился Бычков.

– Кривошей в приемной, ваше высокоблагородие, – доложил ординарец.

– Введи! – распорядился полковник.

Бычков ввел человека в сером плаще, беспардонно подтолкнул его к центру кабинета, а сам застыл у двери.

– Разрешите доложить, товарищ полковник? – спросил Кривошей. Он в минуты волнения иногда называл офицеров по старой привычке словом «товарищ», но потом исправлялся. И то верно: ну какой полковник ефрейтору товарищ?! Намудрили что-то с этим «товарищем» бывшие.

– Должно быть, случилось что-то из ряда вон выходящее, раз ты явился без вызова? – Антон Антонович подошел к бару и налил себе рюмку коньяку. – Ну, докладывай.

– Я вчера работал среди народа на автовокзале, – начал Кривошей.

– Меня уверяли, что там не бывает народа, – удивился полковник. – Ну, и что там случилось?

Филер подробно доложил начальнику все, что видел и слышал вчера вечером в зале ожидания.

Полковник был прагматиком, ни в черта, ни в провидения не верил, но всегда с успехом использовал любые человеческие суеверия. О том, что в многонаселенном городе кормятся полчища колдунов, ведьм, гадалок и ведунов, Мостовому, естественно, было известно, особого внимания ГСБ эти мелкие шарлатаны, занимающиеся любовными приворотами и сглазами, не заслуживали. Но ясновидец – это нечто иное.

– Я хочу его повидать.

– Он здесь, господин полковник. Я вчера снял его с автобуса и привез в контору.

– И где же он ночевал?

– В камере для допросов. – Кривошей по сдвинутым бровям полковника понял, что начальству это не понравилась. – Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство, мы ему создали условия как родному! Вот господин лейтенант может подтвердить.

– Так точно, – подтвердил Бычков. – Накормили, подушку пуховую дали, одело, как ВИП персоне, утром в сортир проводили, все честь по чести.

– Сходи приведи его, – приказал Мостовой секретарю и повернулся к Кривошею. – Благодарю за службу!

– Рад стараться, ваше превосходительство! – гаркнул Кривошей и четким строевым шагом вышел из кабинета.

Оставшись в одиночестве, начальник ГСБ выпил коньяк и задумался. Ясновидцы могут манипулировать толпой, и важно знать, в какую сторону они эту толпу в час Х поведут. Если в нужном направлении – замечательно. За примерами далеко ходить не надо: вот буквально недавно поп Гапон…

Сейчас полковнику предстояло в процессе беседы понять, насколько ясновидец лоялен к власти. И, в зависимости от его лояльности, либо позволить и дальше практиковать в городе, либо выслать за пределы губернии.

Маэстро спокойно вошел в гостиную.

– Присаживайтесь. – Полковник чуть приподнялся за столом и указал ясновидцу на кресло.

– Я арестован? – спросил маг.

– Конечно, нет, – удивился Мостовой. – Почему все думают, что СБ – это репрессивный аппарат? – И улыбнулся. – Можете не отвечать, вопрос риторический.

Маэстро не ответил и сел.

Некоторое время они оба сидели молча. И чем дольше Антон Антонович всматривался в рельефные черты лица мага, тем явственнее ощущал, что этот человек обладает какой-то неизвестной ему силой. У полковника внутри образовался холодок, по коже пробежали предательские мурашки. Полковник вздрогнул и машинально вытер лоб платком.