— Не виляй!

— Вот, ей-богу же! Ну, чего пристали?

— Тогда рассказывай толком, — сказал Николай.

— Да не бреши, — предупредил Дмитрий, — а то! — и для пущей выразительности он поднес кулак к носу товарища.

— Да ну тебя! — отмахнулся тот. — Вы слушайте. Ведь с книгами ни встать, ни сесть: мешают. Пришлось выложить книги. — Елена вон сколько не приходила. Ну, а про книги объяснить пришлось… Да вы не бойтесь, про вас я ничего не говорил.

— И ты все врешь, Валька, все врешь. Обязательно рассказал.

— Рассказал, да? — угрюмо спросил Николай. — Ну, говори, выкладывай начистую!

— Немножечко, я так только… сказал, что у меня приятели хорошие есть.

— Эх, ты, длинноязыкий!

— С тобой и дружить нельзя!

— Да что вы, ребята? Во-первых, она не сболтнет. И у нее отец был революционером. Он в Сибири помер. А потом я же сказал ей, что примем в нашу компанию, если только вы согласитесь.

— Революционер, говоришь? Это здорово. — Митя подумал немного. — А насчет девчонки еще посмотреть надо.

— Все равно, болтать незачем было…

— Я и не болтал, а что же делать было? Книги же! Да вы сами увидите: она молодец девчонка.

— Увидите, увидите! А где увидим? Может, сюда прибежит? — съязвил Митя.

— Или в гости позовет? — усмехнулся Николай.

Валя задумался:

— Я вот увижу ее, договорюсь.

— Посмотрим. А теперь айда! Спать надо.

Приятели отправились по домам. У Вали гора с плеч свалилась. Рассказал, и сразу на сердце легче, а то ведь, как никак, клятву-то он нарушил — проболтался.

На другой день после разговора с Валей Вера пошла в гимназию в приподнятом настроении. Она казалась себе не просто маленькой гимназисткой, а почти взрослой девушкой, которой доверена страшная и волнующая тайна.

Уроки были неинтересными. После скучного закона божьего и тревожного диктанта в класс явилась самая нелюбимая учительница, математичка «Крыса». Вера сегодня совсем не могла слушать ее скрипучий голос и вникнуть в смысл того, что она говорила.

Девочка стала внимательно рассматривать подруг, прикидывая в уме, которой из них можно будет доверить свою новую тайну. Ей очень хотелось немедленно, на первой перемене, поделиться с кем-нибудь, но она сдержалась, понимая, что дело это серьезно, да и клятву помнила.

Девочка обвела взглядом соседние ряды. Вот на первой парте, как и она сама, только в крайнем ряду слева — Зина Коробова. Она всегда такое лицо делает, точно для нее нет на свете ничего приятнее математики. И так — на всех уроках. Ведь не слушает и никогда ничего не знает, а хитрущая: можно подумать, что самая прилежная из всего класса. «Крыса» любит Зинку. Веру взяло зло на Коробову. Дернуть за косу? Далеко сидит. А был бы скандал! Зинка обязательно пожаловалась бы. Вера решила не смотреть на Коробову. Отвернулась и подумала: вот кому нельзя доверить революционной тайны, обязательно выдаст.

Рядом с Зиной — Люся Домбровская. Эта, действительно, учится! Пятерочница, и никогда не подлизывается, не фискалит. Но ей не до тайны. Она много занимается.

Вера посмотрела на первую парту справа. Вот Ленка — хохотушка, Нюся-сорванец. Не поворачивая головы, лишь скосив глаза, можно увидеть и вторые парты. Впереди подружки: Валя и Тося, даже на уроках сидят, чуть не обнявшись. Под партой за руки держатся, — подумаешь дружба!

За ними — кумир всех учителей — Сонечка. Ее никто Соней и не зовет, обязательно — Сонечка или Софочка. Ну, еще бы, Горюнова! Отец — владелец магазинов, попечитель гимназии. Вот и носятся с ней.

«Ишь ты, расселась, — с неприязнью подумала Вера. — Платье — не платье, фартук — не фартук. Губки надула — недовольна чем-то. А Мария Петровна Соньку не любит, — вспомнила Вера преподавательницу ботаники. — Нет, не то, чтобы очень не любит, а так, как всех. Зря пятерку не поставит. Не то, что Крыса.

Вера так задумалась, что не заметила, как в классе наступила неожиданная тишина. Учительница замолчала и глядела на Веру.

Соседка по парте — черноглазая смуглянка Фатьма — незаметно подтолкнула девочку. Вера опомнилась, посмотрела на учительницу и встретилась с ее злыми глазами. — Кочина, повторите!

Вера встала. О чем сейчас говорили? Что делать? Стыдно ведь так столбом стоять. Вера вдруг закашлялась. Фатьма сообразила, в чем дело. Приподняв крышку парты, девочка раскрыла учебник и показала пальцем. Двух слов, которые Вера прочла в раскрытой книге было достаточно, чтобы хотя и с запинкой, но ответить.

— Садитесь и слушайте, — протянула учительница. — И не отвлекайтесь. Посмотрите хотя бы на Коробову — слушает, а вы…

«Выслужилась», — со злостью подумала про Коробову Вера.

— Задумалась я, — уловив момент, шепнула она Фатьме.

— Бывает, — также шепотом ответила та.

«Славная она, — подумала Вера про свою соседку, — вот, наверное, кому можно все рассказать…» — ей нравилась эта черноглазая, серьезная девочка. Правда, тесной дружбы между ними почему-то не было.

Вера еще раз внимательно посмотрела на девочку. «Аккуратная!» И действительно: поношенная форма, как всегда, вычищена и разглажена. На правом локте, чуть заметная заплатка. Рукава форменного платья, из которого девочка выросла, аккуратно надставлены. Вера вспомнила, что Фатьма, как хорошая ученица, по бедности освобождена от платы за учение.

Девочка забыла, что хотела слушать объяснение учительницы, и опять задумалась: «Надо еще ближе познакомиться с Фатьмой, в гости ее пригласить».

— Галеева, к доске! — Крыса кончила объяснять и теперь начала спрашивать.

Вера вздрогнула. «Ой, сейчас меня», — и с ужасом вспомнила, что не выучила урок. В субботу отложила на воскресенье, а там пришел Валя, до уроков ли было?

Девочка незаметно, под партой схватилась правой рукой за левый каблук, а глазами стала лихорадочно искать сучок на парте. Если на него сейчас положить палец — не вызовут. В это верили все гимназистки.

Фатьма без запинки рассказала урок и быстро решила пример.

— Садитесь!

— Четверка, четверка, — зашептала Вера, не меняя позы, когда подруга села за парту. Вера была специалисткой по отгадыванию отметок. Сидя на первой парте у самой кафедры, девочка научилась почти безошибочно по движению руки определять, какую отметку ставят в журнале. Подруги знали это, и перед каждым уроком Вера получала то от одной, то от другой задание подсмотреть, сколько поставят. Только у географа Пушкарева даже Вера не могла определить, какую отметку он ставит, — крючки, точки, крестики — и ничего не разберешь. Кажется, пятерка, а в дневнике потом оказывается двойка. В гимназии так и звали двойки: пушкаревские пятерки.

Между тем учительница продолжала вызывать к доске, и Вера с упорством отчаяния не меняла позы. Она хваталась за каблук каждый раз, когда подруги шли на место.

— Горюнова! — чуть улыбнувшись, вызвала учительница.

Сонечка не торопясь встала, капризно передернула плечами и направилась к доске.

Учительница задала вопрос.

Девочка молчала.

— Вы забыли? Ну, хорошо, может быть вы знаете это?..

Но и новый вопрос не помог. Девочка продолжала молчать. Не спасли положение и наводящие вопросы учительницы.

— Подскажи, — одними губами неслышно сказала Сонечка Фатьме, когда учительница уткнулась в журнал.

Фатьма молчала.

— Подскажи! — зло блеснула глазами Сонечка. — Ну!

Фатьма упрямо сжала губы.

— Садитесь, мадемуазель Горюнова. Очень плохо вы сегодня приготовили урок, — протянула учительница с кислой улыбкой. — Почему же это вы, а?

Сонечка еще больше надула губки. Ничего не ответив, она с независимым видом отправилась на свое место. Вера ясно разглядела, как учительница, помедлив немного, поставила двойку. Улучив момент, когда и учительница, и сидевшая у стены классная дама — «Каланча», как прозвали ее девочки, — не могли видеть, Вера из-под парты показала Соне два пальца.