Было это под Курганом, и Данила на товарном поезде вернулся в Челябинск…

Федосеич, приплыв к избушке, искренне обрадовался гостям. Узнав, что парню нужно скрыться от полиции, старик посмотрел из-под лохматых бровей, пожевал губами немного и сказал:

— А, ну и добро, оставайся на здоровье! Лес — он и дом, и стол, и мать родная.

Больше о Даниле, о его дальнейшей судьбе не было сказано ни слова, но ребята были спокойны. Они знали — у Федосеича парень в полной безопасности. Даже окажись в лесу полицейские ищейки, беглец будет надежно спрятан.

Приятели поели с Федосеичем ухи, выкупались, на косе, что напротив была, побаловались немного с лотком, несколько крупинок золота Федосеичу намыли, да и домой побежали.

Теперь у них еще одно интересное дело прибавилось. По субботам они ходили к Федосеичу, обычно с ночевой. Даниле кое-какую провизию приносили, да вести от Степана. Из разговоров со Степаном и Данилой ребята поняли, что не за горами серьезные события.

Сходки в лесу были теперь нередкими. На многих из них бывали и ребята. Они то сидели точно рыболовы — стерегли, чтобы сходку врасплох не застали, то залезали на высокие сосны, или, спрятавшись в густой траве, наблюдали за дорогой. Они стали надежными пикетчиками. Не было случая, чтобы хоть раз пропустили постороннего.

Крупные революционные события происходили одно за другим.

В конце июня вспыхнула забастовка телеграфистов-железнодорожников. По всей магистрали затормозилось движение. Жандармерия и «хозяева» города встревожились. На востоке еще не отгрохотала война, а такой крупный узел парализован. А тут еще началась стачка рабочих чаеразвесочных фабрик Кузнецова и Высоцкого.

Вернулись из деревни Вера и Люба. Теперь четверо ребятишек (Фатьма и Валя могли быть с ними только по воскресеньям) хлопотали целые дни. Столлевские рабочие и железнодорожники организовали помощь бастующим, и ребята ходили по квартирам, разнося деньги и продукты.

Вокруг Нины Александровны Кочиной теперь группировалась часть городской интеллигенции: учителя, служащие контор, банков телеграфисты. Они устраивали лотереи, платные любительские спектакли и концерты. Собранные деньги Нина Александровна через Елену передавала комитету большевиков для поддержки бастующих.

Лето пролетело. Осенью из трех мальчиков в школу пошел только Николай. Аким Кошельников, правда, работал, но Валентин не настаивал на учении. Снова садиться в третий класс не хотелось: он вырос, да и другая мечта появилась — стать паровозным машинистом. Теперь он работал слесарем на текущем ремонте и между делом к паровозу присматривался.

Степан обещал через годик устроить учеником к знакомому машинисту.

Нашел себе заработок и Дмитрий. Ловкий, расторопный, смекалистый, он то товар из лавки по квартирам покупателей разносил, то поденно ходил по дворам хозяев побогаче: где дров наколоть, где поплотничать немного, палисадник поправить, ставню починить. Мог и за маляра средней руки сойти, словом, был, как говорится, мастером на все руки и время зря не терял. Заработок небольшой, но матери — подспорье.

Однако не было вечера, чтобы трое приятелей не повидались со Степаном, не послушали его рассказов, от которых ума-разума набирались.

— Да, орлы, — часто говаривал Степан, — вовремя вы родились! С наше проживете, такие ли времена наступят. Жизнь будет — малина!

И ребята понимали, о чем говорил Антипов. Все чаще и чаще слышали они слово «революция», которое теперь, особенно в семье Кошельниковых, произносили почти без опаски.

События нарастали.

Полиция и жандармы притихли, в депо они теперь почти не показывались. Зато Валя часто видел, как где-нибудь за паровозом, почти открыто, собирались группы рабочих: Степан или Папулов читали им большевистские прокламации или газету, а то беседовали, отвечая на многочисленные вопросы.

Однажды, после обеда, в цех пришла группа телеграфистов.

Шагавший впереди молодой, высокий, сутулый, чахоточного вида человек, все время озирался по сторонам, ища кого-то. К нему подошли, бросив работу, Степан, Папулов и еще несколько деповских. И сейчас же, следом за ними, побросали работу остальные. Люди сразу почувствовали, что телеграфисты пришли неспроста.

Валентин, конечно, тоже подбежал к собравшимся.

Высокий телеграфист говорил. Валентин многого не слышал, но понял главное — все железные дороги России забастовали.

Через час протяжный гудок поплыл над станцией, над поселком. Изо всех цехов выходили рабочие.

Над толпой, как и тогда, в первый раз, витало знакомое слово: «забастовка» и рядом с ней зазвучало все громче и другое: «революция!».

Митинг состоялся на площади перед вокзалом. Сюда пришли и столлевские рабочие, и многие жители поселка. Валентин встретился с приятелями, которые не замедлили прибежать на митинг.

Над толпой поднялся оратор. Ребята узнали Андрея. Они много раз видели его у Степана, а не так давно провожали к Федосеичу, на свидание с Данилой.

Андрей коротко рассказал о первой всероссийской железнодорожной забастовке.

— Это — начало решительного боя с самодержавием, — говорил он. — Мы теперь требуем не только экономических уступок. Наша борьба политическая. Наша забастовка — удар по царизму. Это — пролог революции…

Ему не дали продолжить. Могучее «ура» пронеслось над толпой. Люди размахивали руками, вскидывали вверх картузы. Шум и крики не стихали минут пять. Народ ликовал. Слова Андрея заставляли сотни сердец забиться учащенней.

Когда митинг закончился и толпа двинулась, в голове колонны взвилось алое знамя. Несколько сильных голосов начали:

и тотчас песню подхватили сотни голосов, и полилась она громко и свободно, увлекая вперед, зовя к борьбе.

Теперь ребятишки, обогнав толпу, шли в первых рядах недалеко от знаменосца и пели вместе со всеми. Они видели вокруг себя лица, полные решимости и воодушевления. Шаг рабочих был широким, твердым.

И вдруг первые ряды остановились. Прямо на толпу шел отряд жандармов. Ближе, ближе, ближе.

— Шашки наголо! — раздалась команда. Блеснули лезвия жандармских клинков.

— Вперед, товарищи! — крикнул Степан, шагавший во главе колонны. Точно птица взмахнула алым крылом — качнулось знамя и поплыло прямо на обнаженные шашки жандармов. Из толпы, обгоняя знаменосца, окружая, заслоняя его, вышла группа рабочих.

— Боевики, боевики, — зашептал Митя, и ребята узнали многих из тех, кого видели однажды в лесу на тайном сходе боевой дружины.

— Бежим вперед! — крикнул Николай.

— Эх, «смит» бы сейчас! — вздохнул Валентин.

Жандармы были шагах в десяти от боевиков. Казалось, еще минута и блестящие клинки плашмя обрушатся на плечи и спины рабочих Но в этот момент на жандармов посыпался град камней, гаек, кусков железа.

Жандармы опешили. Рабочие видели, как усатый вахмистр выхватил было револьвер, но к нему сразу подскочило несколько человек, вооруженных ломиками. Степан ударил вахмистра по руке и вышиб у того револьвер. Толпа вихрем налетела на отряд и не успели солдаты опомниться, как у большинства из них были выбиты шашки. Еще минута, и жандармы дрогнули, повернулись и побежали.

Пока толпа отгоняла жандармов, несколько машинистов и их помощников отцепили все паровозы, стоявшие под поездами или порожняком на путях, спустили пары, слили воду и присоединились к колонне, которая теперь двигалась к заводу Столля.

Старик, дремавший у проходной будки завода, увидев толпу, даже перекрестился. Группа железнодорожников и тех из рабочих завода, которые были на митинге, прошла в цехи, где еще остались люди. Через несколько минут и над заводом завыл протяжный гудок.